Антон Корнилов - Урожденный дворянин Страница 9

Прапорщик раскрутил дешевенькую ручку и скрутил ее снова.

– Может, перевестись куда? – спросил он.

Рыков отрицательно качнул головой. Этот вопрос Переверзева был уже лишним. Оба они – и полковник, и прапорщик – служили давно. И обоим все было ясно.

– Пиши, – вздохнул Михаил Михайлович. – Удостоверение… можешь не сдавать, конечно. Оно у меня уже.

Николай Степанович начал писать. Вывел шапку. Под шапкой коротко черкнул: «Заявление». Еще ниже: «Прошу уволить меня по собственному желанию…»

Полковник, надувая щеки (точно играя на невидимой трубе), следил, как на листе бумаги косо склоненные буквы связываются в строчки.

– Дату не ставь, – в нужном месте предупредил он.

– Задним числом? – глухо спросил прапорщик.

– Задним числом…

Переверзев закончил писать, поставил подпись. Вот и все. Теперь можно вставать и уходить. Но он почему-то сидел, ссутулясь, глядя на только что написанное заявление. Михаил Михайлович вздохнул и поднял из-за стола свое большое тело. Качнулся к сейфу, открыл незапертую дверцу, достал пузатую бутылку. Из ящика стола извлек две крохотные стопки. Молча разлил коньяк, подумал, двигая густыми бровями… Сунулся опять в стол и вытащил оттуда початую коробку конфет.

– Давай-ка, – пригласил он, поднимая свою стопку.

– Не чокаясь? – дрогнул усами Николай Степанович.

Полковник не ответил.

Они выпили, Рыков тут же налил еще.

– Михал Михалыч… – спросил Переверзев, прожевав конфетку. – А кто… этот?

Рыков негромко назвал фамилию. Прапорщик поднял голову, лицо у него вытянулось, он присвистнул.

– Вот так, – подтвердил Михаил Михайлович. – Что ж ты, Степаныч?.. Не узнал. Телевизор надо чаще смотреть. И с ним был еще… – он назвал еще одну фамилию. – Да-да, сынок того самого, хозяина всех наших овощных, а также и вещевых рынков. Давай-ка…

Они снова выпили. И снова Рыков налил еще.

– Можно сказать, тебе еще повезло, – хмыкнул он. – Но ты это… на всякий случай бы уехал куда-нибудь… в деревню к родственникам. Временно.

– Да куда я уеду-то… – буркнул Николай Степанович.

Полковник потянулся к бутылке, привстал и спрятал ее обратно в сейф, давая понять, что аудиенция окончена. Переверзев выпил, посмотрел на конфеты и закусывать не стал. Злость – та самая, что кинула его вчера в драку – снова заклокотала в нем. И с тяжелой отчетливостью забилось сердце.

– Михал Михалыч, да что ж такое-то? – сбиваясь, заговорил он. – Откуда они такие берутся? Почему им все можно? А нам… кем бы ни были… даже посмотреть в их сторону нельзя?..

– Ну, хватит, – грубовато оборвал его полковник. – Ты еще заплачь тут у меня. Взрослый умный мужик, понимать надо. Ничего тут уже не поделаешь. Считай, что тебя… трактор переехал. Да, и кстати, чтобы никому о том, что было. Будут спрашивать, скажи, мол, место предложили где-нибудь… в охране, в банке, например. С хорошей зарплатой. Понял? – кажется, в первый раз за все время разговора Рыков взглянул на прапорщика прямо. – Это в твоих, между прочим, интересах.

Николай Степанович угрюмо молчал, а потом взглянул на полковника исподлобья. Тот отвел глаза. Переверзев понимал, что надо уходить, но почему-то не мог заставить себя встать со стула. И Михаил Михайлович, видно, понял его по-своему. Он завозился, вытащил бумажник, отсчитал несколько тысячных бумажек. Поколебался и добавил еще столько же.

– Бери, бери, – подтолкнул он их к прапорщику. – И не надо думать, что я… зверь какой. Ты ж меня знаешь, Степаныч. Если бы что-то можно было сделать, я бы сделал. Но тут… – он развел руками. – Против ветра не плюнешь.

– Да времена вроде бы уже не те, – сказал Переверзев.

– Времена не те, – быстро согласился полковник. – А что толку? Мы-то – те. И они… все еще те.

Переверзев сгреб бумажки со стола. Вот теперь точно следовало встать и уйти. Но прапорщик все равно не двигался с места. Ему казалось… что-то еще осталось невысказанным. Или не сделанным. Но понять до конца, что именно, или как-то это выразить, он не умел.

В дверь кабинета постучали.

– Да! – громко и, как показалось Николаю Степановичу, с облегчением, крикнул полковник Рыков.

В кабинет заглянул старший лейтенант Ломов:

– Можно, Михал Михалыч?

– Заходи, заходи, Никита! – бодро разрешил Рыков. – Понимаешь, такое дело – включаю компьютер, гудит, все дела, а монитор не горит. Что такое опять?

