Алёна Харитонова - Наследники Скорби Страница 7

Вот и знакомый куст калины… Девушка спешилась и, ведя кобылу в поводу, вошла на двор. На звук открывающихся ворот стоящая возле хлева женщина в простой посконной рубахе обернулась, и послушница Цитадели узнала мать. Постаревшую, поседевшую, но по-прежнему родную. Лесана уже собралась броситься к ней, но старшая Остриковна сама пошла навстречу, поспешно оправляя на голове платок.

Девушка хотела раскинуть руки, однако мать замерла в нескольких шагах от нее, поклонилась и сказала:

– Мира в пути, обережник.

Земля под ногами дочери закачалась.

Не признала.

– Мама… мамочка, – хрипло выдавила обережница, – ты что? Это же я – Лесана…

Остриковну будто хватил столбняк, она застыла и близоруко прищурилась:

– Дочка? – Женщина неверяще вгляделась в лицо незнакомого странника.

От дочери ее родной остались на том лице только глаза. И глаза эти сейчас смотрели с такой тревогой, что стало ясно – вот эта высокая, худая, черная, как ворон, девка и есть ее оплаканное дитя.

– Лесана!!!

На крик матери – надрывный, хриплый – из избы выскочила красивая статная девушка.

– Стеша, Стеша, радость-то какая! Сестрица твоя вернулась! – Женщина повернула к молодшей заплаканное лицо, продолжая висеть на облаченном в черную одежу парне.

Стояна глядела с недоумением, но уже через миг всплеснула руками и взвизгнула:

– Батюшки! – и тут же кинулась к обнимающимся.

Лесана обнимала их обеих – плачущих, смеющихся – и чувствовала, как оттаивает душа. От матери пахло хлебом и молоком – позабытый, но такой родной запах. Стешку теперь было и не узнать: в волосах вышитая лента, на наливном белом теле женская рубаха, опояска плетеная с привесками, толстая коса свисает едва не до колен.

Вот так.

Уезжала от дитя неразумного, а вернулась и увидела в сестре себя. Да не нынешнюю, а ту, прежнюю, которая пять лет назад покинула отчий дом, уходя следом за креффом. Ту, которой Лесане не стать более никогда.

– Ты, дочка, прости, что хлебово-то у нас без приварка. Разве ж знали мы, что радость такая нынче случится… ты ешь, ешь, – суетилась мать, отчаянно стыдящаяся, что встречает дорогое дитя пустыми щами с крапивой, – сметанкой вот забели.

И она подвигала ближе плошку с густой сметаной.

– Мама, вкусно, – кивала Лесана, неторопливо жуя и с жадным любопытством оглядываясь вокруг.

За пять лет в избе ничего не изменилось. Та же вышитая занавеска, что отгораживает родительский кут. Те же полки вдоль стен с безыскусной утварью. Старенький ухват у печи стоит на прежнем месте. Ведро деревянное с водой в углу. Все как в день ее отъезда, только старее.

Хлопнула дверь. В избу вошел отец: заполошный, взволнованный. Из-за его спины выглядывал, блестя любопытными глазами, вихрастый белобрысый мальчишка.

– Мира, дочка… – Отец нерешительно шагнул к столу, не признавая в жилистом парне родное дитя, и порывисто, но при этом неловко обнял за плечи.

– Садись, садись, Юрдон, – зачастила мать, спешно меча на стол щербатые глиняные миски. – И ты, Руська, садись, нечего впусте на сестру пялиться.

Обедали в молчании. Как заведено. И всем при этом было одинаково неловко. Лесану раздирали десятки вопросов, Стояна отчаянно робела, глядя на девку-парня, мать с отцом пытались сделать вид, будто не испытывают замешательства, и только Руська жадными глазами глядел на висящий на стене меч. Ух, как хотелось поглядеть на него, вытащенный из ножен, подержать в руках! Да разве ж позволят…

Наконец отец оставил ложку, поймал обеспокоенный взгляд жены, кашлянул, что-то попытался сказать, да так и замолчал, не найдя за душой нужных слов. Тогда Млада Остриковна, отринув заветы предков, воспрещавших жене раскрывать рот поперед мужа, не выдержала:

– Дочка, как уж доехала-то ты? Нешто одна?

Лесана в ответ беззаботно кивнула:

– А с кем же? Одна. Хорошо в лесу! Спокойно. А звезды какие ночами…

Она осеклась, увидев, как испуганно переглянулись родители.

– Мама, да ты не пугайся. Я ж ратоборец. Мне с потемками в дому не нужно прятаться. Вот только… – девушка помрачнела лицом, – гостинцев не привезла. Побоялась не угадать. Давно вас не видела. Подумала, уж лучше вы сами…

На стол лег тяжелый кожаный кошель.

Отец, с удивлением глядя на дочь, ослабил кожаный шнурок, и по столу рассыпались тускло блестящие монеты. Столько денег зараз в Остриковом роду никогда в руках не держали.

