Алексей Верт - Создатель балагана Страница 37

Резкий, как пощечина, вскрик младенца привел мошенника в чувство. Он увидел вытянутые иглы зубов, подбирающиеся к его горлу.

«В такие минуты, – неожиданно отстраненно подумал Корпс, – говорят, что вся жизнь проносится перед глазами. Всегда было интересно, сколько в этом выражении от правды, а сколько от метафоры…»

…

«…это была очень приятная, полная неожиданностей и побед история. Главный герой ее был замечательным человеком, который, без сомнения, достоин куда лучшей участи, чем та, которая постигла его».

Мысль эта посетила сознание Юлиуса сразу же после того, как летопись жизни пронеслась перед глазами. Этой замечательной фразой он собирался закончить повествование. Наверняка, после нее подданные Аида будут рукоплескать и осыпать Корпса комплиментами.

Но, несмотря на столь продолжительные воспоминания, оказалось, что Юлиус еще жив. Ламия по-прежнему держала свои игольчатые зубы возле горла мошенника, по неизвестной причине остановившись в нерешительности.

Рядом всплакнул ребенок. Гераклид бессознательно что-то пробурчал. Ламия чуть встряхнула головой, сбрасывая наваждение.

«Сейчас будет жрать, – понял Корпс. – А ты, значит, дорогой мой и прекрасный Юлиус, решил податься в искусство прямо перед лицом смерти. Безусловно, Аполлон будет гордиться тобой».

И тотчас эта мысль пробудила в голове картину прошлого, на которую мошенник до этого обратил внимания не больше, чем на остальные.

Остров. Огромная пещера страха. Фигура Аполлона, рассматривающая рисунки на стене.

«Игольчатозубая рожа; рука, сжимающая шею маленького человечка; глубокая яма где-то далеко под рожей; колонна с металлической подставкой под факел, которую зачем-то перевернули набок».

Мошенник резко дернул головой в сторону и заметил, что колонна прямо рядом с ним. До нее вполне можно дотянуться рукой. Но сработает ли это?

Ламия резко всхрапнула, Юлиус почувствовал неотвратимость приближающейся смерти, дернулся в сторону и ударил по металлической подставке для факела. Та завалилась на бок. Горло обожгло резкой болью, и тут же раздался скрежет камня, а за ним – громкий крик. Корпс почувствал, что его больше не держат, и постарался – насколько это было возможно – сгруппироваться.

Не получилось.

Резкий удар ребрами о каменный край. Бездна перед глазами. Доносящийся оттуда крик Ламии. Вновь скрежет камня.

Мошенник успел вовремя дернуться в сторону и откатиться. Еще чуть-чуть, и его бы придавило закрывающимися плитами.

Он лежал и смотрел на каменный неровный потолок. Дыхание гулко разносилось по пещере. Юлиусу показалось, что он услышал гадливый и разочарованный смешок смерти.

Однако смеялась вмурованная в стену старуха. Тоненько и пронзительно.

– Герой, – почти визжала она. – Одолел монстра, ну, надо же.

– Замолчи, – Корпс хотел потребовать, но получилась просьба.

Как ни странно, бабка послушалась.

Мошенник встал и огляделся: ребенок все так же лежал на камне, кажется, уснув. Поразительный выдержки и крепости духа малыш. Если бы с Юлиусом происходило нечто подобное, то он наверняка бы кричал, визжал и дрыгал ногами и ручонками. А в царство Морфея еще лет десять боялся бы погружаться – вдруг там прибежище Ламий и прочих отвратительнейших существ?

Пока Корпс размышлял над стойкостью младого поколения, очнулся Гераклид. Он, шатаясь, встал. Огляделся со страхом и затаенной надеждой. По-видимому, не найдя того – а скорее всего «ту» – кого искал, вздохнул и пошатнулся.

– Голова болит, дружок? – поинтересовался Юлиус. – Ничего-ничего. Пускай поболит. Может, шишка большая выскочит. Будет хорошим напоминанием о том, что не следует предавать друга.

– Предавать?! – вскинулся было Аквус, но тут же покраснел. – Да, я – предатель! Детоубийца. Негодяй и опустившийся человек. Мне нет прощения.

На взгляд Юлиуса, это было слишком наигранно. Драма всей жизни Гераклида Аквуса в очередной раз превращалась в третьесортную комедию. Корпс вспомнил, как только что сам собирался выступать перед умершими в подземном царстве, и его передернуло.

«И я туда же, – со злостью подумал мошенник. – Нахватался дурных привычек, как бесплатных угощений на празднестве в честь Олимпийских игр».

