Анастасия Юдина - Дневник безумного алхимика. Сборник рассказов Страница 3

– А сам не скажешь?

– Могу и сказать, – парень безразлично пожал плечами. – Я уже привык. Я – проклятый.

– Нууу, сынок, проклятие сейчас тебе за десяток золотых монет любой маг снимет. Да и не похож ты на проклятого, уж извини. Видал я их.

– Мое проклятие особое. Снять его нельзя – оно пожизненное.

– Да мне-то что. Ты ж не заразный, сынок. Да и я не суеверный. И нечего в одиночку скучать. Давай вот пива лучше выпьем: знатное в этом году пиво у нашего хозяина.

– Как хотите. Мое дело – предупредить. А пива я с удовольствием выпью. Только платить будем по очереди: ночь впереди длинная.

– Договорились. Тебя как зовут-то?

– Даки.

– Похоже на оборотневое имя. Ты сам-то откуда будешь?

– Оттуда и буду.

– И как же ты – человек, с оборотнями живешь?

– А я не человек. Я – оборотень. Только проклятый.

– Первый раз про такое слышу. Вы ж – нечисть, ты уж прости, сынок. К вам проклятия не пристают. Может, расскажешь, как с тобой такая беда приключилась?

– Это долгая история.

– А нам спешить некуда… Эй, красотка, и нам с парнем еще пару пива, уж будь так любезна.

– Я родился в тот год, когда сумасшедший светлый маг объявил личный крестовый поход против всех видов нечисти и пошел по нашим деревням и городам с толпой приверженцев, чтобы уничтожить вампиров, оборотней, упырей и прочих «мерзких порождений тьмы, оскверняющих своим присутствием лик земли». Это история известная, думаю, вы ее слышали: Коллегиум Магов и Волшебников его довольно быстро обезвредил, лишил магической силы, а тех, кто бы с ним – передали светским властям для наказания. Но он успел наслать им лично разработанное проклятие на многие поселения. Нашей деревне тоже досталось: не только дети, но и взрослые оборотни умирали от неведомых болезней. А из всех родившихся в тот год малышей выжил только я.

Когда я был маленьким, другие дети смеялись надо мной, и никто не хотел дружить: ну где это видано, чтобы оборотень был светловолосым и синеглазым? Они, конечно, знали, что мое внешнее уродство – результат проклятия, наложенного магом. Но малыши частенько бывают жестоки: они говорят то, что думают, не понимая, что их правдивость причиняет боль.

Поэтому я старался меньше играть со сверстниками, часто оставался один. Но и так было не лучше: меня стали считать не только уродом, но и дурачком. И все равно смеялись.

Всю жизнь, с тех пор, как стал осознавать мир вокруг и свое «я», я чувствовал себя изгоем, хотя вслух этого никто не говорил: меня просто сторонились.

Но самое страшное случилось в день моего совершеннолетия. Я очень волновался: все-таки впервые предстать перед всей стаей, доказать, что ты – один из них, истинный оборотень, – мне было труднее, чем остальным; сказывались предшествующие одинокие годы, неуверенность в себе. Думаю, вы меня понимаете. Но я очень надеялся, что мне это удастся.

И вот в полночь вся стая в обличье волков собралась на нашей священной поляне. Я стоял в центре круга, на высоком камне восседали Старейшины, и Верховный Жрец читал ритуальное заклинание. Я чувствовал, как мое тело покрывается шерстью, как удлиняются клыки, меняется форма конечностей. Это было такое странное, удивительное чувство. И вот, наконец, я превратился в волка целиком.

И радостно завыл на Луну.

В тот миг все вокруг были счастливы вместе со мной. Старейшины со жрецами, и обычные поселяне, а больше всех – мои родители: ведь никто не знал, как проявит себя наложенное сто четырнадцать лет назад проклятие.

Это была незабываемая ночь: до рассвета я с другими волками носился по лесам и полянам, наслаждаясь новыми ощущениями. Играл с молодыми волчицами. И никто больше не считал меня ненормальным уродцем. Стая приняла меня!

Но наступил рассвет, все остальные обернулись людьми. А я так и остался волком.

До следующего полнолуния.

С тех пор я могу принимать человеческий облик только на одну ночь – именно тогда, когда все мои родные и близкие становятся волками. И мне нет места ни среди них, ни среди людей, которые тоже боятся и сторонятся меня.

Я – урод в обоих мирах. И, что самое ужасное, бессмертный, ибо унаследовал это от своих предков.

Тар снова оказался на перекрестке трех дорог спустя несколько месяцев. День был обычный, всего лишь десятый в этом лунном месяце, так что и народу в трактире было немного.

Торговец уселся в полупустом зале, заказал еду, а когда хозяин принес традиционную послеобеденную кружку пива, поинтересовался, как поживает Даки.

