Джо Аберкромби - Полмира

Джо Аберкромби

ПОЛМИРА

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам;

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных.

Карта

Часть І

Достойная

Он промедлил лишь миг, но Колючке этого было достаточно, чтобы врезать ему по яйцам кромкой своего щита.

Даже сквозь галдеж других парней, которые болели против нее, она слышала стоны Бренда.

Отец всегда говорил ей: миг, когда ты промедлишь, будет мигом твоей смерти. И всю свою жизнь, в радости, а чаще в горе, она жила, следуя этому совету. Так что, оскалив зубы в воинственном рыке — ее любимое выражение лица, в конце концов — она вскочила с колен и набросилась на Бренда еще сильнее.

Она врезалась в него плечом, их щиты столкнулись и заскрежетали, из-под ног у него посыпался песок, и он отшатнулся на берег с перекошенным от боли лицом. Он рубанул по ней, но Колючка нырнула под его деревянным мечом, низко махнула своим и попала ему по икре, прямо под качающимся краем кольчуги.

Надо отдать Бренду должное, он не упал, и даже не закричал, а лишь отпрыгнул назад, скривившись от боли. Колючка расправила плечи, в надежде, что мастер Хуннан назовет это победой, но он стоял молча, как статуи в Зале Богов.

Некоторые мастера над оружием вели себя так, словно тренировочные мечи были настоящими, и останавливали бой на ударе, который от стального меча был бы последним. Но Хуннан любил смотреть, как его учеников унижают, бьют и преподносят им жесткий урок. Видят боги, Колючка получила множество жестких уроков на площадке Хуннана. Она была рада сама немного поучить.

Так что она насмешливо улыбнулась Бренду — второе ее любимое выражение, между прочим — и закричала: «Ну давай, трус!»

Бренд был силен, как бык, и полон задора, но он хромал, устал, и Колючка убедилась, что уклон берега был на ее стороне. Она внимательно следила за ним, увернулась от одного удара, от другого, потом ускользнула от неуклюжего взмаха сверху, и бок Бренда открылся. Как всегда говорил отец:«Лучшие ножны для клинка — это спина твоего врага», но бок почти так же хорош. Ее деревянный меч со звуком раскалывающегося полена ударил в ребра Бренда, он беспомощно зашатался, и ухмылка Колючки стала еще шире. Нет в мире чувства лучше, чем хорошенько кому-нибудь врезать.

Она поставила сапог ему на задницу и пихнула. Бренд плюхнулся на четвереньки в последнюю волну, которая, шипя, подхватила его меч, смыла с берега, и тот остался болтаться среди водорослей.

Колючка подошла к нему ближе, и Бренд вздрогнул. Его мокрые волосы прилипли к лицу, а зубы были в крови от удара, который она ему нанесла раньше. Возможно, следовало пожалеть его. Но уже много времени прошло с тех пор, как Колючка могла позволить себе жалость.

Вместо этого она прижала зазубренный деревянный клинок к его шее и сказала:

— Ну?

— Ладно. — Он слабо отмахнулся, едва в силах дышать или говорить. — Я проиграл.

— Ха! — выкрикнула она ему в лицо.

— Ха! — крикнула она упавшим духом парням вокруг площадки.

— Ха! — крикнула она Мастеру Хуннану, триумфально подняла щит и меч и потрясала ими в моросящее небо.

Несколько вялых хлопков и бормотание, вот и вся награда. Другим аплодировали намного веселее, даже за победы куда более жалкие. Но Колючка была здесь не ради аплодисментов.

Она была здесь ради победы.

Мать Война иногда касается девушек, выводит их вместе с парнями на тренировочную площадку и учит сражаться. Там, среди маленьких детей, всегда есть немного девчонок. Но с каждым годом они становятся благоразумнее, потом их заставляют быть более благоразумными, потом на них кричат, их задирают и бьют, пока наконец позорные сорняки не выкорчуют совсем, и на площадке не останутся лишь славные цветы мужественности.

Конечно, если ванстеры пересекут границу, или островитяне совершат набег, или грабители прокрадутся в ночи, то женщины Гетланда быстро отыщут мечи и будут сражаться до смерти, и многие из них будут сражаться чертовски неплохо. Так всегда и было. Но когда последний раз женщина проходила испытание, произносила клятвы и получала место в набеге?

Были истории. Были песни. Но даже Старуха Топь, которая была самой старой в Торлби, а некоторые говорили, и в мире, никогда не видела ничего подобного за все свои бесчисленные дни.

До сих пор.

Сколько было работы. Сколько презрения. Сколько боли. Но Колючка их победила. Она закрыла глаза, почувствовала, как соленый ветер Матери Моря целует ее вспотевшее лицо и подумала, как гордился бы ее отец.

— Я прошла, — прошептала она.

— Еще нет. — Колючка никогда не видела улыбки Мастера Хуннана. Но никогда до этого она не видела, чтобы он хмурился так мрачно. — Я решаю, какие испытания тебе назначить. Я решаю, когда ты пройдешь. — Он посмотрел на ее сверстников. Им было по шестнадцать, некоторые уже раздувались от гордости из-за того, что прошли свои испытания. — Раук. Ты следующий сражаешься с Колючкой.

Брови Раука взметнулись, затем он посмотрел на Колючку и пожал плечами.

— Почему бы нет? — сказал он и шагнул между своими приятелями на площадку, туго закрепляя щит и размахивая тренировочным мечом.

Он был жестокий и опытный. Далеко не такой сильный, как Бренд, но намного менее склонный к колебаниям. В конце концов, Колючка его уже побеждала, и…

— Раук, — сказал Хуннан, его шишковатый палец двигался дальше, — Сордаф и Эдвал.

Пыл триумфа вытек из нее, как вода из рассохшейся бочки. Парни забормотали, когда Сордаф — большой, медлительный и со скудным воображением, но любитель потоптать тех, кто упал — неуклюже вышел на песок, застегивая толстыми пальцами пряжки кольчуги.

Эдвал — быстрый и узкоплечий, с копной русых кудрей — сразу не вышел. Колючка всегда считала, что он один из лучших.

— Мастер Хуннан, мы втроем…

— Если хочешь место в королевском набеге, — сказал Хуннан, — будешь делать то, что тебе велено.

Все хотели получить это место. Все хотели почти также сильно, как Колючка. Эдвал хмуро посмотрел налево и направо, но никто не заговорил. Он неохотно прошел между остальными и вытащил деревянный меч.

— Это нечестно. — Обычно Колючка напускала на себя храбрый вид, какими бы ни были шансы, но сейчас ее голос был похож на отчаянное блеянье. Как у овечки, которую бессердечно ведут на нож мясника.

Хуннан с фырканьем отмахнулся.