Тим Скоренко - Ода абсолютной жестокости Страница 3

Иду на Киронагу. Правый глаз слеп: у противника преимущество. Рука болит, но это мне не мешает.

Киронага салютует мне мечом. Я не отвечаю на приветствие: просто бью наотмашь, с силой, с целью пробить защиту, а не обойти её.

Он мастерски парирует, отскакивает в сторону, пытается подсечь мне ноги. Подпрыгиваю, бью сверху, парирует. Удар – звон, удар – увёртка, мы танцуем. Мне тяжело, он же движется так, будто его ноги не касаются земли.

Наш танец приближается к гладиатору, стоящему у самого края импровизированной арены. Я вижу его краем глаза. Киронага нападает справа: я не знаю, что он делает, и действую вслепую. Взмываю в воздух и отталкиваюсь ногами от груди стоящего гладиатора. Тот падает, я перелетаю через Киронагу и бью сверху. Меня разворачивает в воздухе, и я чувствую, как живот пронзает боль. Я падаю на землю. Киронага стоит надо мной: его катана в крови. Мои кишки размазаны по пыли.

– Берём, – говорю я и теряю сознание.

Я открываю глаза и смотрю в потолок. На потолке – росписи, изображена обнажённая женщина с непристойно раздвинутыми ногами и мужчина с эрегированным фаллосом. Это моя комната. Поворачиваю голову: у кровати сидит Бельва и смотрит на меня с улыбкой.

– Глупый ты. Весь день испортил и себе, и мне.

Улыбаюсь.

– Знаю. Сильные были.

Она нагибается и целует меня. Я чувствую силу, опрокидываю её на кровать и ласкаю. Она хихикает, потому что ей щекотно.

Бельва – это единственный человек, которому я никогда не причиню боль. Бельва – это единственный человек, который не боится меня. Кто-то может думать, что Жирный имеет надо мной власть, но нет – он боится меня так же, как и все остальные. Бельва единственная имеет надо мной власть.

Мы кувыркаемся около получаса. Затем я нежусь в её объятьях, Солнце бьёт в окна, и тут я вспоминаю Киронагу. Настроение снова портится. Я понимаю, что вчера немного перебрал: нельзя было идти против сильного соперника в таком состоянии.

Что ж. Сегодня я проверю, чего стоит этот узкоглазый на самом деле.

Рывком вскакиваю с кровати, оборачиваюсь и посылаю Бельве воздушный поцелуй. Она прекрасна.

Одеваюсь: моя одежда выстирана и аккуратно сложена возле кровати.

Иду в оружейную. Плети, кнуты, кастеты: всё лежит на местах. Бельва знает, что я люблю порядок. Мне хочется есть. Вчера я не завтракал, потому что был не голоден, а пообедать так и не пришлось. Сегодня есть желание навестить кухню.

Кухня – это отдельное здание с черепичной крышей. Под кухней – обширный погреб. Рабов не кормят: в этом нет смысла. Раб, от голода неспособный работать, просто добивается, а утром он снова готов к труду. Поэтому на кухне – только изысканная пища – для свиты Жирного, и чуть проще – для дворовых.

На кухонном крыльце стоит Пузан. Это повар. На самом деле, он вовсе не толстый, просто кормит от пуза, потому и прозвали. Пузан пропускает меня внутрь без единого слова. Пузан почти никогда со мной не говорит. Однажды от нечего делать я отрезал ему язык. Получил за это две недели карцера.

Внутри прохладно и уютно. Пахнет едой. Общий завтрак закончился час назад. За одним из столов сидит мрачный Лосось и ест какую-то кашу. Подсаживаюсь к нему.

– Здоров.

– Здоров.

– Чего мрачный такой?

– А чему радоваться?

У Лосося всё время проблемы с бабами. Они его не любят. Нормальный вроде мужик, достаточно крепкий, спокойный. Ничего особенного. Но дурак: любит бабу, которой он – до фени. Когда другие к нему лезут, отталкивается от них. А эта ему не даёт.

– Опять Ринка?

Он кивает.

– Я тебе уже говорил – завали её в поле да отымей как хочешь. Сразу полюбит.

– Я не ты.

Усмехаюсь.

– Конечно.

Марва приносит мне еду: густую наваристую кашу с мясом, яблочный сок, свежие овощи. Ем с удовольствием. Марва смотрит на меня.

– Что смотришь?

Марва уходит, покачивая бёдрами.

– Вот чего, думаешь, она так на меня пялится? – говорю.

– Ну?

– Я её как-то в углу зажал да отодрал во все щели. До сих пор от меня млеет. Ты что, так не можешь? Не верю.

– Ага, – Лосось вздыхает.

На самом деле, я могу назвать Лосося своим другом. В той мере, в какой у меня могут быть друзья.

У меня могут быть друзья, говорю я себе.

Едим молча. Появляется Пузан, проходит мимо нас в заднее помещение кухни.

Доедаю.

– Ну, смотри, – говорю Лососю.

– Угу, – хмыкает он.

Я снова во дворе. Надо ехать к амфитеатру. Меня ждёт работа.

