Виталий Каплан - Масть Страница 23

– А так никогда и не будет, поскольку в человеческой природе всё перемешано – и радость, и горе, и светлые порывы, и тёмные, и слёзы, и смех. Таковыми люди созданы… не знаю уж кем, но это правда, Костя. Всегда человеку чего-то будет не хватать, всегда он будет обижаться, завидовать, злоумышлять… впрочем, как и радоваться, и веселиться, и любить… и всё это будет стекать в Сумрак, преобразуясь там в магическую силу. Потому всегда и нам хватит, и вам.

– Неправда! – Он резко остановился. – Не таков человек, каким вы, Тёмные, его расписываете. Да, люди печалятся, горюют, мучаются от боли, но ведь у всех этих несчастий есть причина. И не внутри эта причина, а снаружи. И если её устранить… Если запрещено будет лупить жену киянкой, если парень окажет девушке внимание… хотя бы из милосердия… если вылечить старухе её больные суставы… Люди рождаются чистыми, как тщательно протёртая грифельная доска. И зло на них пишет несправедливо устроенная жизнь. Вот так! А что касаемо того, будто Тёмные не причиняют людям несчастий, то хотя бы Салтычиху вспомните!

Да, тут было что вспомнить. Про это мне и Александр Кузьмич рассказывал, и после дядюшка добавил подробностей. Неприятная вышла история.

Барыня Дарья Николаевна Салтыкова была Тёмной. Уж какой дурак устроил ей посвящение, сейчас и не разобрать, да и не важно. Главное, что дурак. Задатки Иной увидал, а безумие – ничуть. Между тем вдова гвардейского ротмистра Глеба Салтыкова была безумней некуда. Смерть ли мужа пошатнула её разум, другая ли причина? Люди считали, что всему виной – звериная жестокость барыни, но московское бюро Инквизиции установило: жестокость тут вовсе ни при чём. Дарьей Николаевной овладела мания: сделаться самой сильной Иной в Российской империи, а потом, глядишь, и всея земли. Ранг у неё, кстати, был при посвящении пятый, доросла она всего лишь до третьего. Зачем ей хотелось достигнуть столь чудовищной силы – неизвестно. Как бы она её, силу, применила – непонятно. И узнать этого никто не смог, потому что против заклятья «Белая пустынь» не существует противоядия. А заклятьем этим Гришка Зуб, глава московского Дневного Дозора, сжёг ей разум. Но случилось оно уже после, уже когда по строгому приказу матушки-императрицы началось человеческое следствие.

Пока же над Салтычихой не сгустились тучи, вся жизнь её сосредоточилась на одной цели: собрать как можно больше силы. Сумрака ей не хватало, тянуть оттуда долго, а из людей – куда быстрее. Недостатка же людей вокруг неё не ощущалось. И началось… Понятно, что и раньше жизнь её дворовых не была намазана мёдом, но после пошёл уже полный Содом вкупе с Гоморрою.

Опыты Дарьи Николаевны показали, что больше всего силы вытягивается из сенных девушек, если хорошенько ошпарить их кипятком, а после нещадно сечь розгами. Оно и понятно – женская натура чувствительнее. И совсем уж перешла она всякий край, насмерть замораживая грудных детей – подчас брошенных на грудь только что убитой матери. И так продолжалось более десяти лет. Самое странное – куда смотрели Дозоры? Ну ладно наши, Тёмные… что Гришка Зуб был её любовником, знали все… но как проморгали Светлые? Может, всё дело в том, что, устраивая муки своим рабам, Салтычиха лишь тянула из них силу, но почти не использовала? Великий Договор вроде как не нарушался, а что силу тянула – так то ж ещё доказать следовало. Может, Светлые, вслед за людьми, поверили, будто безумная Дарья испытывает возбуждение от чужой боли? А сие – дело сугубо человеческое, Договором не запрещённое.

Возможно, правду знал Гришка Зуб. Недаром же, когда запахло жареным, он лишил былую возлюбленную разума и памяти. Наверняка ему не хотелось, чтобы на настоящем суде – суде Инквизиции – из головы безумной вытянули кучу всего интересного. За то Зуб и сам поплатился – ему запретили пользоваться силой и отправили жить в дикую Лапландию. Александр Кузьмич говорил, что бытовала и такая версия: безумная идея Салтыковой заключалась на самом деле в том, чтобы сделать Иными обоих своих сыновей, Феденьку и Николеньку. Ей, дескать, объясняли, что сие никак не осуществимо, но Дарье вошло в голову, что для Иного нет ничего невозможного, надо лишь собрать достаточно силы.

Как бы там ни было, человеческий суд имел дело уже с женщиной, начисто потерявшей разум. Инквизиция лишила её всякой возможности применять магию, но и без того вряд ли ей это удалось бы: после «Белой пустыни» она забыла и про тень свою, и про Сумрак. Ныне сие жалкое подобие Иного пребывает в подземной тюрьме Ивановского девичьего монастыря, в полной тьме. Что сталось с детьми её, о том я как-то не удосужился спросить.

