Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть первая Страница 8

– Мой маршал, боюсь, я не смогу выговорить имя, но полковник Ламброс гостя узнал. Этот дворянин живет на севере.

– Дворянин? – переспросил Карло, в очередной раз позабыв, что казароны дворяне и есть. – И что же ему нужно?

– Он желает говорить лишь с командующим. Я счел правильным доставить его к вам.

Какая услужливость! Казарон с севера желает говорить с маршалом, и его немедленно доставляют в казарский «Приют». В сопровождении пары готовых ко всему эскадронов… Окажись на месте гостя Пургат, он бы от подобного уважения воссиял. Сам ли Левентис додумался явиться за угодившим в ловушку начальством, действовал ли в сговоре с Ламбросом, но помощь подоспела вовремя.

– Теньент, – не удержался Карло, – а что было бы, не попадись вам с Ламбросом этот казарон?

– Не представляю, – пройдоха улыбнулся отцовской улыбкой, – но ведь он приехал, и он так настаивал…

– Хорошо, – окончательно развеселился командующий, – давайте его сюда.

Казарон был одет для долгой дороги, благообразен и уже немолод. Недлинные усы, темные сапоги, дорогое оружие. Так обычно выглядят состоятельные кагеты, подолгу живущие в империи. Капрас подсмотренным у Курподая жестом указал на место возле себя, и невольный сообщник ловко развернул своего гнедого, подстраиваясь к бывалому маршальскому полумориску.

– Я слушаю, – объявил Капрас, пообещав себе помочь этому человеку, если тот, конечно, не попросит ничего запредельного.

– Господин маршал, мое имя Маргуп-ло-Прампуша из рода Прагутхуди, но вам оно ничего не скажет. – Произношение казарона было довольно чистым, да и говорил он не по-кагетски тихо, спокойно и почти без акцента. – Мне бы следовало прибыть под серым флагом, однако казарон Хаммаил и его люди не из тех, кто уважает закон и обычаи. Вынужден просить у вас прощения за нарушение правил, оно проистекает из вынужденной осторожности, я же всецело полагаюсь на ваш здравый смысл и вашу добропорядочность. Разрешите вам сообщить, что я представляю его величество Баату Второго.

Объявись посланец Лисенка днем раньше, глаза маршала полезли б на лоб, но приключение в казарском Приюте выжало Карло досуха. Голова работала, а вот чувства кончились, даже удивление.

– Если вы – парламентер, вашей безопасности ничего не грозит. – Левентис не расслышит, остальные тем паче. – Чего хочет казарон Баата?

– Его величество велел вручить вам письмо и, если потребуется, дать необходимые разъяснения. – Кагет извлек из-за пазухи плоский футляр с бегущей лисой на крышке. – Открывается нажатием на правый глаз и кончик хвоста.

– Нажмите, – распорядился маршал, чувствуя на языке вкус Хаммаиловых сластей.

Посланец Лисенка или умело скрыл удивление, или воспринял осторожность гайифца как должное. Щелкнуло, и футляр честно явил свое нутро. На золотистом атласе белело послание, его Карло взял сам.

– «Маршал Капрас, не буду утомлять Вас присущей и нам, и вам витиеватостью, тем более что я не успел постичь всей ее глубины. Узнав о том, что происходит в Гайифской империи, я рискнул пойти на определенную откровенность, хоть не обладаю и десятой долей отваги моего покойного кузена Луллака. Я исхожу из того, что Вам беды Гайифы ближе интриг и желаний казарона Хаммаила. Если я в этом не ошибаюсь – а мне не отпущено и десятой доли проницательности и осторожности моего покойного отца, – я могу быть полезен Вам, а Вы – мне. Каждый из нас окажет услугу своему отечеству, Создатель же за то простит нам преступление данных не нами обетов, в плену которых мы находимся.

Я предлагаю встречу. Тот, в чьих руках это письмо, уполномочен обсудить с Вами, буде Вы согласитесь, место, время и меры безопасности, которые Вы, не имея никакого основания доверять мне, решите принять. Я же в свою очередь обязуюсь, выказывая честность своих намерений, пойти на больший риск, чем Вы.

Баата, волею Создателя второй этого имени владыка Кагеты».

Капрас зачем-то обернулся. Агас Левентис вовсю болтал с адъютантом, он вряд ли предполагал, что был правдив, как сам Эсперадор, – дело казарона, без дураков, оказалось важнейшим. Карло поправил шляпу, слегка пожевал губами и решился.

– Я готов выслушать то, что мне передано на словах.

2

Когда в раздираемом шквалами заливе гибла «Ноордкроне», Руппи Альмейду ненавидел. Позже ненависть к умному и расчетливому врагу отступила перед ненавистью к эйнрехтским подлецам, но удовольствия от встреч с альмиранте Фельсенбург все равно не испытывал. Да они и виделись лишь трижды… Два раза в прошлом году и теперь, по прибытии в Хексберг, когда Альмейда счел необходимым повидать бывшего адмирала цур зее и его еще более бывшего адъютанта. Огромный кэналлиец объявил, что не имеет обыкновения считать военнопленными тех, кто не захвачен в бою, после чего заговорил о Дриксен.

О состоянии дриксенского флота и портов четырехпалый знал как бы не лучше Руппи, что в очередной раз вызвало желание придушить регента и его дуру. Скрывать свои чувства наследник Фельсенбургов не стал, за что и получил от Олафа некое подобие выговора. Это был последний случай, когда Ледяной хоть чем-то напомнил себя прежнего, потом он раздобыл Эсператию, и началось…

Пока Руппи рисовал скелеты и шипел на кошку, исхитрившуюся удрать от Юхана и разыскать в чужом городе своих любимцев, Кальдмеер думал, и на пользу ему это, мягко говоря, не шло. Еще весной, узнав, что фрошер собрался говорить с наследником Фельсенбургов напрямую, минуя Олафа, означенный наследник не преминул бы взбрыкнуть, сейчас он почти обрадовался. Хватало и того, что Бешеный вместо лучшего адмирала кесарии пустил в дом какого-то монаха, причем далеко не «льва». Показать нынешнего Олафа еще и Альмейде было бы нестерпимо, но великан прислал за Рупертом. Руперт взял шляпу и пошел, не доложившись и не попрощавшись.

Моросивший почти неделю дождик иссяк, в небо вернулась летняя синева, и это, вопреки всему, радовало. Фельсенбург шагал вражеским городом в сопровождении чужого адъютанта и насвистывал. Со стороны это выглядело бравадой, но таковой отнюдь не являлось, просто менялся ветер, на крышах разворачивались флюгера, а где-то, за такими же, как в Метхенберг, домами плескалось и звало море. Руппи не сомневался, что они еще встретятся, и свято верил в затею Вальдеса – добраться до Бирюзовых земель, обойти их и плыть на восток, пока на горизонте не проступит неведомое или ополовиненные водяные бочки не потребуют возвращения. Для похода требовалось всего ничего – закончить войну и уцелеть, ну так они уцелеют! Сегодня это казалось само собой разумеющимся.

Веселье не покинуло лейтенанта даже при виде гороподобного Альмейды, а разгулявшееся воображение нарисовало, как некто подобных размеров поднимает за шкирку долговязого Фридриха и трясет, будто поганого кота. У самого Руппи для подобного силы не хватало, а хотелось…

– Вижу, вы не унываете. – Четырехпалый кивком указал на стул. – Садитесь. Пришли новости из Эйнрехта. В прошлый раз вы, говоря о столичных интригах, назвали герцога Марге хитрой сволочью и пронырой. Ваш адмирал был этим недоволен.

– Не этим.

Олафу не нравится, когда дриксенские мерзости становятся известны чужим. Руппи был бы с ним согласен, но Бешеный и без того знал Бермессера как облупленного, а дерущийся на востоке Арно, не таясь, рассуждал о талигойской дряни. Везде есть люди и мрази, скрывать это глупо, а выставлять мразь чем-то приличным лишь потому, что она «своя», глупо вдвойне.

– Неважно. – Адмирал притянул покалеченной рукой какую-то бумагу, но читать не стал. – Можете на меня кидаться, только Кальдмеер больше не похож на адмирала. Хотя, даже останься он прежним, сегодня мне нужен не моряк, а столичная птица, пусть и в чаячьих перьях.

– Я – моряк, – отрезал Руппи, – а Марге-унд-Бингауэр – проныра, сволочь и трус.

– Вы в самом деле моряк, – обрадовал Альмейда, – потому что в интригах вас обошли и дали увидеть лишь то, что хотели. Марге оказался отнюдь не трусом.

Руппи пожал плечами.

– Значит, это не тот Марге, только и всего. Его наследник иногда готов напасть на одного всего лишь вдвоем.

– Тогда чем вы объясните, что старший Марге оседлал вспыхнувший в Эйнрехте бунт и объявил себя вождем всех варитов?

– Представление. – От недогадливости главного талигойского адмирала Руппи опять развеселился. – Через пару дней великий Фридрих мятежников победит, они сдадутся, а добрая Гудрун всех простит и умолит Неистового пощадить заблудших. Регенту… тьфу ты, он больше не регент: после смерти кесаря и до съезда великих баронов страной правят Бруно, глава дома Штарквинд и мой отец… принцу Фридриху, чтобы надеть корону, нужны победы, а их нет, вот и пришлось устроить мятеж.

– В таком случае Фридриху следовало остаться в живых.

Руппи не понял, вот не понял – и всё. В окне что-то призывно блеснуло, раздался веселый звон, перед глазами вспыхнули знакомые ночные искры, но разум уже схватил разогнавшуюся радость под уздцы.