Проезжая через деревню, я ловлю чей-то взгляд. Когда на меня смотрят просто так, я этого не замечаю. В этом взгляде я чувствую ненависть. Оглядываюсь. В двух метрах от меня стоит вчерашняя женщина, встреченная мной в поле, а за её спиной – мужчина, крепкий, бородатый, черноволосый. В его руке – кнут. Он отталкивает женщину назад, размахивается и бьёт меня кнутом.

Горячая кожаная змея обвивается вокруг меня, мужчина дёргает, и я слетаю с лошади. Я не знаю этих людей, но они могут знать, кто я. Они обязаны знать, кто я.

Мужчина заносит надо мной топор, я выворачиваюсь и вскакиваю на ноги. Мои руки стянуты кнутом, но это не мешает. Я взмываю в воздух и бью мужчину в грудь, он падает. Женщина прыгает мне на спину, но я уже освобождаюсь от кнута и бью её по голове кулаком. Кастет с шипами разрывает ей лоб, она падает. Мужчина неловко встаёт с земли. В его руке – топор, но он не знает, что с ним делать.

Я снимаю с пояса семихвостку с крюками. Надо преподать урок быдлу.

– Ну что, сука, – говорит он, – на женщин легче нападать?

Неожиданно ко мне возвращается абсолютное хладнокровие. Я выпрямляюсь, держа плеть в правой руке, и сверлю мужчину глазами.

– Нет. На женщин нападать труднее, потому что их приходится насиловать. Мужика достаточно просто убить.

Это выводит его из себя. Он бросается на меня с криком. Я увёртываюсь, подставляю ему подножку и бью тяжёлой плетью по спине. Крюки рвут его холщовую рубаху, впиваются в кожу и выдирают куски мяса. Пока он не встал, бью второй раз, третий. Он рыдает, пытается отползти. После пятого удара на его спине уже нет ни рубахи, ни кожи, плеть выдирает куски мышц и органов. Женщина с раскроенной головой лежит неподалёку.

Заканчиваю экзекуцию. Осматриваюсь. Всё вокруг в крови. Быдло столпилось и смотрит на меня, как на заморскую диковинку.

– Меня зовут Риггер! – ору я.

Все молчат.

– Вы слышите? Меня зовут Риггер.

Молчание.

– Вы все знаете, кто я такой. Вы все знаете, что я Риггер. В следующий раз я не буду так милосерден. В следующий раз он станет рабом на каменоломне. На-всег-да, – я чеканю слоги.

Молчание. Женщина с высоким лбом и огромными голубыми глазами подводит мне коня. Запрыгиваю на него. Женщина смотрит на меня снизу вверх.

Ухмыляюсь, посылаю ей воздушный поцелуй и еду дальше.

Пантера уже ждёт меня.

– Ты поздно сегодня, Риггер, – говорит он.

– Пришлось задержаться.

В глазах Пантеры читается интерес, но я ничего ему не скажу. Сам узнает, если захочет.

– Вторая порция?

– Давай.

В мои обязанности входит не только проверять рабов и наёмников. Это просто рутина. Когда на провинцию напали дикари с севера, я был личным телохранителем Жирного. Войны не бывают долгими, когда враг бессмертен. Счёт идёт не на убитых, а на взятых в плен. Та война продолжалась всего один день, за который с головы Жирного не упал ни один волосок. Он боится боли. Со мной он боится только той боли, которую причиню ему я.

– Киронага, ну, тот, с катаной – не гладиатор, – говорит Пантера.

– Догадываюсь.

– Вчера никто не смог даже ранить его. Он как заколдованный. Боец такого уровня не будет зарабатывать на гладиаторских схватках. Он может в одиночку разметать стражу любого наместника и стать наместником сам, если захочет.

– Я думаю, он как-то связан с Императором.

– Вероятно.

– Это может быть проверкой, кстати.

– Тоже возможно.

Мы уже находимся в том же самом месте, что и вчера. Те же пять клеток вдоль стены: одна пустует.

– Выпускай.

Я не тружусь снимать кобуру. Сегодня я уверен в себе.

Пятёрка выходит неуверенно. Трое похожи, точно братья, почти одинаковые, здоровенные, обросшие, как медведи. Маленький человечек, узкоглазый и желтокожий. Высокий жилистый негр, причём не полукровка, а настоящий, из-за морей. У него абсолютно чёрная, непроницаемая кожа и огромная нижняя челюсть. Которую легко сломать.

– Первый.

Негр идёт ко мне. Я подпускаю его поближе, а потом резко пригибаюсь и подсекаю ноги. Он неуклюже падает. Ударом пятки перебиваю ему шею.

– Ты не оригинален, – говорит Пантера.

– Мой любимый способ.

Они все защищают голову, живот, гениталии – только не шею. Убить человека ударом по шее – проще всего. И быстрее.

– Следующий.

И тут тройка похожих бросается на меня. Желтокожий человечек остаётся позади.

Они сговорились: уже бывали такие случаи. Тогда я поступаю просто. Они не представляют устройства моей кобуры.