Возможно, частично из-за этого Юлиус не продолжил издевательств над Гераклидом, но основной причиной его сдержанности стал шум, раздавшийся со стороны прохода. Кажется, сюда вновь кто-то бежал. И их было много.

Быстро сориентировавшись, мошенник схватил Аквуса и потащил обратно в темноту коридора..

– Куда ты…

– Тихо! Нет, дружок, если ты хочешь еще и предать меня алхимикам, бегущим сюда расправляться с монстром, которого уже нет, тогда говори. Можешь даже кричать и бегать, указывая, где я прячусь. Но если ты притихнешь и будешь делать то, что велят, я буду премного благодарен.

Аквус покорно замолчал. Вид его преисполнился печали и скорби. Все меланхолики мира не смогли бы сейчас превзойти Гераклида в его депрессивной покорности.

Тем временем Юлиус быстро убедился, что младенец находится в безопасности, да еще и там, где не заметить его было бы сложно. Обернувшись к старухе, Юлиус собирался попросить, пригрозить и даже принудить не выдавать их, но та сама заговорщицки подмигнула. Кажется, бабушка была куда более вменяема, чем горе-скульптор, покорно стоявший рядом.

– Сейчас мы спрячемся вот в том углу, – прошептал Корпс, вслушиваясь в нарастающий топот. – Когда вся эта толпа прибежит, бойцы начнут воинственно кричать и подбадривать себя. Тогда мы смешаемся с ними и аккуратно проберемся к выходу. У меня в гильдии осталось одно незавершенное дело, потому стоит воспользоваться неразберихой.

Глава пятнадцатая.

Свитки и коридоры

Все произошло так, как и предсказывал Юлиус. Толпа вооруженных людей, громко топая и бряцая оружием, ворвалась в пещеру. Толкая друг друга, они гудели, как пароходы. Возбужденно переговаривались и недоуменно озирались по сторонам.

Возможно, все выглядело бы иначе, будь среди них настоящие воины, а не просто сброд, вооружившийся чем попало, – мошенник заметил кочергу, табурет и множество других вещей, оказавшихся под рукой. Корпс на секунду представил, что стало бы с этим «войском», встреть они Ламию, и ему стало дурно. Большинство толпившихся в проходе были обязаны Юлиусу жизнью, но, как обычно бывает в подобных случаях, не подозревали об этом, так что предъявить счет было некому.

Алхимики замерли, обозревая открывшееся им зрелище: трупы, оторванные части тела, подсыхающие потеки крови на камнях. Следы расправы над предыдущими соперниками монстра. Стоит отметить, что вбежавшие демонстрировали поразительную стойкость духа – сказывалось то, что большинству из них в процессе экспериментов доводилось видеть и не такое. Та же старуха, вмурованная в стену, смотрелась куда страшней.

– Где она? – наконец спросил кто-то смелый.

– Знать бы вообще: кто она? – поддакнули из толпы.

– Чего ради я бросил свои эксперименты? – возмутился еще один голос.

– Меня не предупреждали об учебной тревоге, – расстроенно пробормотал некто.

Именно этот момент младенец счел подходящим для того, чтобы зарыдать. И разом вся толпа замолчала. Под сводами пещеры разносился плач, а люди стояли и смотрели, не предпринимая ничего. Юлиус Корпс уже начал раздумывать: а не стоит ли вмешаться и хоть как-то намекнуть собравшимся, что неплохо бы успокоить ребенка. Но тут подала голос старуха.

– И чего вы встали? – запричитала она. – Дитя плачет. Может, пеленки намочил; может, замерз на холодном полу; а может, молока хочет. Вы так и будете стоять, что ли?

– Мы не знаем, что делать, – озвучил наконец-то кто-то всеобщую проблему.

– Алхимики! – презрительно фыркнула старуха. – Ученые! Разной дуростью маетесь, а за ребенком ухаживать не умеете! Так, ну-ка бегом подбежали и взяли дитя на руки. Простудится еще ненароком. А ведь внук правителя! Если с ним что случиться, с вами поступят еще хуже, чем вы со мной!

Угроза возымела действие. Тут же по пещере прокатился грохот падающего оружия. От этого младенец заплакал еще громче, и с десяток алхимиков бросилось к нему. Правда, поведение их нельзя было назвать образцово-родительским.

– Пеленки сухие, – отрапортовал один. – Стало быть, мы не можем утверждать, что естественный процесс вывода излишней влаги из организма произошел.

– Я бы не стал с такой уверенностью это говорить, – заметил второй. – Возможно, влага испарилась, но мочевина оставила свой характерный запах, который и раздражает младенца. Принюхайтесь, уважаемый, вы ничего не чувствуете?

– Нет, поверьте, я достаточно часто использовал мочевину в своих опытах и непременно бы ее опознал.