Александр Кучаев - За мертвой чертой Страница 30

Одни из деловых людей безропотно согнулись, другие активно сопротивлялись, надеясь на защиту обновлённой власти. А та сама только вставала на ноги и уследить за всем никак не могла, тем более что дон Кристобаль начал манкировать своими обязанностями, все помыслы его к тому времени обратились на госпожу Смолецкую.

Ну, в каждом городе и посёлке знают, как местная мафия расправляется со строптивцами.

В Ольмаполе один за другим произошло несколько пожаров – горели вновь открывшиеся магазины, мастерские, производства по выпуску ширпотреба и других изделий. Следом совершилось пять или шесть жестоких убийств, жертвами которых стали предприниматели и их семьи. Словом, мафиози пытались запугать наиболее упёртых промышленников, и отчасти это им удавалось. Значительная часть капиталов потекла не на развитие предприятий, а на удовлетворение нужд преступного мира. Как следствие, экономика хоть и пришла в движение, но развивалась куда менее быстрыми темпами, чем могло бы быть.

Черноусов взывал к полиции и прокуратуре, ставил вопрос ребром о пресечении бандитизма. Те вроде суетились, кого-то задерживали и сажали, но криминальная ситуация только усугублялась, поджоги и убийства продолжались по нарастающей.

Однажды ночью была вырезана вся семья известного предпринимателя Арзамасцева, его родственники и соседи, собравшиеся к нему на вечеринку, – и взрослые, и малые дети. Погибли двенадцать человек. Бандиты не пощадили даже грудного ребёнка.

Потрясённый город замер в ожидании, что будет дальше? Мафия бросила открытый вызов власти. Кто возьмёт верх?

Утром после ужасного преступления, приехав на работу, Черноусов вызвал меня к себе.

– Присаживайтесь, Аркадий, – сказал мой начальник и показал на стул.

Сам он прохаживался по кабинету из угла в угол и нервно мял пальцы рук. Это у него манера была такая – прохаживаться в напряжённый момент.

– Ах, как они обнаглели! – шеф шаркнул по мне глазами и продолжил хождение. – Из-за запаха денег они потеряли всякую осторожность! Ах, если бы нам какое-нибудь подобие Смерша или Моссада! Мы бы их…

Я понимал, что он имел в виду убийц Арзамасцева, сочувствовал ему и не хотел бы оказаться в его шкуре.

Виктор Алексеевич достал из ящика стола пачку «Мальборо», закурил и пристроился на своём стуле. Всплеск нервного возбуждения стал уходить в процесс выпускания облаков дыма.

– К сожалению, на нашу правоохранительную систему надежды мало, она не столько борется с преступниками, сколько покрывает их, получая многомиллионную мзду. Сейчас ситуация в некоторых звеньях полиции и прокуратуры начала меняться, но по большей части попустительство организованной преступности продолжается. Ну, с этим понятно, ещё вчера вся эта шатия-братия жила в обнимку, купалась в одной сауне и в соответствии с воровскими законами делила между собой добытые барыши. Когда ещё честность возобладает над продажностью! А ждать нет времени. Если сегодня мафию не обуздать, то завтра на наших реформах будет поставлен крест.

– Может, – сказал он немного погодя, – Федотов и прав был, когда заявлял по поводу меня, что газетные статеечки кропать – не городом управлять. Вот я и думаю: в свои ли я сани угодил? И не лучше ли всё же мне подать в отставку, чтобы тем самым уберечь город от ещё больших бед?

Помнится, я не предложил ничего толкового. Но, выйдя из кабинета, тут же связался с доном Кристобалем и договорился о встрече.

Мой звонок застал доблестного испанца у доньи Анны, как он её иногда называл. Её удивительная красота всё больше сводила его с ума, и он проводил у Смолецких столько времени, сколько позволяли приличия. Вся наша перестройка была им окончательно заброшена, и в этот раз он отказывался от встречи со мной, но я настоял на своём.

– Дело безотлагательное, – заявил я категоричным тоном, – и требует срочного вмешательства.

Рандеву было назначено в том самом ресторане «Золотой дракон», где случился неприятный инцидент с младшим Федотовым и его компанией. Опять заняли тот же отдалённый столик у окна и заказали по чашечке чёрного кофе. На этот раз нам никто не мешал, и мы могли говорить свободно и сколько угодно.

– Слушаю вас, амиго, – испанец вроде бы действительно приготовился выслушивать, тем не менее я догадывался, что мысленно он находится далеко от меня.

Я изложил ситуацию с последней резнёй и сказал, что Черноусов в растерянности и снова поговаривает об отставке.

