Эд Макдональд - Черные крылья Страница 8

От Эзабет полыхнуло ярчайшим светом. Он вырвался из-за моей спины. Драджи мимо воли заслонили руками свои пустые зенки – и я раскроил руку одному, ударил щитом в лицо другому. Отчего-то свалилась на пол Ненн. За дверью я заметил «малыша» – крохотного и разъяренного.

Он провизжал что-то на дхьяранском. Наверное, «Убейте эту суку!» Его голос прозвучал так по-детски, что во мне шевельнулась жалость. Но его солдаты не могли и глянуть в нашу сторону из-за невыносимого света. Самый храбрый попробовал двинуться, но я отпихнул его, раскроив физиономию. Остальные попятились. «Малыш» поднял руки, послал к нам своих мозговых червей – но удивительное сияние обессилело чары.

«Малыш» завизжал от ярости, завертел головой, отыскивая выход. Напрасно. Я успел заглянуть «малышу» в глаза. И мне показалось, вопреки всякому здравому разумению, что он меня узнал.

А затем мир превратился в обжигающий свет.

Звуки пропали. Все исчезло, пол под ногами тоже, я врезался лицом в книгу. Пронеслась жуткая мысль о том, что я умер, что мне наврали. Что это за смерть такая, когда целую вечность в белизне, способный думать, но не в силах говорить и двигаться? А вокруг – ничего, кроме бледной пустоты?

Но я почуял жареное мясо и понял, что жив.

Я не впервые нюхаю подгорелую человечину. В Адрогорске жег людей кипящим маслом. На допросах приходится учинять всякое, иногда и самому тяжело вынести. Но теперь воняло намного хуже.

Я перекатился на спину. Глаза болели. Голова тоже, и сильнее. Начал обрисовываться мир вокруг. Я уцепился за стол, уперся, поднялся на ноги. Вокруг так тихо и глухо. Никто не разговаривает, не кричит и не стонет.

Я пошарил по слишком яркому полу, нащупал свой меч. Не различить, кого тут нужно колоть, в глазах белым-бело. Я прислонился к стене, выждал.

Коммандер умер. Дхьяранские вояки – тоже, но коммандер был мертвей. Драджи лежали, как положено грохнутым: растопырив руки-ноги, выпучив зенки. У некоторых дырки от меча. Это моя работа. Другие будто спят, разве что совсем не шевелятся и глаза открытые и остекленевшие. Я никогда не видел у спиннеров того, что учинила леди Танза. Такого не сумел бы и Глек Малдон.

Источником лютой вони оказался коммандер. От него остался почернелый дымящийся скелет, прикрытый обгорелыми лохмотьями, гордо восседающий в кресле. А по останкам и не скажешь, какой был боров всего пару минут назад. То, что сотворила Эзабет, выжгло его, будто свечу.

Хм, а «малыша»-то и не видно. Ублюдки-колдуны. Они-то всегда придумают лазейку.

Эзабет Танза лежала рядом с хрупкими, как уголь, костями коммандера Двенадцатой станции. От руки скелета отпало несколько фаланг. Кости застучали по полу. Ненн еще не пришла в себя. Она сидела, прислонившись к стене, но как-то криво. Я понял, что свалила ее не вспышка света.

Я за секунду оказался рядом, попытался схватить за руку, прижатую к пояснице. Ненн посмотрела на меня. У нее такие красивые карие глаза. А между ними – дыра на месте носа. Ненн стиснула зубы от боли. Похоже, она еще не решила: злиться или бояться. Но злость-таки взяла свое.

– Гребаный скот достал меня перед тем, как сдохнуть, – процедила она, выдавливая слова из боли, как масло из оливок. – Я ткнула ему в лицо, а ублюдок не обратил внимания, ударил снизу. Мать его. Рихальт, этот скот меня грохнул.

– Еще нет, – сказал я. – Мы тебя починим.

– Ха, – выговорила Ненн, зажмурилась, запрокинула голову. – Грохнули как пить дать. Мать его, так болит.

– Дай посмотрю.

– Смотри.

Я глянул – и пожалел об этом. Попало низко. Не зацепило ничего, ведущего к быстрой смерти. Колотая рана. Я поискал сделавшее ее железо, нашел меч на пять дюймов в крови. Если повезет, Ненн умрет от потери крови. Это милосердно. Если не повезет – впереди медленная мучительная смерть от гангрены, боль, гной и смрад, почерневшая плоть. Худший вид смерти. Лучше уж сгореть в колдовстве.

Ненн заметила, что я тереблю рукоять кинжала, и посмотрела мне в глаза.

– Давай, – прохрипела она.

Ненн протянула руку – и от касания ее холодных скользких пальцев я вздрогнул и выпустил кинжал.

– Нет. Мы тебя починим, – сказал я.

– Куда там? – выговорила она.

Меж ее пальцев сочилась кровь. Ненн с трудом выдавливала слова.

– Мы оба знаем, что дальше. Долго умирать. Больно.

– Саравор починит.

– Нет, – проскрипела Ненн, – не этот ублюдок. Ни за что.

– Я разве давал тебе выбор? Ты будешь жить.

– У него очень дорого. Очень.

– У меня кредит, – соврал я.

