Марк Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка Страница 30

Стараясь не погасить лампу, они сели на камни и начали потихоньку сползать по каменным ступенькам все ниже и ниже, пока Карас, поглядев вперед, не увидел нечто, отчего его пробрал озноб.

Их лампа была теперь не единственным источником света. Прямо перед ними открывалась пещера, стены которой светились.

Мать поползла вперед, преодолела поток воды. Оказавшись в пещере, она поставила лампу на скалу. Карас с Эли последовали за ней.

Рядом с лампой камни светились насыщенным красным светом, чуть поодаль свет ослабевал, становясь все более мягким. Свечение похоже на отражение света лампы, подумал Карас, только не на поверхности камня, а глубоко внутри. Они оказались в подобии каменного ковша, в широкой и невысокой – в человеческий рост – пещере над водой, напоминающей раскрытую ладонь. Скалы поднимались из подземного озера, похожие на пальцы, и вода держалась в ковше каменной ладони, как будто земля предлагала ее им. Вода искрилась в свете камней. Карасу пришла на ум окровавленная ладонь Христа, пронзенная гвоздями римлян, он вспомнил слова матери: «Не все готовы отдать то, что у них попросят». Что отдал Христос на кресте? Свою жизнь и боль. И кем он стал? Богом.

– Мама, почему камни светятся? – спросил он.

– Это, насколько я понимаю, вовсе не волшебство. Они просто впитывают свет лампы, – сказала она. – Как только мы погасим ее, камни потемнеют.

– Не гаси лампу, – взмолилась Эли. Голос ее срывался от страха.

– Я вовсе и не собиралась.

Мать еще немного прошла вперед, перелезая через гигантские каменные пальцы. Пещера заканчивалась каменными уступами, на которых кое-где сохранились приклеенные огарки свечей. Карас сосчитал их. Каменных полок оказалось восемь, две больших над самой водой и несколько маленьких – выше. Он вспомнил, как однажды тайком пробрался на ипподром, чтобы увидеть гонки на колесницах. Да, подумал он, очень похоже на стадион в миниатюре.

Мать выбрала один уступ и жестом предложила Эли сесть рядом.

– Иди же. Подняться сюда нетрудно, а если соскользнешь, озеро с этой стороны мелкое. Я запросто тебя вытащу.

– Я-то думал, это будет колодец, – заметил Карас.

– Это и есть колодец, но колодцы глубокие, когда ты зачерпываешь воду сверху. А это самое дно, и его питают три мощных потока.

Карас видел только один.

Эли перебралась через скалистые выступы, осторожно поднялась, дважды останавливаясь и прося мать о помощи, желая, чтобы ей подсказали дорогу, поддержали или просто подбодрили. Наконец она оказалась рядом с матерью.

– Обряд займет много времени, Карас, – сказала мать, – так что не забывай: ты сам напросился идти.

– А я никуда не спешу, – заверил ее Карас. Однако храбрость покинула его у этих кроваво-красных вод, и ему больше всего хотелось разреветься.

Он ждал, глядя, как мать готовит Эли к обряду. Она дала ей какие-то травы из мешка, потом пожевала их сама. Еще она достала черпак с длинным черенком и положила рядом с собой. А потом затянула:

– Властительница луны,Хозяйка ворот и переходов,Хозяйка тех, кто ушел,Хозяйка мертвых и мира мертвых,Хозяйка песни и магии,Здесь, на скрещении трех путей,Здесь, у воды, где сливаются струи,Обрати взор свой на своих дочерей…

Она все бормотала и бормотала, а Караса била дрожь. Ему был ужасно холодно, и он подозревал, что мать и сестра замерзли не меньше. Они сидели, погрузив ноги в воду.

Мать подняла черпак, взяла его обеими руками. Продолжая выпевать слова, она поклонилась на три стороны, затем зачерпнула воды и поднесла Эли.

Эли выпила воду. Карас смотрел, зачарованный. Глаза у сестры остекленели, она раскачивалась взад и вперед, сидя на месте.

Пение продолжалось, не прерываясь ни на минуту. Постепенно и мать начала раскачиваться на месте, и ее глаза стали пустыми. Обе они продолжали бормотать себе под нос.

– Геката, богиня, слепящая блеском воды, повелительница смерти и загробных дорог, ты оберегаешь ворота в мир мертвых, ты впускаешь только покойных. Геката, богиня, ты владеешь звездным небом, повелеваешь черными глубинами холодных океанов, ты хозяйка потаенных мест, ты оберегаешь ворота в мир мертвых.

Карас от холода перестал соображать. Ему хотелось пойти обратно, чтобы согреться в движении, однако ритуал зачаровывал его. Внутри него разверзлась пустота, как будто он сам стал черным и пустым провалом под землей, как будто он сам превратился в океан и внутри него колыхались невидимые приливы.

Крик, почти невыносимо громкий, заполнил пещеру. Кричала сестра:

– Как мне спастись от него? Я не стану им, я не умру от его зубов, как она!

Глаза у нее были остекленевшие и широко распахнутые, как будто то, что она видела, находилось за пределами пещеры. Карас не понял из ее слов ровным счетом ничего. Никто у них не умирал, младшая сестра была дома, с тетками.

– Нет, нет. Я не пойду этим путем. Нет. Нет!

Карас хотел подойти к ней, помочь, но не стал.

– Я не дам того, что ты просишь. Это слишком! Слишком дорого.

Карас наблюдал за сестрой в свете лампы и мягкого свечения на стенах пещеры. Значит, она отказывается от того, что предлагает источник, а ему даже не позволили попробовать. Почему же нет?

Мать продолжала бормотать нараспев, однако Эли озиралась по сторонам, словно слепец, который ищет, с какой стороны доносится звук.

Почему же она отказывается от того, что он схватил бы не думая? Он полез через каменные пальцы к уступу, на котором сидели мать и сестра. Мышцы окаменели от холода, его сотрясала идущая изнутри дрожь. Он втиснулся между матерью и сестрой. Потом пожевал травы. Вкус был горький, землистый, даже более того – пока он жевал, на зубах хрустел песок и каменная пыль. Он с трудом проглотил. Во рту осталось полно песка. Карас взял черпак, лежавший рядом с матерью, и зачерпнул воды. Выпил.

Он понятия не имел, сколько времени еще слушал бормотание матери. Из носа потекло, он высморкался. Только прочистить нос никак не удавалось, и он все сморкался и сморкался. Еще изо рта потекла слюна, и мышцы лица казались какими-то чужими. Он не вполне контролировал их. Он растягивал рот и водил головой из стороны в сторону.

Бормотание матери приобрело удивительное свойство, слова как будто воплощались: произнесенные, они не исчезали, а выплывали из ее рта и падали на воду, словно лепестки цветов. Он не видел их, однако был уверен, что они здесь, слова-лепестки, выпадающие из ее рта.

Он услышал, как его зовет кто-то. Это не были слова на знакомом ему языке, они просто шуршали в сознании, будто сухие листья в лесу, потревоженные чьими-то ногами.

Затем слова сделались яснее и понятнее. «Это то самое место».

– Какое место?

Он озирался вокруг, пытаясь понять, кто это говорит. Голос был женский, но незнакомый.

«Место, где ты потерялся».

– Я не терялся, я знаю дорогу обратно.

«Разве ты не видишь, что ты выпил?»

Вода уже не была красной от света камней, она стала прозрачной и серой. В ней блестели знаки, некоторые были серебристыми, как рыбки в пруду, некоторые медными и сияющими так ярко, как будто на них падали лучи солнца, некоторые были прочными и жесткими, зеленые и поросшие ракушками, они торчали из-под воды, словно остовы затонувших кораблей.

– Что это такое?

«Необходимые знаки».

– Для чего необходимые?

«Для магии».

Он знал, что перед ним такое – ключи, ключи, с помощью которых он переделает мир так, как захочет, с помощью которых станет богом.

– Что я должен сделать?

«Ты сам знаешь, что должен».

Его разобрал смех. Он был уверен, что ему в рот попал волос, который раздражает язык и нёбо. Он снова зачерпнул воды и выпил. Но никакого волоса не оказалось, а если и был, то он никак не мог его смыть. Лицо справа горело. Он с трудом соображал, как будто его выдернули из глубокого сна как раз в тот миг, когда собственное «я» позабыто, а глаза, уши и разум просто воспринимают мир, не пытаясь ничего объяснять и не ища в нем смысла.

Затем нечто похожее на его личность вернулось, но каким-то другим. Все невнятные, невысказанные, намеренно игнорируемые и презираемые желания выдвинулись на передний план, а вся нежность, любовь и доброта съежились от их напора.

На коже сестры мерцал и подрагивал какой-то знак, три переплетенных треугольника. А затем остался только один треугольник, но, приглядевшись, он понял, что треугольник не хочет оставаться один. Он желал, чтобы два другие были рядом. Карас увидел сражение, знамена, трепещущие на солнце: алое, золотистое и еще одно, черное, – это было знамя смерти, огромная туча мух, зависшая над полем боя. Ему вспомнилась одна история, которую он слышал. Богиня Геката отправилась на пир, а богатый и злобный правитель решил посмеяться над ней, испытать ее проницательность и дар предвидения, поэтому приказал подать ей в похлебке младенца без рук, без ног и без головы. Богиня, желая наказать правителя, прокляла его, он превратился в волка и съел двадцать собственных сыновей. Человек, превратившийся в волка. Вот, кого стоит бояться. Гнев человека-волка был неукротим, приступы голода по силе равнялись океанским приливам, никогда, никак он не мог насытиться.