Марк Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка Страница 32

– Стойте!

Слово было греческое, но Може узнал голос – тот мальчик, Змееглаз.

Правда, никто не обратил на него никакого внимания.

– Остановитесь именем императора, правителя мира!

Змееглаз поднял руку, показывая какую-то медаль.

Греки заорали на юнца. Хотя Може не понимал смысла слов, он догадался, что они не желают отпускать такого буйного воина, опасаясь, что он может с ними расправиться.

– Если я уговорю их тебя отпустить, ты обещаешь не причинять им зла? – спросил Змееглаз.

– Клянусь, – сказал Може.

Змееглаз снова заговорил по-гречески. Три человека выпустили Може, один оттащил собаку. Однако двое из ватаги, которая утащила Аземара, продолжали его держать: дикого вида греки, один высокий и мускулистый, другой крепкий и приземистый.

Може не нарушил клятву, однако он обещал не причинять зла только тем, кто его отпустит. Он ударил высокого грека сбоку в колено, сломав кость как вязанку хвороста. Противник с криком упал, а Може двинул плечом в бок коротышку, тот завалился спиной на стул и с грохотом растянулся на полу. Он быстро вскочил, выхватив нож, однако Може успел подобрать стул и ринулся на противника, ткнув ножкой ему в глаз, отчего тот снова упал на пол. Идя к двери, Може наступил ему на горло.

Медаль Змееглаза и воинственность Може вогнали всех, кто был в доме, в ступор, воин вышел на улицу, и Змееглаз тут же последовал за ним.

– Остальные где-то близко, – сказал Може. – Есть ли место, где можно спрятаться от них?

– Да, – сказал Змееглаз, – ты можешь пойти вместе со мной во дворец.

– Нет, подозреваю, сейчас там для меня слишком опасно.

– Тогда пойдем в наш лагерь за стеной. Ты же наш собрат-северянин и могучий воин. Тебе будут там рады.

– Отлично, – сказал Може.

На данный момент это казалось самым разумным решением. В городе его уже заприметили. Теперь он не сможет напасть на Луиса в университете или во дворце. Значит, придется действовать хитростью, и мальчик, спасший его сегодня, очень даже пригодится.

– Веди меня в лагерь, – сказал Може, – я благодарю тебя за то, что ты спас меня от этих негодяев.

Змееглаз улыбнулся.

– Мы можем еще не раз помочь друг другу, – сказал он. – Иди за мной. Здесь греки не посмеют тебя тронуть.

Може обернулся на дом, откуда перепуганные обитатели наблюдали за его уходом. Он запомнил их лица, хотя и они, без сомнения, запомнили его. Может, вернуться и убить тех, кто на него набросился? Нет времени. Все равно его видели их товарищи.

Уже наступила ночь, и в некоторых дверях и окнах переулка светились огни. Тучи были похожи на саван, наброшенный на звезды и луну. Шагах в двадцати от ламп и свечей еще было хоть что-то видно, но за пределами светлых пятен стояла кромешная тьма. На улицах время от времени попадались прохожие. Проезжали солдаты с факелами. В некоторых окнах сидели проститутки – подальше или поближе к источнику света, в зависимости от того, хотели они подчеркнуть свою красоту или же скрыть возраст.

Може шел за Змееглазом к городской стене, радуясь наступлению темноты.

– Ты обеспокоен чем-то, друг, – спросил Змееглаз, когда они уже приближались к воротам.

– Это не твое дело, – сказал Може. – Думаю, в лагере мне стоит назваться другим именем. Тогда меня скорее примут за своего, и если Аземар выдаст меня, то найти меня будет труднее.

– Так как же тебя звать?

– Рагнар, – ответил Може. Это и было его настоящее имя, самое обычное.

– Я очень хочу тебе помочь, – сказал Змееглаз. – Для меня это такая честь. Позволь мне быть твоим другом. Я смогу найти твоего врага, я даже смогу убить его вместо тебя.

– Нет, – сказал Може, – это я должен сделать сам. Я хочу знать, что это тот самый человек, для меня вопрос чести убить его собственноручно. Я поклялся своему господину убить его, и я никому не позволю сделать это вместо меня.

– Но ты ведь все еще хочешь, чтобы я нашел его?

– Да. Университет по-прежнему самое подходящее место для начала поисков. Он когда-то был монахом, однако теперь монастыри для него закрыты.

– Как его зовут?

– Луис, схоластик Луис. Он здесь с женщиной, с благородной дамой. Возможно, они прибыли под чужими именами, хотя в этом я сомневаюсь. Для женщины из благородной семьи было бы позором скрывать свое происхождение.

– Давай я все разузнаю, – предложил Змееглаз.

