Робин Хобб - Магия отступника

Робин Хобб

«Магия отступника»

ГЛАВА 1

ГИБЕЛЬ СОЛДАТА

На суде я не произнес ни слова в свою защиту.

Я стоял за загородкой, куда меня привели, и пытался не думать о мучительно стиснувших лодыжки кандалах. Они были слишком тесны для столь крупного человека, как я, и холодное железо вгрызалось в мою плоть, одновременно обжигая ее и заставляя неметь. В те минуты боль значила для меня больше, чем исход трибунала. Я уже знал, каким он будет.

Боль — это самое главное, что я помню о том заседании. Она заволокла мои мысли багровым туманом. Свидетели один за другим выступали против меня. Я так и не забыл их полные праведного гнева голоса, в подробностях описывающие судьям мои преступления. Изнасилование. Убийство. Некрофилия. Осквернение могил. Мои ярость и ужас от подобных обвинений меркли перед полной безысходностью положения. Свидетель за свидетелем вносили свою лепту в список обвинений. Нити слухов, домыслов уже покойного человека, подозрений и косвенных улик сплелись в веревку доказательств, достаточно прочную, чтобы вздернуть меня на ней.

Я догадываюсь, почему Спинк не задал мне ни единого вопроса. Лейтенант Спинрек, мой друг со времен обучения в Академии каваллы, был назначен моим защитником. Я сказал ему, что хотел бы просто признать себя виновным и покончить с этим. Он изрядно рассердился. Возможно, именно поэтому он не попросил меня свидетельствовать в собственную защиту. Он не был уверен, что я скажу правду и стану отрицать обвинения. Боялся, что я выберу более простой путь.

Так бы и случилось.

Я не страшился виселицы. Быстрый конец для жизни, исковерканной чуждой магией. Подняться по ступеням, подставить шею под веревку и шагнуть в темноту. Моя голова, вероятно, попросту оторвалась бы под тяжестью тела. Я мог не бояться, что буду долго задыхаться в петле, суча ногами. Меня ждал лишь легкий выход из положения, слишком запутанного и испорченного, чтобы пытаться его поправить.

Что бы я ни сказал в собственную защиту, мои слова ничего бы не изменили. Были совершены ужасные злодеяния, и население Геттиса твердо вознамерилось заставить кого-то за них заплатить. Геттис — суровое место, наполовину военный форт, наполовину исправительная колония на восточной границе Гернийского королевства. Для его жителей убийства и изнасилования не были чем-то непривычным, но преступления, в которых меня обвинили, выходили и за здешние рамки — слишком темные и грязные дела, чтобы их могли стерпеть даже в этом городе. Кто-то должен был примерить маску злодея и заплатить за грехи полной мерой — а кто лучше подходит на подобную роль, чем одинокий толстяк с кладбища, по слухам связанный со спеками?

И я был признан виновным. Офицеры каваллы, заседавшие в суде, приговорили меня к повешению, и я принял их решение. Я опозорил свой полк. В тот миг казнь казалась мне самым простым спасением от жизни, обернувшейся полной противоположностью всем моим мечтам. Я умру, и с разочарованиями и неудачами будет покончено. Слушая решение суда, я испытывал едва ли не облегчение.

Но магия, отравившая мне жизнь, не собиралась так легко меня отпускать.

Обвинителям оказалось недостаточно меня казнить. Зло должно понести самое жестокое наказание, какое они только могут вообразить. Тьма будет уравновешена тьмой. Когда прозвучала вторая часть приговора, ужас сковал меня. Прежде чем взойти на виселицу для последнего падения, я получу тысячу плетей.

Я никогда не забуду этого ошеломляющего мига. Приговор оказался больше, чем казнью, больше, чем наказанием — полным уничтожением. Вместе с плотью, сорванной с моих костей, я лишусь и чувства собственного достоинства. Ни один человек, как бы храбр он ни был, не сможет сжать зубы и молча вытерпеть тысячу ударов плетью. Зеваки будут потешаться и высмеивать меня, вопящего и умоляющего о снисхождении. Я умру, полный ненависти к ним и к себе.

Я был рожден, чтобы стать солдатом. Добрый бог предназначил мне, как второму сыну аристократа, посвятить жизнь военной службе. Несмотря на выпавшие на мою долю несчастья, несмотря на чуждую магию, заразившую и отравившую меня, несмотря на отчисление из Академии каваллы, презрение отрекшегося от меня отца и насмешки товарищей, я сделал все возможное, чтобы служить своему королю как солдат. И вот чего я этим добился. Я буду вопить, рыдать и молить о пощаде людей, полагающих меня чудовищем. Плеть обнажит мое тело, лишив и одежды, и плоти, выставив на всеобщее обозрение обвисшие слои жира — первую из причин их ненависти. Я потеряю сознание, но меня приведут в чувство, обрызгав спину уксусом. Я обмочусь и беспомощно обмякну на скованных руках. Я стану трупом задолго до того, как они вздернут мои останки. Они это знали — и я тоже.

Даже моя исковерканная, жалкая жизнь казалась лучше подобной смерти. Магия пыталась отделить меня от моего народа и обратить в орудие против него. Я противился ей. Но в ту последнюю ночь в камере я понял, что магия спеков предлагает мне единственную возможность спастись. Когда магия взломала стены моей тюрьмы, я воспользовался этим. Я бежал.

Но ни она, ни добрые люди Геттиса со мной еще не покончили. Думаю, магия знала, что я был готов ей подчиниться лишь на словах. Но она требовала меня целиком, всю мою жизнь, без единой сохранившейся связи с этим местом и этим народом. И то, что я никогда не отдал бы ей добровольно, она отняла у меня силой.

Во время бегства я встретился с возвращающимся в форт отрядом каваллы. Я знал, что отнюдь не мое невезение поставило во главе его капитана Тайера. Это магия отдала меня в руки человека, над чьей покойной женой я якобы надругался. Дальнейшее было предсказуемо. Усталые, раздраженные люди, возглавляемые им, в считаные мгновения превратились в обезумевшую толпу. Они растерзали меня прямо на улице: его солдаты держали меня, пока он бил. Жажда справедливости и мести была утолена в предрассветные часы на пыльной улице Геттиса. Затем насытившиеся жестокостью люди разошлись по домам. Они ни с кем не обсуждали того, что совершили.

А за час до того, как над Геттисом забрезжил рассвет, мертвец бежал из города.

ГЛАВА 2

БЕГСТВО

Огромные копыта моего крупного жеребца выстукивали ровный ритм. Когда мы миновали последние дома городка, раскинувшегося вокруг королевского форта Геттис, я оглянулся через плечо. В городе было тихо и спокойно. Огонь, охвативший стены тюрьмы, угас, лишь темные пятна дыма все еще пятнали сереющее небо. Люди, всю ночь сражавшиеся с последствиями устроенной Эпини диверсии, теперь, должно быть, плелись по домам, к своим теплым постелям. Я мрачно уставился на дорогу прямо перед собой. Геттис так и не стал мне домом, но покинуть его оказалось непросто.