Анна Калинкина - Метро 2033: Обмануть судьбу Страница 37

– Да вон он слетает, вы только отсыпьте ему, чтоб было, на что, – захихикала опять старуха.

– Не вопрос, – сказал Крот, отсыпав старику горсть патронов. Тот, тревожно глянув на старуху, мигом испарился.

– Счас вернется. Эх, мне бы горло промочить, – тряслась старуха. – ну, что там Ганза, жирует, небось? Эх, я б сама туда собралась. Было время, звал меня в большое метро анархист залетный, а я, дура, с этим осталась – потому что любовь. Любовью сыт не будешь. Могла бы щас королевой ходить – а тут мне и горе залить не каждый день удается. Теперь-то поздно – кому я такая нужна? А раньше мужики мне ноги целовать готовы были. А перед самой Катастрофой как я весело жила… Эх, ничего вы не знаете, что тут раньше было, какое веселье. Думаете, Выхино – край света? Да фиг-то! Квартал «Бомбей» на Самаркандском, ночной клуб – вот где веселая жизнь была, вот где зажигать умели! Выхинский рынок – ох, бойкое место. Закрыли его за год до Катастрофы. И еще я вам скажу кое-что, – она таинственно понизила голос: – Столько черных в этих местах было – а где они все теперь? На станции один-два – и обчелся.

При слове «черные» Крот непроизвольно вздрогнул, но потом сообразил, что старуха имеет в виду вовсе не загадочных мутантов, пугавших население станции ВДНХ, а гастарбайтеров, многочисленных приезжих из других областей. Слово «приезжие» тоже вызвало тяжелые воспоминания – костер на Павелецкой-радиальной, лысые черепа караульных и тоскливый, почти человеческий стон раненого мутанта на эскалаторе.

– Небось, в большое метро почти все эмигрировали, умеют устроиться, – злобилась Ванда, – а мы тут гнием. А еще говорят, что это мы их угнетали. Много, много народу куда-то со станции пропало – говорят, в большое метро ушли. Правда, люди шептались, что кое-кого под шумок того… съели.

– Ладно, опять ты за свое, – прохрипел вернувшийся старик, тревожно поглядывая на гостей. – Заладила тоже. Кому нужны твои грехи молодости, женщина? Ты им расскажи, чего они хотят. Про парк расскажи им. Про ведьму. Про черного бога, – он, беспокойно озираясь, протянул подруге пластиковую бутыль с мутным напитком, и та жадно припала к горлышку.

– Ведьма? – старуха, отхлебнув, хрипло расхохоталась и сама стала похожа на Бабу-Ягу. Глаза ее заблестели, и выглядело это жутковато. – Если и жила она когда-то тут, наверняка давно ушла – что ей теперь тут делать? В парке был когда-то ветеринарный институт. И знаете, говорят, что одно время в окрестностях часто пропадали собаки.

Решив, что полоумная тетка ничего интересного им не расскажет, Крот уже хотел уйти, но женщина заговорила вновь.

– А потом, – добавила она бесцветным голосом, – в этом районе начали пропадать и дети.

По спине Крота пробежала дрожь.

– А знаете, в чем дело было? – старая ведьма говорила теперь тихо, чтобы расслышать, Крот подвинулся поближе и чувствовал кислый запах ее тряпья. – В усадьбе было капище черного бога. Прежние хозяева устроили его по незнанию, привезли статую божка из далеких краев как диковину заграничную. А уже после Катастрофы наведывались сталкеры наши в парк – еще до того, как звери жуткие развелись наверху. И один из них нашел в усадьбе ту статуэточку. И принес, дурак, на станцию. В палатке у себя держал диковину. До поры до времени спал бог, только одно могло его разбудить – кровь. И вот однажды поранил тот сталкер руку и нечаянно за статуэтку окровавленными пальцами схватился. Тут-то бог и проснулся. Тогда и начали на станции люди пропадать. А чаще дети – видно, дети-то ему больше по вкусу. И когда уж почти не осталось их, догадался кто-то, пришли к сталкеру тому в палатку – а он мертвый лежит, весь синий. Глянули на бога – а у того глаза зеленые в темноте светятся, а губы вывернутые красным измазаны. Тут-то и поняли все люди, и попробовали сжечь поганую статуэтку – но не горела она. И разбить не удалось. Тогда отдали ее сталкеру одному и велели отнести обратно в парк. Ушел он, и с тех пор его не видели. А люди больше не пропадали – да и то сказать, и так уж почти не осталось никого. Эх, хороша бражка!

Старуха осушила уже полбутылки, а сожитель следил за ней жадным взором. Заметив это, она сделала еще глоток.

– Да только не удивлюсь, если скоро тут опять начнут есть людей, – вернулась она к интересующей ее, видимо, теме, тревожно озираясь по сторонам. – Бедно живем. Грехи наши тяжкие, а доходы наши скудные, – захихикала старуха, обнажив кривые гнилые зубы и бескровные десны. – Вот рязанские – те всегда скопидомами были. Сперва-то все три станции между собой собирались делиться, а теперь чего? Текстили уж почти голодают, скоро пойдут войной на Рязанку, а нас по дороге стопчут и не заметят. Станция-то наша вымирает, одни старики да младенцы. С тех пор, как Юрка ушел со своими, народу-то почти не осталось, и защитить нас некому. Эх, Юрик, душа-человек, всегда куском делился последним – где-то теперь твои косточки белеют?

– А Юрий – это кто? – без особого интереса, просто чтобы поддержать разговор, спросил Крот. Он уже понимал, что ничего любопытного не услышит, и не то чтобы жаль было потраченных на выпивку патронов, скорее – досадно, что опять разводят, как лоха.

Старуха, казалось, не поняла вопроса.

– Давненько его с нами нет. И с тех пор не стало праздников – пропал наш бессменный Дедушка Мороз, массовик-затейник, некому хороводы водить. Когда ж это было-то? Вот память проклятая. Вроде не зимой? Да нет, летом, припомнила теперь. Пару дней спустя как раз застрелилась жена коменданта… и сверху разведчики принесли цветов. Меня, небось, так хоронить не будут!

– Молчи, старая, это измена, – пытался образумить ее старик.

– А ты мне не указ, – разошлась старуха. – Давай, еще браги неси, гулять хочу, может, последний раз в жизни напьюсь допьяна.

– Как – застрелилась? – удивился Крот. Обернулся к Искре.

– Тебя ведь жена коменданта опекает?

– Это у него уже третья, – пробормотал старик, вырвал у своей подруги из рук почти пустую бутылку и тут же жадно припал к ней. Старуха замахнулась было на него, но тут же свалилась и захрапела.

– Вы ее не слушайте, мелет незнамо что, – тревожно пробормотал старик, выцедив остатки браги. – Подбросили бы немощному на лекарство, а то с ней не напасешься.

Крот сунул ему еще несколько патронов.

– Вот спасибо, добрые люди. Идите себе с миром, а глупую бабу не слушайте, она последние мозги пропила уже, сама не знает, чего несет, – напутствовал их старик.

Кроту дополнительного приглашения было не нужно – он и так уже задыхался. Сталкер стал торопливо выбираться из палатки, за ним вылезла Искра.

– Вот, блин, актеры. За бутылку такого понарасскажут, – сокрушался Крот. – Тут тебе и боги, и все, что хочешь. Чего она там болтала про жену коменданта? Впрочем, какое нам дело до их историй…

– Эта нынешняя его жена добрая, только у нее глаза грустные, – сообщила Искра.

– Я могу попробовать узнать, что там с его предыдущей случилось, – буркнул Крот. – Хотя зачем это нам, ума не приложу.

Искра странно покосилась на него – наверное, догадывалась, у кого он собирался узнать.

– Что такое «веретенарный институт»? – спросила она чуть погодя.

Крот попытался вспомнить, что об этом недавно говорили. Вот был бы здесь Литвин – объяснил бы толком. Он что-то хотел поискать в институте – интересно, что? Теперь уж не узнать.

– Ветеринарный. Ветеринар – это врач, который животных лечит. А в институте ученые всякие опыты ставили на них, – пробормотал сталкер.

– Зачем это?

– Ну, изучали, наверное, как живые существа устроены. Они, чтоб проверить свои выводы, сначала всегда ставят опыты на животных. А потом, если что-то получается, – уже на людях.

– Бедные животные, – вздохнула девушка. – Жалко их.

– А людей?

– Людей – не очень, – насупилась она.

– Зря жалеешь. Так ведь всякие лекарства и изобретали. Говорят, у вас на Красной Линии тоже есть лаборатории, где эксперименты над людьми ставят.

Искра ничего не ответила, но искоса поглядела на него. И взгляд этот Кроту не понравился – какой-то уж чересчур внимательный, оценивающий. Словно девушка пыталась сообразить, насколько можно с ним быть откровенной. Прежние сомнения насчет нее ожили снова.

«Она с Красной Линии. У них там пропаганда на высоте, промывают мозги. Учат ненавидеть ганзейцев, которые, по их мнению, жируют за счет чужой нищеты. Я для нее по определению враг, она никогда не будет мне доверять. И мне тоже надо быть с ней поосторожней. Кажется, она слепо предана товарищу Москвину, хоть ее мать и сгинула в застенках, – так это у них называется? Хотя вряд ли она догадывается, кем он ей приходится. А может, как раз догадывается, оттого и говорит о нем с придыханием?»

– А я знаю, у кого ты хотел спросить про жену коменданта, – вдруг заявила Искра. – У секретарши, которая ему чай носит. Я видела, ты с ней то и дело шепчешься.

– Ну и что? – обозлился Крот. – А ты вон с Федором постоянно гуляешь. О чем вы с ним все шушукаетесь?