Дарий Дюже - Драконьеры Страница 7

Выждав, пока утихнут голоса ребят, я вышел из-за деревьев. Мне было интересно. Как-то раньше было всё равно, что там, за обрывом. Бездна и бездна… Ну и Бездна с нею, и так все понятно: шторма, бури, струи и потоки излучения, уничтожающие все, до чего дотягиваются. Я никогда не задумывался – а что там, внизу? Что питает эту разрушительную силу? В чём причина? Мне было тогда лет двенадцать, из возраста почемучки я вроде бы уже вышел, а до вопросов вроде сакраментального «в чём же смысл жизни?» ещё не дорос. Мною руководило незамутненное детское любопытство.

Сухая выжженная земля больно била в пятки, словно мстя любому за свои мучения, за то, что не могла родить никакую жизнь. Я шёл быстро – чтобы не раздумать, не струсить в последний момент. Дойдя до того места, где лежали мальчишки, я рассмеялся: им не хватило смелости заглянуть в Бездну. Сухая корка земли обвалилась, и чётко сохранила отпечаток двух детских тел – за две ладони до обрыва. Они все сделали правильно: наблюдатели стояли слишком далеко, за границей опасной зоны, а марево, поднимающееся из Бездны, искажало картину.

Я лёг на край, и только тогда подумал, что он вполне мог обрушиться, но отступать было поздно. Зажмурившись, выставил голову за край и только тогда рискнул открыть глаза. Ничего такого я не увидел: горячий воздух бил в глаза, ослепляя слезами, а внизу, куда достигал взор, вращалась, хаотически расплёскиваясь, круговерть оранжево-алых потоков.

Смотреть долго было невозможно: горячий ветер жёг лицо и заставлял плакать, не давал вдохнуть. Медленно встав, я побрёл к лесу, и только выйдя за пределы прокажённой земли, услышал странный звук, похожий на змеиное шипение пополам со свистом. Обернувшись, я увидел, как из бездны вылетает огневеющая струя излучения с множеством особенно ярко светившихся боковых «щупалец» – после них на земле остаются чёрные тонкие полосы. Это сгорает сама земля, обращаясь в чёрную жирную золу.

Я почти успел добежать до леса, когда плеть излучения врезалась в землю на обрыве, а потом меня накрыла волна горячего воздуха, сбила с ног и протащила с десяток локтей по земле… Домой я вернулся к вечеру, ободранный и исцарапанный, но живой. И больше никогда не заглядывал в Бездну – чёткое впечатление предупреждения и угрозы надёжно защищало от праздного любопытства. Хотя, скорее всего, это была простая случайность, совпадение.

Может, та струя и была предупреждением. Но теперь у меня была защита от излучения, а вредное любопытство опять вопрошало, глядя невинными детскими глазами: а что там, за краем? Ну что? Ну, интересно же… И как обычно, я пошёл у него на поводу. Всех, кого оно могло погубить – уже сгубило, остался только я. Но, с некоторых пор, не очень-то дорожу жизнью.

На границе леса и обрыва я остановился, неожиданный холод пробежал по коже. Меня знобило от неподвластного силе воли ужаса – перед Бездной. Насколько было понятно из разговоров Кемаля и Стихвы – этот ужас считается болезнью, которой, в той или иной степени, подвержено все население нашего Мира. И лекарства, кроме собственной воли, от него нет.

Сделав несколько шагов в сторону обожжённой земли, услышал шорох позади – это Трофей заинтересовался моими действиями и пошёл следом.

– Дальше не ходи. Подожди меня здесь.

Он понял, уселся, вывалив язык и часто дыша – словно бежал только что, а не мирно лежал у костра. Я же двинулся дальше, мной руководило уже не столько любопытство, сколько желание преодолеть страх.

Лёжа на краю, чувствуя, как в грудь впиваются острые грани кристаллов, с замиранием сердца вглядывался в огненную круговерть. Это было красиво – феерическое буйство огненных стихий… Я не сразу понял, что вижу потоки достаточно чётко и могу нормально дышать, несмотря даже на чересчур горячий воздух. Казалось, кто-то перемешивает потоки великанской ложкой, сливая их в одну вращающуюся воронку, через какое-то время, вспухающую огромным разноцветным фонтаном или диковинным цветком. Там, внизу, носились стаи золотистых огоньков, переплетаемых струями лилового течения, оранжевая огневеющая лента сплеталась с алым, и вдруг рассыпалась причудливыми огнями, тонущими в буйстве красок.

Там была жизнь, непонятная, неясная, скрытая от людей флёром горячего марева, страхом, и очевидной смертью. Но там была жизнь.

От созерцания Бездны меня отвлёк Трофей, причём достаточно бесцеремонно – ухватив за штанину и оттащив от края. У меня кружилась голова, и на любое резкое движение отзывалась глухой болью. Сколько же времени я провёл, лежа на краю и вытянув шею?