– Салтычиха – редкий случай, – возразил я. – Если обо всех нас по ней судить, то давай тогда и о вас, о Светлых, по Томасу Торквемаде. Светлый же был, как помнишь. О благе человеческом радел, страданиями очищал души своих жертв… ибо, став Иным, продолжал оставаться ревностным католиком. И кабы не вмешалась Инквизиция… я имею в виду, конечно, нашу, Иную…

Костя помолчал. Потом хмуро произнёс:

– Вы, Андрей Галактионович, может, и правы, что по одному выродку обо всех судить не следует. Но по сути-то прав я! У каждого человеческого горя есть причина. И если все такие причины устранить…

– Знаешь к этому средство? – Ехидничать я не собирался, но как-то само вышло.

– Знаю, – серьёзно кивнул Костя. – Нужно переустроить человеческое общество на новых началах. Уничтожить всякое угнетение. Люди должны быть равны в правах своих, свободны, сыты – и тогда возникнет между ними братство. Тогда богатому стыдно станет есть свой хлеб, если сосед его голодает… и потому все будут поровну делить со всеми достояние своё. Не нужна тогда станет и государственная власть, да и сами государства упразднятся, а вместе с ними и войны, и казни, и остроги… По всей земле люди будут жить мирно, дружно, сообща растить хлеб… и всё такое.

– Ну а как же страдания от болезней? – напомнил я.

– С ними справится врачебное искусство, – отрезал Костя. – Именно человеческое, без нас, без магии. Ибо разум не знает границ, как то доказано и французскими учёными Дидро и Руссо вкупе с сочинителем господином Вольтером, и нашим отечественным гением Михайлой Ломоносовым. В народе нашем такие могучие умы зреют! Знаете ли вы, что совсем недавно простая деревенская девка Пелагея научилась предотвращать оспу? С помощью особого рода уколов. О том и господин Болотов написал в «Деревенском зеркале». Не читали?

– Увы, – признал я. – Не имею даже представления, кто таков господин Болотов. Но это не самое важное. Скажи-ка, а каким же образом перейти от нынешнего общественного устройства к чаемому тобой? Как думаешь, что сказала бы тебе государыня наша императрица, если бы ты был к ней допущен и изложил свои прожекты? Равно как и любой другой властитель не обрадовался бы…

– Если властители станут препятствием на пути к народному счастью, то сие препятствие должно быть устранено, – помолчав, твёрдо сказал Костя. Мне показалось, он тут же пожалел, что слова эти сорвались с его губ.

– Как почти полтораста лет назад в Англии? – хмыкнул я. – Ну, казнили короля, правил Кромвель, а в итоге что? Всё равно короли и королевы там властвуют. А главное, разве стало британцам от всего этого лучше жить?

– Не стало, – согласился юноша. – Но лишь потому, что свержение короля должно быть не целью, а исключительно средством устроить новую жизнь. Следовательно, надобно понимание, как её устроить, надобна идея, которая всех объединит, и, конечно, надобны люди, способные возглавить и повести человечество к счастью…

– Ох, Костя, – рассмеялся я, – всё сие пустые мечтания. Никогда такого не будет, потому что, когда рождаются люди, вовсе не подобны они чистой доске. На их досках уже кое-что написано… природой, родителями… кабы я верил, то сказал бы, что и Господом Богом. Не важно, кем написано, важно – что. Нельзя, Костя, сделать людей равными, потому что с рождения они не равны. Кто-то изначально умён, а кто-то глуп. Кто-то смел, а кто-то труслив. Кто-то благороден, а кто-то низок. Кому-то суждено стать Светлым, а кому-то – Тёмным.

– Знаете, почему вы со мной не согласны? – Во тьме я не видел Костину улыбку, но знал, что он улыбается. – Потому что в счастливом обществе вам, Тёмным, жить не с руки. Может, там и не совсем искоренятся страдания, но будет их столь мало, что вам на магию не хватит. И вот потому вы и пытаетесь сейчас меня убедить, что такое мироустройство невозможно. А вот если как следует растолковать сие людям… даже самым простым и тёмным… это я в смысле невежества их… то они проникнутся идеей, захотят перестроить жизнь по-новому.

Я тоже улыбнулся, представив, как пытается Костя убедить в своей правоте, к примеру, княжьего разбойника дядьку Степана. Или, скажем, Прасковью Михайловну. Да хотя бы и моего Алёшку.

Тот наверняка послал бы Костю так далеко, что не только «скороход» не помог бы, но и Врата туда не провесишь, будь ты хоть Великим магом. Хотя нет, дворянину Косте он хамить не станет, уважение к дворянству Прасковья Михайловна в него вколотила. Но послать бы Алёшка мог и со всем уважением.