Как ни странно, за прошедшее время Тар частенько вспоминал проклятого оборотня, хоть и не отличался особой сентиментальностью.

– Ну ты нашел, о ком спрашивать! На кой тебе сдался этот нелюдь, да еще и уродец? – в голосе трактирщика не было ни малейшего намека на сочувствие жертве проклятия.

– Да так, – слегка смутился торговец. – Просто любопытствую. Мы ж тогда с ним всю ночь проболтали. И пива немало вместе выпили.

Хозяин пожал плечами: дескать, у каждого свои придури. Но придурь любого гостя – закон для трактирщика, поэтому на вопрос все-таки ответил.

– Да тут неделю-другую назад проезжал со свитой Старший Маг Королевства. Собирался на какую-то конференцию. Не знаю, что там этот идиот Даки наплел в секретариате Его Колдовского Высочества, но аудиенцию ему назначили.

И представь себе, Маг с ним наедине беседовал целых два часа. А потом позвал нас всех: и личную стражу, и свиту, и гостей, и меня, грешного, и говорит: «Даки так просил меня о помощи, что я не мог ему отказать. Но единственное, что я могу для него сделать – это окончить его существование в этом мире. На большее не хватит ни моих знаний, ни умений всего Коллегиума Магов и Волшебников. И я хочу, чтобы вы все были свидетелями происшедшего, и знали, что все совершаемое ныне и здесь творится с полного согласия оборотня».

А потом поднял свой магический посох, произнес заклинание призывания стихий и поразил парня молнией.

И ты знаешь, что этот чокнутый уродец сказал, прежде чем умереть? Вот уж воистину – ненормальный!

Он сказал: «Спасибо».

Бессмертный

Шварк-шварк, шварк-шварк…

Кто-то шаркающей походкой пробирается по темным кривым улочкам. Мимо закрытых ставень, мимо погасших окон, мимо узких высоких дверей.

Ворчат жители:

– Опять этот уродец на улицу выбрался!

– Ни одной ночи от него покоя нет!

– Хоть бы кто его прикончил, что ли! Только как, если он бессмертен?

Шварк-шварк, шварк-шварк…

Тяжело нести большое, грузное тело, тяжело слышать ругань простых обывателей. Так хочется тишины и покоя. Только нет ему покоя. И никогда не будет.

Шварк-шварк, шварк-шварк…

Привычным маршрутом: вдоль берега Влтавы, мимо памятника Моисею, к Староновой синагоге. Там постоять немножко, посмотреть на витражные окна, повспоминать…

…Сегодня здесь свадьба: невеста в строгом наряде, с закрытым лицом, жених в черном. Гости с лицами, приличествующими моменту. Синагога озарена сиянием семисвечников – расставленных на столах, развешанных по стенам. И самый большой (он сам помогал зажигать свечи) – на витых цепях под потолком.

Слабый голос хозяина:

– Ты можешь постоять там, в уголке. Тебя никто не увидит.

Он молча кивает: посмотреть человеческие обряды всегда любопытно. Главное, не выходить на свет, а то все гости в ужасе разбегутся из храма, а кто-нибудь обязательно упадет в обморок.

И тогда к хозяину вечером придут сердитые старейшины с длинными седыми бородами, в черных шляпах. Они будут стоять на пороге, строго качать головами, всплескивать руками:

– Ну как же так, рабби Лёв! Ваше чудовище опять напугало мирных жителей… Конечно-конечно, мы знаем, что с его появлением улицы наши стали безопасны. Нет больше грабителей, обижающих поздних одиноких путников. Сокровища храма ныне под надежной защитой. И даже императорские стражники стараются не заходить в наш квартал после того, как стемнеет. Да-да, мы все знаем, сколько он сделал хорошего для гетто. Но его вид…

И, уже уходя, извиняющимся тоном:

– Вы уж присматривайте за ним, рабби! Следите, чтобы он не попадался на глаза людям.

– Не верь им, – шепчет хозяин, когда они остаются вдвоем в маленьком домике при синагоге. – Ты не чудовище! Ты просто отличаешься от остальных. И не огорчайся так – люди всегда с подозрением относятся к тем, кто не похож на них. Даже если ты делаешь для них добро.

Он кивает, соглашаясь. Хозяину не нужно знать, как ему больно и пусто – там, в глубине глиняного тела, где у людей сердце.

Почему он не такой, как все? Почему все боятся его вида? Даже девушки, которых он спасает от задиристых католических стражников, даже старушки, которых он оберегает от ночных татей – увидев его, сразу бросаются бежать. Или падают в обморок. И тогда приходится идти темными улочками, искать кого-нибудь из людей и чуть ли не насильно тащить на помощь потерявшей сознание жертве. Потому что он сам не знает, как привести ее в чувство, как спросить адрес. И, уж конечно, он не сможет сам проводить женщину до дома.