Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Рассвет Страница 46

Гомон стал громче, теперь в нем засверкали оттенки злорадного торжества. Автомобиль, в котором подъехали Олег и Женя, вмиг оказался в бурно колеблющемся кольце революционеров – таком плотном, что ни Трегрей, ни Сомик поначалу не имели возможности открыть дверцу. Дед Лучок, волшебно преобразившийся из яростного бунтаря в смиренного старикашку, просунул увенчанную засаленной кепкой голову в автомобильное окошко и трагически закряхтел:

– Явился, наконец-то, отец родной! Услышал стон народный! А тута у нас ведь не все так гладко, как тебе, верно, докладывают… Тута у нас беспредел и унижение!

– В бригады сгоняют! – поспешил наябедничать подоспевший с другой стороны Гаврила и, тут же обернувшись, продемонстрировал ближайшим смутьянам сложенные колечком указательный и большой пальцы – мол, вот, пошло дело разоблачения. – Мэр нас заставляет бесплатно на себя пахать! – снова наклонился он к окошку. – А денежки за нас, конечно, в карман…

– А главное!.. – театрально возвысил голос дед Лучок. – Пруд отнимает! Который наши отцы и прадеды для обчества устроили! Наш кровный пруд осушить хочет, а на его месте какой-то парк разбить. Махинация чистой воды!

– Щас все будет! – с надеждой пробасил кто-то из толпы. – Щас, братцы, Трегрей рассудит честь по чести! Он за народ крепко стоит!

– За нас стоит!.. – зашумели революционеры. – Он этого Пересолина в порошок!..

– Дождались!..

– Приструнит холуев обнаглевших!

– Наш пруд! Наш!

Олег приоткрыл дверцу, выставил ногу наружу.

– Дорогу дайте! – засуетился дед Лучок. – Дорогу дайте Трегрею, он говорить желает! Ослобоните там сзади, эй!.. Пожалте! – с поклоном он подал руку Олегу. – Вот, на капотик вспрыгните, чтоб подручнее было, чтоб вас все видели!..

– Ну, черти… – изумленно помотал головой оставшийся за рулем Женя Сомик. Но никто его, кажется, не услышал.

– Наш пруд!!! – победоносно взревели кривочцы, когда Олег, почтительно поддерживаемый дедом Лучком, поднялся на капот машины.

– Отнюдь, – негромко проговорил Трегрей.

Те, кто был ближе к нему, растерянно переглянулись, явно не поняв непривычного словца. Шум стал умолкать.

– Наш пруд!.. – по инерции выкрикнул кто-то из задних рядов уже в относительной тишине.

На него цыкнули.

– Компенсация!.. – вякнул еще кто-то.

Цыкнули и на него.

– Отнюдь, – повторил Олег. – Никакой этот пруд не ваш. И решать его судьбу вы права не имеете. Вы вообще ничего ни за кого не имеете права решать.

– Почему это? – ахнул Гаврила.

– Те, кто мыслит в категориях не государственных, а исключительно бытовых, ничьей судьбой распоряжаться не могут, – продолжил Олег. – Как вам доверить решать за кого-то, если вам самим время от времени приходится разъяснять, что такое хорошо, и что такое плохо. И даже разъяснения этого вы не понимаете. Потому что способны осмыслить только: хорошо – это когда хорошо мне; а плохо – когда плохо мне.

– А не так, что ли?.. – прогудел себе под нос Гаврила.

– Не так! – взмахнул рукой Олег. – Не так!

– Ну это ты зря, начальник… – прозвучало с задних рядов. – У нас теперича демократия. Мы теперича все за всех сообща решаем…

– Разве допустимо предоставлять свободу распоряжаться чем-либо тем, кто движим принципом: «себе схватить, а на остальных плевать»? – повернулся на эту реплику Олег. – Бессомненно, недопустимо. И невозможно. Потому-то вы на самом деле – ничего ни за кого не решаете, как бы вас ни уверяли в обратном. Даже и за себя самих не решаете. Вашими жизнями и судьбами владеют имеющие на то – нет, не право – но возможность. Такие же, как вы, только ухватившие побольше и вырвавшиеся подальше.

– Понятней говори! – потребовали из толпы.

– Понятней? Извольте… Ваши отцы и деды, выкопавшие котлован под Тимохин пруд, совершили трудовой подвиг во имя высокой цели. Что есть высокая цель? Напросте – то, ради чего отдаешь другим больше, чем оставляешь себе. А единственное, к чему стремитесь вы, прикрываясь громкими словами, повыгоднее продать этот подвиг. Разве не так? И, конечно, не судьба пруда вас более всего интересует. А – компенсация за него. Не за этим ли вы сюда пришли?