– Сейчас посмотрю, – сказал лейтенант, протягивая руку Переверзеву.

Николай Степанович, наклонившись, чтобы не так сильно был заметен подбитый глаз, пожал руку Ломову, пробурчал невнятно приветствие и вышел.

– Да у вас штекер просто отошел, – сказал лейтенант, мельком глянув на монитор, стоявший к нему тыльной стороной.

– Да хрен его знает, штекер или не штекер, – ответил полковник. – Ни черта я в них не понимаю…

Дверь кабинета дрогнула от толчка. Потом в нее забухали чьи-то кулаки. Задержанный Романов на полу дернулся и заверещал. Заворочался и застонал у стены, приходя в себя, Леха Монахов.

– Ты что, упырь?.. – прокряхтел он, приподнимаясь. – Ты понимаешь вообще, что сделал? Запрещает он… Санек, ты чего стоишь?! Ствол доставай! Ствол!

Дежурный Саша вдруг ощутил, что способен двигаться. Негнущимися ногами он шагнул к столу… хотел опуститься на стул, стоявший рядом, но вместо этого сломался пополам и навалился грудью на стол. Форменная рубашка тут же прилипла к мокрой от пота спине.

Парень подошел к двери, щелкнул фиксатором. Дверь распахнулась, и порог перешагнул Ломов. Окинув взглядом кабинет, он без лишних слов распахнул пиджак и вытащил из нагрудной кобуры пистолет.

– Руки на стену! – скомандовал он Олегу. – Быстро!

– Ты покойник, урод! – хрипел Монахов. – Вали его, Никитос! Вали прямо в башку!.. Ты кем себя, козел, возомнил? Ты зачем это сделал?

– Потому что вам не должно творить такое, – ответил Олег, подняв руки и шагнув к стене.

Дежурный выпрямился. Оторопь растаяла, силы вновь вернулись к нему. Но ноги еще дрожали. Он провел ладонью по лбу – и вытер мокрую ладонь о рубашку. «Это что такое со мной было?» – с недоумением подумал дежурный, глядя на то, как лейтенант Ломов, не выказывая никакого намерения окаменеть на месте, подходит к стоящему у стены парню.

– Наручники дай! – прикрикнул лейтенант на дежурного.

Тот, стараясь ступать прямо и уверенно, приблизился к Ломову и протянул ему наручники. На парня дежурный при этом старался не смотреть.

Олег не сопротивлялся, когда на него надели наручники. Старлей отвел его к стулу, на котором сидел Романов, усадил. И только тогда, спрятав пистолет опять в кобуру, развернулся к Монахову:

– Что тут у вас творится?

– Я скажу! – неожиданно подал голос лысый на полу. – Я все скажу! Я все видел, и я все скажу!

– Ты смотри, как разговорился! – усмехнулся лейтенант Ломов. Но сразу посерьезнел. – Леша, это что такое? – осведомился он, указав на валявшийся в углу громадный карандаш. – Я ж говорил вам, а вы за свое…

Монахов поднялся, ощупал себя. Как только прозвучал вопрос лейтенанта, он сразу вскинул голову:

– Не в том дело, Никитос! Не о том говоришь! Ты бы видел, что здесь этот обсос устроил! Шарахнул меня так, что… Сзади подбежал, гад.

– Он – тебя? – усомнился лейтенант.

– Они меня бить хотели! – завыл с пола лысый Романов. – А парень заступился!

– Захлопни пасть! – рявкнул на него Леха. – Ты, сука, еще свое получишь. И не только ты…

– Тихо, сержант Монахов! – тоже повысил голос лейтенант.

Леха неохотно замолчал. Дежурный решился-таки посмотреть в лицо Олегу. Ничего необычного он не увидел. Лицо как лицо, нормального уже цвета, не бледное. Но взгляд… Ярости в нем уже не было, но даже закованный в наручники, парень смотрел на полицейского несколько свысока.

Кулаки дежурного сжались сами собой. Но тут же почувствовав, как в животе снова ворохнулся необъяснимый страх, полицейский поспешно отвел глаза и отошел к окну. «Черт знает что, – подумал он. – Не дай бог опять такой… приступ… И ведь скажешь кому – не поверят…»

– Задержанный… Трегрей, – вспомнил Ломов необычную фамилию парня, – насколько я понял, вы только что совершили нападение на сотрудника полиции, находящегося при исполнении своих служебных обязанностей.

– Я ему сейчас, падле, покажу нападение, – засопел Монахов, двинулся к Олегу, но на полпути был остановлен жестом лейтенанта… и повернул обратно.

– Это не так, господин полицейский, – ровно ответил парень.

– Отпираться еще будет! – крикнул Леха.

Олег посмотрел на него, потом перевел взгляд на старшего лейтенанта. И заговорил отчетливо и ясно:

– Сотруднику полиции запрещается прибегать к пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению. Сотрудник полиции обязан пресекать действия, которыми гражданину умышленно причиняются боль, физическое или нравственное страдание. Закон о полиции, статья пятая, пункт второй.