Дон Кристобаль нахмурился и, подперев голову рукой, упёрся недобрым взглядом в столешницу, накрытую скатертью.

– Ну что, – заговорил я, не выдержав затянувшегося молчания, – можно ли улучшить обстановку? Но улучшать надо радикально. Всё остальное будет, что мёртвому припарки.

– Радикально – это значит в корне, – ответил мой собеседник и как-то по особому, испытывающе посмотрел мне в глаза. – А для этого нужны соответствующие же крутые, корневые методы. Готовы ли вы лично к их применению?

– Готов к каким угодно методам, способам! – воскликнул я, не подозревая под словами собеседника ничего губительного. – Называйте, как хотите, лишь бы избавить город от преступности, раскрепостить людей, чтобы они нормально себя почувствовали!

– В самом деле, вы подтверждаете свою готовность?

– Да, подтверждаю! – с жаром проговорил я. – Надо распатронить этих негодяев. И чем скорее, тем лучше. Я в полном вашем распоряжении.

– И не отступите?

– Ни при каких обстоятельствах! Готов поклясться чем угодно.

В тот момент я думал только о том, что с уходом Черноусова всё начатое им рухнет и Ольмаполь так и будет прозябать в беспросветной нищете и скудости мысли и духа.

– Не клянитесь. Как сказано в Новом Завете, не клянись, а просто скажи да-да или нет-нет. Кабальеро, пора на практике применять заповеди священных писаний…

Нам принесли кофе. Дон Кристобаль помешал ложечкой в чашке, и двумя глотками выпил сладкий с лёгкой горчинкой приятный напиток.

– Тогда до встречи, – сказал он на прощанье. – Можете передать Виктору Алексеевичу, что будут приняты все исчерпывающие меры. И оставайтесь начеку, компаньеро, следующим утром нам придётся действовать рука об руку.

Расставшись с испанцем, я тут же позвонил шефу и сказал, что уже завтра дон Кристобаль начнёт оказывать содействие в наведении порядка в городе и что он ручается за успех.

Вечером, выступая по телевидению, Черноусов обещал всенепременно защитить граждан от посягательств на их жизнь, здоровье и имущество и, заклеймив преступников необычно резкими для него словами, сказал, что все они будут пойманы.

– Мы уже начали действовать! – сказал он в заключение. – Каждый участник зверского убийства будет назван поимённо, и никому не удастся уйти от уголовной ответственности. Повторяю – каждый понесёт заслуженную кару!

Позже ему аукнутся эти слова, и он вместе со мной загремит в места не столь отдалённые.

Глава двадцатая. В роли Малюты Скуратова

И вот наступило утро субботнего дня, тринадцатого числа, которое каждый ольмаполец запомнил на всю оставшуюся жизнь.

В этот день должны были похоронить двенадцать человек – членов семьи Арзамасцева, его друзей и соседей, зарезанных накануне. И ещё одного предпринимателя, убитого днём раньше. И молодого парня, будто бы по неосторожности утонувшего в озере Чехоньлей.

Кажется, весь город собрался, чтобы проводить в последний путь невинно убиенных. Толпы народа в горестном молчании запрудили улицы. Все были подавлены размерами случившегося и тем, с каким цинизмом и жестокостью были совершены душегубства.

Одновременно в людях возникло как бы предощущение приближающейся грозы, которая вот-вот должна была разразиться и очистить землю от накопившейся скверны. Возникло подобие предчувствия, что виновные в совершённых преступлениях будут в самом скором времени непременно наказаны и что без этого наказания невозможно дальнейшее существование Ольмаполя. Люди взбудораживались и всё больше жаждали возмездия.

И наказание преступников и впрямь совершилось.

Незадолго до исполнения скорого правосудия мы с доном Кристобалем столкнулись в дверях гостиницы. Испанец отсутствовал всю ночь, был бледен и выглядел изрядно постаревшим.

– Без малого сутки прошли после вашего обещания найти убийц, – сказал я вместо приветствия, – а ничего не произошло, и народ скоро будет роптать.

– Вы не очень-то учтивы, мой друг, – испанец улыбнулся, кстати сказать, тоже довольно бесцветно. – Где ваше буэнас диас?

Последние два слова, произнесённые им, на испанском означали «здравствуйте».

– Буэнас диас, сеньор! – с не совсем скрытой ироничностью поправился я. – Прошу простить за некорректность. Но это из-за того, что я вынужден задумываться…

– Кто оправдывается, тот виноват, сказал один из великих. Не нужно оправданий. К тому же ваше сиюминутное волнение – сущий пустяк по сравнению с тем, что вам придётся пережить в течение дня.