– Откуда ж… – удивленно сглотнул Юрдон.

– То плата моя как выученицы – за обозы. – Лесана улыбнулась.

Все, что они с Клесхом зарабатывали, наставник делил пополам. Вот только тратить звонкую монету было не на что: две трети заработка шли на оброчные Цитадели, остальные ждали своего часа. На что их было пустить? Ни лент, ни бус, ни рубах вышитых не нужно. Все добро немудреное в двух седельных сумах умещается.

– А ты обозы уже водишь? – не утерпел тем временем Руська.

– Года два как, – ответила девушка.

– И Ходящих убивала? – подался вперед братишка.

– Доводилось, – ровно ответила сестра.

Мать и Стояна вздрогнули, отец только крякнул. Повисла гнетущая тишина. Лесана поторопилась ее развеять – пошарила в лежащем на лавке заплечнике и извлекла оттуда свиток с восковой печатью.

– Надо бы за дядькой Ерсеем послать, грамоту на деревню отдать, – сказала она, обращаясь к отцу.

– Дочка, дак Ерсей еще в прошлом годе по осени помер, – растерялся тот. – Яблоню старую рубил, а топор с топорища-то возьми да и соскочи. Прямехонько в переносицу. Нерун ныне староста.

Млада нарочито громко захлопотала у стола, боясь, что имя отца Мируты расстроит дочь. Однако девушка лишь пожала плечами:

– Ну, значит, ему передам. Да и сороку проверить надобно, а то мало ли…

Не услышав в ее голосе ни боли, ни досады, мать успокоилась, а Стояна, все это время сидевшая молча, осмелела и влезла в разговор:

– Поди, узнает староста, кем Лесана стала, локти себе сгрызет: такую сноху проворонил… – Она хотела добавить что-то еще, но под грозным взглядом отца осеклась и покраснела.

– Да ну их, – отмахнулась обережница и повернулась к матери: – Я бы в баню сходила.

– Иди, иди, отец затопил, – вновь засуетилась Млада и полезла в сундук за чистыми холстинами и одежой.

Отец тем временем тоже встал и с привычной властностью в голосе заговорил:

– Намоешься как – переодевайся. В порты, гляди, не рядись, чай не парень. А голову-то покрывалом укрой. Оно, конечно, не мужняя ты, да только без косы и вовсе срам. За полдень к Неруну пойдем. Только недолго плескайся, негоже старосту от дел отвлекать.

Под этими словами Лесана будто окаменела. Медленно поднялась из-за стола и прожгла родителя взглядом, в котором не было ни девичьей робости, ни дочерней покорности. Тяжелым был этот взгляд. Мужским. Юрдон под ним как-то сжался, осел обратно на скамью и побледнел. А дочь сухо проговорила:

– Это тебе он староста. Мне – никто. Надо мной только Глава Цитадели власть имеет. Вот к нему я на поклон хожу, когда надобно. А к Неруну твоему шага не сделаю. Чтоб, когда из бани вернусь, он тут вот сидел и ждал. Да передай: ежели узнаю, что сорока сгибла, а новой он не озаботился – за бороду на сосне подвешу.

С этими словами Лесана развернулась и направилась прочь из избы, однако у двери замерла и, не поворачивая головы, промолвила:

– И одежу я ношу ту, какая мне по уложению Цитадели означена. А ежели стыдишься, что дочь в портах да без косы – так к вечеру меня здесь не будет.

С этими словами она вышла, мягко прикрыв за собой дверь.

– Пойди отнеси сестре, – прошептала мать, кивая Стояне на позабытые Лесаной холстины.

Девка испуганно посмотрела на отца, на затаившегося в углу и пытавшегося слиться со стеной Руську и кинулась вон.

Млада же, когда дочь скрылась из виду, растерянно опустилась на лавку рядом с мужем:

– Ты уж поласковее с ней, Юрдон… Не девка она более. Ратоборец. Гляди уж, кабы не осерчала на нас.

Староста корчевал с сыновьями лес, освобождая землю под пашню, а заодно готовя бревна для нового дома. Младший из его парней должен был жениться по осени и ввести в род молодую жену – следовало справить новую избу. Топоры звенели, щепа разлеталась во все стороны, пахло смолой и деревом, когда на делянку примчался меньшой внучок, вспотевший, запыхавшийся.

Сверкая щербиной между передними зубами, мальчишка выпалил:

– Деда, к нам колдун из Цитадели приехал!

– Поблазнилось, поди, – воткнув топор в поваленную сосну, сказал средний из Неруновых сыновей. – Какой тебе колдун! Крефф по весне наведывался, обережным кругом тоже вот недавно деревню обнесли, вещунью в Цитадель не посылали, откуда тут кому взяться? Одежа-то хоть какая на нем?

– Черная. К Остриковичам на двор зашел.