– Лично я – нет, – ответил ему протолкнувшийся вперед мужичонка, держащий под мышкой гармонь. – Мне-то компенсация точно не светит. Я только в этом году в Кривочки переехал. Не, понятное дело, если б можно было, я б тоже не отказался… – с надеждой добавил он.

– Компенсация по спискам выдается, – важно обрезал его Гаврила. – Так что – накося выкуси. Если всем пришлякам отстегивать, себе не хватит.

– Да я ж и не требую… Понимаю…

– А чего приперся?

– Все приперлись, и я приперся. К тому ж – наливают, весело…

– Ваши отцы и деды совершили трудовой подвиг! – повысил голос Трегрей. – А вы? Что вы способны совершить? Ничего! Ни-че-го!.. Вы не способны ничего создать. Вы способны только продать и купить. Почему? – откликнулся он на взметнувшуюся вдруг короткую волну негодования. – Потому что утрата высоких идеалов неизбежно ведет к утрате способности созидать!..

Олег вдруг сбился. Оглянулся несколько раз по сторонам, точно явилось ему что-то в воздухе, недоступное другим. Мотнул головой, словно отгоняя это видение.

– Более того… – заговорил он снова. – Вы, уверенные, что вокруг все такие же, как и вы, не способны даже и поверить в искренность чьих-либо высоких намерений! И поэтому тоже: предоставить вам возможность решать что-либо за кого-нибудь и даже за самих себя – преступная ошибка. А долг власти… истинной власти, власти по праву – не дать этой ошибке случиться. Следовательно – пруд будет осушен, а на его месте разбит парк…

Он снова замолчал. Снова порывисто огляделся. И вдруг поднял руку – то ли для того, чтобы от чего-то защититься, то ли для того, чтобы что-то схватить…

– Олег! – позвал выбравшийся из машины Сомик. – Что с тобой?

– Да он того!.. – определил Гаврила. – Не в себе!

– Отравили! – осенило и деда Лучка. – Трегрея отравили! Отца родного! Вот и понес чушь…

– Кто отравил-то? – спросил Гаврила.

– Да холуи его! – уверенно ответил Лучок. – Они и отравили. Чтоб он, значит, не мешал им беспредельничать, народ грабить!..

Толпа опять зашумела. И в шум этот, ползучий и вязкий, вонзился мощный рокот нескольких автомобильных двигателей: к Тимохину пруду вывернули с кривой улочки одна за другой три машины – патрульная ППС, гражданская иномарка с ведерком синей сигнальной сирены на крыше и громоздкий, тускло отсвечивающий металлическими облупившимися бортами автозак.

– Атас, менты! – крикнул кто-то.

Несколько человек сгоряча припустили вдоль берега, но большинство расходиться не спешили, видимо, рассудив, что сил подъехавших правоохранителей на всех явно не хватит.

Из иномарки показались трое мужчин в штатском, почти одновременно с ними патрульную машину покинула четверка полицейских, вооруженных автоматами. Все семеро направились к Трегрею, возвышавшемуся над толпой. Люди расступились перед семеркой.

Олег стоял на капоте опустив руки, ждал, пока к нему приблизятся. Было заметно, что он побледнел. Ярко заголубела вспухшая жилка на его виске.

Витязи, расталкивая собравшихся, двинулись было наперерез полицейским, но Олег предупредительно мотнул им головой: не надо… Да они и сами остановились, разглядев среди троицы в штатском – Нуржана. Рядом с ним держался плотный темнолицый мужчина, похожий на упакованное в костюм дубовое бревно.

– Олег Гай Трегрей? – неожиданно высоким голосом проговорил этот мужчина.

Олег молча кивнул. Он не смотрел на задавшего вопрос, он смотрел на Нуржана.

– Вам придется проехать с нами, – заявил мужчина.

Трегрей провел ладонью по губам.

– Она жива? – спросил он у Нуржана.

Тот, потупившись, коротко мотнул головой.

– Не успела… – выговорил Трегрей. – Как это случилось?..

– Один удар, – отведя взгляд, сказал Нуржан. – В сердце. Профессионально, точно… Анонимный звонок в полицию – едва ли не в момент убийства. Впрочем, она еще была жива, когда подъехала «скорая»… к большому удивлению врачей. Ее увезли в больницу, но… – он развел руками, – надежды никакой…

– Олег Гай Трегрей!.. – начал было бревноподобный. Нуржан перебил его:

– Олег, удар был нанесен кухонным ножом. Вашим кухонным ножом. И сосед… его показания… Поэтому…

– Я понимаю, – сказал Олег.

– Вам придется проехать с нами, Олег Гай Трегрей! – еще громче и еще тоньше выкрикнул спутник Нуржана, недоверчиво и испуганно косясь на витязей.

Третий сотрудник в штатском вытащил удостоверение, задрал его над головой и, хотя никто из тех, кто был у пруда, не выражал намерения предпринимать какие-либо действия, отрывисто забрякал: