Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Рассвет Страница 41

– Знаю, – сказал Двуха. – Тебя как звать-то, ты не сказал?

– Семенычем зови. Да и сами кривочцы… На нас глядучи, разохотились. Раньше их дрынами было не согнать в бригады, которые благоустройством их же города занимаются, расползались тараканами, а потом… постепенно возвращаться стали. С полсотни уже работают с нами. Вровень работают, без дураков.

– Если точнее, сорок четыре человека, – добавил дядя с портфелем под мышкой. – Банковский счет мы уже открыли. Номер его на нашем сайте уже выставили. Через недельку, как побольше наберется, снимем, передадим. Ну а на строительство ехать – это хоть завтра. Только сегодня надо время и место сбора назначить.

– Серьезно у вас, – качнул головой Двуха.

– А то! – с достоинством подтвердил работяга. – Кстати, насчет тех мошенников… Среди наших и полицейские имеются, и еще… много людей в разных сферах. Один даже из губернаторской команды есть. Нуржан об этом вам должен был сказать.

– Да я и сам в курсе, – снова кивнул Двуха.

– Так вот, мы и в этом направлении покопаем. Если что удастся выяснить…

– Понятно, – сказал Двуха. – Ну что ж, соратники…

Было заметно, что он все-таки немного растерялся. И не мог сообразить сейчас, что еще ему сказать.

– Будьте достойны, – все-таки нашелся он.

– Долг и Честь! – ответили ему.

В рабочий кабинет мэра Кривочек Пересолина явился Борян Усачев и жизнерадостно доложил:

– Беда, Евгений Петрович!

– Что опять такое? – простонал Пересолин, поднимая встрепанную голову от компьютерной клавиатуры.

– На Тимохином пруду митингуют. Наро-оду!.. Уже человек с полсотни набежало. Помпу окружили, трубопровод, для осушения проложенный, грозятся разобрать, рабочих в заложники взять. В общем, развлекается как может население – пятница же. Олегу я уже сообщил, он прямое указание давал: держать его в курсе всего происходящего.

Пересолин уронил лицо в руки, коротко промычал что-то сквозь пальцы и с тяжелым вздохом снова вскинул взгляд на Боряна:

– А ты-то чего такой довольный?

– Да как-то… интересно получается, – с готовностью пояснил Усачев. – Когда-то вы нас, детдомовцев, от всяких напастей защищали, а теперь, значит, наше время пришло – вас оберегать. Забавно…

– Забавно! – передразнил Евгений Петрович. – С ума все посходили. Сижу здесь в правительстве под охраной, как диктатор, честное слово, в окружении штурмовиков. Перед подчиненными стыдно. Чего они опять бунтуют-то, революционеры эти? Чего им надо?

– А того же самого.

– Я же им сказал: никакой компенсации никому не будет!

– А они не верят. Вас требуют. И Трегрея еще.

– Не пойду! – скривился Пересолин. – Хватит, надоело! Сейчас вот полицию вызову – и все дела. Что, сильно шумят?

– Ага… – Борян подошел к окну, распахнул его и далеко высунулся. – Даже отсюда слышно немного…

– Ну, пусть пошумят. В кутузке остынут, – зловеще пообещал мэр Пересолин и снял трубку служебного телефона. – Хватит с ними нянчиться, довольно! Мне дело надо делать, а они…

– Евгений Петрович! – посерьезнев, шагнул к столу мэра Усачев. – Вам, конечно, решение принимать, но… Пересажают ведь половину на пятнадцать суток, штрафов накидают еще. Менты разбираться не будут, всех загребут, кто убежать не успеет. Еще и ОМОН подтянут, а те мастера дубинками работать. Помните, как на нас-то с ОМОНом перли детдом отнимать? На детей! А они, митингующие наши, те же дети. Не злодеи никакие. Так, дураки просто. Пьяные к тому же, по причине начала выходных. Их ведь на безобразие разжечь – раз плюнуть. А как раз главные-то подстрекатели и улизнут.

Пересолин положил трубку. Очень внимательно посмотрел он на бывшего своего воспитанника.

– Да сил ведь нет с ними никаких! – сказал он, нервно пригладив волосы. – А ты что предлагаешь?

– К Тимохину пруду пешком-то идти – минут десять. А если на машине, и вовсе за пару минут доберемся. Поговорите с ними, урезоньте, отрезвите, предупредите. А если что не так пойдет, мы с ребятами проконтролируем. Я троих витязей уже отправил туда. Следить, чтоб народ не очень-то революционерствовал. А полицию не надо. Сами справимся, если что. Во!.. – видимо, ради дополнительной наглядности он продемонстрировал мэру Кривочек крепкий натренированный кулак. – Какой убедительный аргумент имеется, а?

Евгений Петрович снова вздохнул.

– Это что же получается? – тоскливо проговорил он. – Как ни крути, а без помощи кулака нашему народу ничего втолковать не удастся?..

– Вещи я почти все уже собрала! – весело сообщила Ирка в мобильный телефон, крутясь на каблуках перед большим треснутым зеркалом в прихожей. – Всего две коробки получилось и один чемодан. То есть полчемодана… Немного мы с тобой нажили-то, а, Олег? – не удержалась она.

Ей так непривычно радостно было ходить в уличной обуви по съемной квартире, щелкать каблуками по щербатому паркету!.. Вроде как наказывая давно опостылевшее жилище. Напачкала немного – ерунда. Хозяйка явится за очередной платой только через неделю, Ирка еще успеет помыть полы.

– Когда твои ребята подъедут? – Ирка метнулась к окну, широко распахнула его, выглянула во двор – никого. – Полчаса? Ну, получаса мне вот так вот хватит!.. Я же с самого утра канителилась, тереха-дуреха такая, со сборами, никуда не отлучалась. У нас в универе сегодня день научной работы – аудиторных занятий нет…

Зажав телефон между плечом и щекой, она танцующе скользнула к дивану, где разложено было стопками ее белье. Принялась, продолжая разговаривать, собирать стопки, аккуратно складывая их в неполный еще чемодан.

– Привезут меня в наш домик, помогут расположиться, ага?.. – Ирка еще ни разу не видела тот дом в Кривочках, в который они сегодня переезжали, но уже называла его «наш домик», как-то само собой так вышло с первой минуты, когда она о нем услышала. Ей так и представлялся маленький ладный коттеджик, такой… прянично-счастливый, вроде тех игрушечных домиков со съемными стенами и крышей, в которых она селила своих кукол в детстве. Пусть он одноэтажный, этот их с Олегом домик, пусть состоящий всего из двух комнат и кухоньки, зато – свой собственный, личный, персональный. Там, конечно, все будет по-другому, там все будет не так, как в этой надоевшей ветхой квартире с вечно текущими трубами, барахлящим электричеством, осыпающимся потолком. Там будет просторно и светло, там будут деревянные полы, по которым, свежевымытым, такое наслаждение ходить босиком, там окна будут выходить прямо в сад, а в саду, под окном, обязательно будет куст сирени: весной фиолетовый, летом зеленый, осенью яркий желто-красный, а зимой – белый-белый и пушистый, как боящийся неосторожного дыхания созревший одуванчик… И главное – никаких соседей, никакой чужой жизни, стучащей, бренчащей, орущей и воняющей, нахально лезущей в уют твоей собственной жизни.

– И ты тоже в Кривочки едешь? – тараторила Ирка, не торопясь класть трубку. – Ах, уже почти что там… А это твое дело, оно надолго? Ты – как только освободишься – сразу домой, ладно?! Я что-нибудь успею приготовить, мы посидим вдвоем, отпразднуем новоселье… Только вдвоем! Никого больше не надо, договорились? Никаких твоих сомиков, двух и прочих нуржанов! И вечером ты никуда не сбежишь, хорошо? Что значит: «постараюсь»?.. Что значит: «обещаю»?.. А ты дай слово, тогда поверю!

– Даю слово, – сказал Трегрей. Еще немного послушав, он попрощался и положил трубку.

– Переезжаете? – поинтересовался Женя Сомик, помещавшийся рядом, на водительском сиденье. – Хорошее дело. Там безопаснее всего, кругом свои…

Они помолчали немного. Дорога лилась под колеса их автомобиля урчащей черной лентой, бесшумной птицей промелькнул справа синий указатель: «Кривочки – 5 км».

– А ведь многие из наших перевозят родных поближе к себе да под охрану их определяют, – проговорил вдруг Женя. – Хоть и решили считать, что опасность грозит только нам, старшим витязям, но все равно… Семью подвергать опасности – последнее дело. Кто знает, что этому Охотнику в голову взбредет…

– Действия так называемого Охотника подчинены строгой логике, – сказал Олег. – Он следует путем наибольшей эффективности, ему нет нужды стращать нас или шантажировать. Ему это напросте невыгодно. Он уверен: единственное, что может сокрушить наше дело, – это уничтожение его идейных вдохновителей.

– Это точно, – поддакнул Сомик. – Не станет нас, и все мало-помалу утихнет. Какое-то время – и, вероятно, довольно продолжительное – ребята смогут поддерживать себя на уровне первой ступени Столпа, даже тренировать других смогут, но подняться выше… уже нет. А то, что не развивается, рано или поздно начинает деградировать. Олег? Олег!..