– Я согласен. Но с чего бы тебе мне помогать?

– Я хочу, чтобы ты тоже оказал мне услугу, – признался Змееглаз.

Глава двадцать первая

Друг страх

Луис решил, что применит двойной подход, и первой составляющей будет страх.

Он начал с допроса чиновников из почтовой службы, с подчиненных Исайи. Он рисковал вызвать неудовольствие главы тайного сыска – что весьма чревато, – однако не желал больше терпеть от других. В Константинополе, понял он, либо ты толкаешь, либо толкают тебя.

Работа изматывала его. Он допросил множество людей, начиная с обычных курьеров и заканчивая закаленными мастерами шпионажа, которые в основном улыбались и, не стесняясь, пили его вино, пока он говорил. Допросы шли через пень-колоду, их полагалось вести, строго следуя дворцовому протоколу. Луис, по совету своего слуги-евнуха, заказал опахало своей официи и выучил пятиминутное официальное приветствие. Его посетителям тоже полагалось приносить опахала, соответствующие их рангу и положению, и в комнате стояло четыре кресла: для него, для посетителя ниже рангом и для посетителя выше рангом. Самое роскошное кресло, стоявшее рядом с ним, не занимал никто. Оно предназначалось для императора и без слов говорило посетителям, что следствие ведется в интересах правителя.

Поначалу никто ни в чем не признавался, и Луис утешал себя тем, что весь этот процесс затеян исключительно для того, чтобы, так сказать, обозначить свою территорию, показать двору, что он человек, с которым следует считаться. Затем, после месяца утомительных встреч, он вызвал к себе одного из дворцовых остиариев, церемониальных привратников, которым вручался список допущенных во дворец лиц, им же полагалось следить за верным соблюдением церемонии приветствия и представления.

Этот остиарий напоминал Луису богато расшитую подушку, такой он был жирный и пестро одетый.

– Знаешь ли ты или знал когда-нибудь кого-то, кто заключает сделки с дьяволами, демонами и прочими злобными силами? – начал Луис.

– Никого не знаю, – ответил остиарий. И улыбнулся самой жизнерадостной улыбкой.

– Знаешь ли ты или знал когда-нибудь кого-то, кто занимается изготовлением магических амулетов, оберегов, составлением заклинаний? – продолжал Луис.

– Никого не знаю, – ответил остиарий, улыбаясь. – Если ты надеешься обвинить меня, у тебя ничего не получится.

Луис поглядел в свои заметки и написал на листе «запирается». Затем перевел взгляд на остиария.

– С чего бы мне обвинять тебя? Ведь если ты ничего не скрываешь, то и обвинять тебя не в чем.

– Да, все именно так, но какая разница. Ты же знаешь. Подобного рода расспросы не ведут ни к чему хорошему. Одно неверное слово, и все.

– Одно неверное слово о чем?

У привратника вырвалось громкое «гм!».

– Ну, не знаю. Я просто хотел сказать, что с неверными словами никогда не знаешь наверняка. Ты не поймешь, что слово неверное, пока не произнесешь его.

Луис пристально поглядел на привратника.

– Ты когда-нибудь молился за здоровье императора?

– О, да. И часто.

– Ты когда-нибудь целовал изображение императора и просил у него благословения?

Остиарий как будто не знал, что на это отвечать. Несколько секунд он сидел и хватал ртом воздух, словно жаба, которая никак не может понять, проглотила ли она сейчас муху или осу.

– Я покажусь неверным слугой императора, если скажу нет.

Луис переплел пальцы рук и подался к нему, упираясь локтями в стол.

– Ты сознаешь, что это равносильно магическому обряду?

– Ну, о чем ты говоришь! Все так делают!

– Правда? – удивился Луис. – А ты не назовешь мне имена этих «всех»?

– Нет, я…

– Так ты не желаешь открыть мне своих сообщников?

– Но это же смешно! С тем же успехом ты можешь заявить, что все, кто просят святую на городской стене благословить императора, творят заклинания. Люди вырезают изображения звезды и полумесяца, и все мы знаем, что это повелось еще тогда, когда имена святых были неизвестны.

Луис смотрел на остиария суровым взглядом. На самом деле ему было жаль этого толстяка. Он поклонялся дьяволу не больше самого Луиса. Он был наивен, несколько заблуждался по поводу собственного хитроумия, но в целом безобиден. Однако Луису необходимо создать себе репутацию при дворе, снискать славу человека, которого лучше не сердить.

– А ты сам проделывал все это?

– Нет, я не…

– Если я прикажу прямо сейчас обыскать твое жилище, найду ли я там свидетельства идолопоклонничества или тому подобного?

Остиарий покраснел.