Вернувшись к почти прогоревшему костру, подкинул в него веток, я лёг, умостив мешок под голову. Итак, выяснилось, что кулон не только защищает от излучения, но и проясняет зрение – мне не мешало марево поднимавшегося из Бездны жара. Я видел настолько ясно и чётко, насколько позволяло слабое человеческое зрение… Но нужно ли мне было это знание? На этой мысли меня сморил сон, полный неявного ужаса, огненной круговерти и чьего-то визга. Потом я понял, что слышу визг не во сне, а наяву. Где-то рядом от боли визжал Трофей…

Сон слетел пушинкой, когда я вскочил, но спросонья никак не мог сориентироваться: казалось, десяток Трофеев визжат со всех сторон. Метнувшись в одну сторону, потом в другую, наконец, увидел за деревьями на обрыве непонятное шевеление и, выхватив кинжал, побежал туда. Трофей визжал от боли, временами переходя на жалобное поскуливание. Я такого от него никогда не слышал. Но никто и никогда не видел такого…

С обрыва в Бездну уходило толстое тело?, стебель?, а может – тулово? Что-то толстое, на обрыве разветвившееся на более тонкие и длинные плети или щупальца, извивающиеся на земле. Эта штука была розовато-жёлтой, полупрозрачной, цвет пульсировал, словно кровь в жилах, создавая неприятное ощущение живого, но чуждого человеку. В одном месте щупальца-плети образовали тугой клубок, оттуда-то и доносился визг.

У меня не было времени думать – там был Трофей, и возможно, в этот момент тварь выдавливала из него последнюю кровь… Врезавшись в щупальца в том месте, где был ближе всего клубок, я принялся рубить их кинжалом. Секлись они легко – как студень, и на какой-то миг, раздались в стороны. Словно в недоумении. Я успел заметить, как с обрубков капает какая-то тягучая, как кисель жижа и, падая на землю дымится. А в следующий момент кинжал уже ничем не мог помочь – слажено, как одно существо (а так оно и было), щупальца рванули ко мне, и в одну секунду оплели так, что стало невозможно пошевелиться. В тот момент, я ничего, кроме омерзения и ужаса не почувствовал. Несколько щупалец проскользнули под одежду, оставив на коже слизисто-мерзкий след. Ещё одно скользнуло в ворот рубахи, прижав к груди кристаллы, заставив задрожать от отвращения и вдруг отпрянуло.

Воздух засвистел, когда вокруг, как в агонии, забились щупальца. Они соскользнули с меня и отпрянули от Трофея, конвульсивно содрогаясь – что-то причинило им сильную боль. Потом существо медленно и вяло стало соскальзывать в Бездну, а я стоял, не в силах осмыслить случившееся. Меня, нас, опять спас кристалл.

Трофей лежал, как мёртвый, и даже не скулил – на теле, там, где его не защищали броневые пластины, были жуткого вида ожоги. Я и сам чувствовал, как начинают гореть места, где кожи коснулись щупальца. Но меня-то они только коснулись, а псину обнимали не знаю уж сколько времени. Трофей был неподъёмным – не могло было быть и речи о том, чтобы перенести его к нашей стоянке. Если бы не страшные ожоги, можно было переложить его на плащ и оттащить, но с такими ранами это невозможно. Все что я мог сделать – перенести стоянку сюда, благо она недалеко.

Сняв с шеи один из кулонов, я осторожно накинул цепочку на шею Трофея.

– Я сейчас вернусь, – я пообещал это глазам твари, которые только и остались жить, наполненные страданием.

Трофей все так же лежал, когда я вернулся, вокруг было тихо. Выпотрошив мешок, нашёл на самом дне набор лекарских трав, пузырьки с мазями и с настоями. Бездна давала достаточно света, не нужно было разжигать костёр. Пять капель отвара, изготовленного по рецепту Стихвы на язык должно хватить, чтобы облегчить страдания Трофея. Я почувствовал, как его большое тело расслабилось, когда отвар начал действовать. Потом – мазь от ожогов. Обработав один бок, я расстелил свой плащ, и осторожно перевернул его: другая сторона была так же сильно обожжена.

Когда закончил обрабатывать последний ожог, Трофей уже спал, видимо, ему снился недавний бой. Было тепло, но он слабо дрожал – пережитые боль и ужас даже у твари-из-бездны отняли слишком много сил.

Теперь можно заняться собой. Кожаная куртка, как ни странно, устояла перед слизью этого существа, а вот штаны и рубашка оказались прожжёнными в нескольких местах. И ожоги пекли все сильнее. Две капли отвара и немного мази сняли все неприятные ощущения, но не усталость. Остаток ночи я провёл, расхаживая по обрыву, боясь сесть, чтобы не заснуть. Нашёл и подобрал кинжал: в этой битве он оказался бесполезным, но, возможно, пригодится в следующей. А то, что она будет, можно не сомневаться.