Ненн права. Цены у Саравора еще те. Но ведь речь о жизни моего друга. Нет, моей сестры. Я найду, как заплатить. Если не брезгуешь ничем, способ всегда найдется. А брезговать я бросил уже давно. Если выродок Саравор сумеет залатать мою Ненн, получит все, что захочет.

Я на всякий случай отпихнул меч подальше. Лучше не искушать. Ненн – она такая.

Вокруг все спокойно. Больше никаких драджей.

– Надо посмотреть, кто еще выжил, – сказал я.

За дырой на месте двери – пустота и тишина. Вся станция в темноте. Похоже, магия Эзабет забрала весь фос из ламп.

Я подошел к ней. Ну, еще жива. И в сознании, но совсем без сил. Свет в кабинете почти угас. Она высосала весь чертов фос из всей станции. Я помог Эзабет приподняться, привалиться спиной к стене. Леди Танза с трудом разлепила веки, посмотрела на меня. Мне показалось, я различил сквозь маску ее улыбку. Даже среди безумия и вражеских трупов, с руками в крови, с самым верным и давним другом, умирающим на грязном полу, я не мог оторвать взгляд. Я потерялся, заплутал в своей юности.

– Мастер Галхэрроу, как странно повстречать вас здесь, – рассеянно выговорила Эзабет заплетающимся языком. – Мы сейчас поедем кататься?

Как пьяная. Она засмеялась. Голос будто из треснувшего бокала. К моей глотке подкатил комок, и мутно, тяжело заныло сердце.

– Тебя ранило? – спросил я.

– Нет. Спасибо, я не хочу кататься. Я лучше немного посплю. Мастер Галхэрроу, спасибо.

Она закрыла глаза и уснула.

Гарнизон дрался – но, честно говоря, из рук вон. Точнее сказать, «отдавался в забой». Повсюду трупы. Одни кончались на месте, другие отползали к стене и сдыхали там. А кое на ком – ни метины, будто высосало жизнь. Похоже, магия Танзы не всегда выбирала драджей. Ну, это неудивительно, когда выпускают за раз весь фос станции. Девочка Эзабет умудрилась вызвать мощь, которая впечатлила бы и Воронью Лапу. Хотя кто его знает.

Живые обнаружились только на нижних этажах. Первые найденные выли и скулили. Пара дхьяранских вояк, оба уже не жильцы. Один пытался подползти к двери на брюхе. С такими темпами он управился бы к весне. Прежде чем кончать их, я хотел узнать, сколько выжило моих людей.

Тнота жив, а с ним и Пискун, еще дюжина поваров и гарнизонных солдат, спрятавшихся на кухне и основательно забаррикадировавшихся.

– Большой Пес шепнул мне, что ты справился, – сообщил Тнота, когда я их выпустил.

Потом Тнота уставился в потолок, коснулся пальцами губ и век.

– Ну конечно. Мы ж с ним договорились, – сказал я. – Кто из наших уже всё?

– Проще сказать, кто не всё. Ида сделала ноги, как только увидела первого драджа. Не уверен, что она успела слинять.

Тнота вздохнул. На нем самом ни царапины. Наверное же, он первый оказался в подвале и, скорее всего, вообще не вытягивал свой нож.

– Ты видел Ненн? Как я понял, она пошла искать тебя.

– Ее здорово потрепали. Наверное, скоро умрет, – выговорил я, отчаянно стараясь сделать голос суровым и твердым.

Но чертовы слова все равно дрожали. Тнота меня раскусил. Он долго пробыл рядом со мной и хорошо представлял, какой толщины у меня шкура.

– Иди к ней. Я разберусь со здешним дерьмом.

– Нет! Приготовь ту шикарную карету снаружи. Мы везем Ненн в Валенград. Заявимся в гости к Рукоделу.

Смуглое лицо Тноты почернело. Его вера запрещала подобные вещи, не говоря уже про здравый смысл.

– Не вязался бы ты снова с этой тварью, – мрачно посоветовал он. – Он подарков не дарит.

– А я не сижу и не смотрю, как умирает Ненн. Готовь карету. Как только я принесу Ненн вниз, мы уезжаем.

Совру, если скажу, что перспектива визита к Саравору не пугает меня. Но лучше об этом сейчас не думать. Впереди куча хлопот. А Саравор – лютая сволочь. Он сдерет втрое больше того, что я могу заплатить, и потребует еще чего-нибудь. Но бывает время, когда надо делать глупости и платить за них, – потому что иначе не захочешь жить.

Глава 4

Я полжизни провел на границе. Повидал много людей. Кто-то приходил и уходил, кто-то приходил и умирал. Те, кто оставался, не всегда бывали приятными попутчиками. Когда впервые теряешь друга, кажется, все меняется, прежнее разбилось, ушло. Когда теряешь много друзей, понимаешь – ты уже другой, но каким был прежде, не помнишь. Иногда читаешь некролог засранца, который тебя однажды обжулил за игровой доской, и честно радуешься тому, что он напоролся на перо или попал на зуб дульчеру. Но иногда – не часто, но все же – при жизни не дашь за человека и ломаного гроша, а после его смерти хочешь разнести ворота в преисподнюю, чтоб выдрать его оттуда.