Варвара Мадоши - Сэйл-мастер (СИ)

Мадоши Варвара, Плотников Сергей

Сэйл-мастер

Глава 1,

о безработных и работодателях

Сашка Белобрысов, двадцати пяти лет от роду, штурман высшего допуска, и при этом, что характерно, мичман запаса [1], рассеянно бренчал в кармане последними монетами и раздумывал, не сходить ли ему к маяку и не поиграть ли там на альте. Отчаянно хотелось булочек с повидлом, — в воздухе плыл дразнящий запах сдобы, — но он сдерживался.

Затем Сашка вспомнил, что оставил альт на кровати в номере общаги. Намерение это, таким образом, приняло исключительно абстрактный характер.

Однако к белой башне маяка с синей крышей все равно хотелось: там холодный ветер с моря, и вода шумит, и разноцветные камни, и песок, по которому можно ходить босиком, и ракушки… Далекий-далекий горизонт, по которому Сашка каждый раз в эфире успевал так соскучиться, что города начинали его, потомственного горожанина, почти раздражать.

Он посмотрел, прикидывая маршрут, вдоль длинной Кузнечной улицы, что полого сбегала вниз с холма, щеголяя недавно переложенным булыжником. Из открытых дверей — не все дома до сих пор оставались кузнями, иные были распроданы под магазинчики сувениров или мини-пекарни — раздавался нестройный звон. Звук совершенно не мешал черным кошкам, спавшим на черепичных навесах и широких каменных стенах вокруг садов с акациями. Почему-то в Порт-Ардене было особенно много черных кошек — и еще больше акаций.

«Все эти фелиции определенно не к добру», — подумал Сашка, и бросил тоскливый взгляд через плечо, на здание, из которого только что вышел. Над двойными дверями, покрытыми облупившейся коричневой краской, красовалась выцветшая, но все еще ясно различимая табличка на трех языках:

Employment Office

Arbeitsvermittlung

Центр занятости

Сунув руки в рукава, молодой человек с самым независимым видом, наплевав на послеполуденную жару — плевок зашипел на булыжнике, испаряясь, — направился вниз по улице. Нарочно по самому центру. Вряд ли здесь встретится какой-то экипаж — а даже если и встретится. Не трамвай, объедет.

Эфирники, привыкшие к относительной свободе ветров и течений, довольно вольно обходились с городским транспортом.

Неизвестно, чем бы закончился Сашкин длинный и сложный день — возможно, и в самом деле меланхоличными размышлениями над вечерним морем — когда бы не зазвонил телефон в телефонной будке. Одной из многих на Кузнечной.

«Вот тебе на! — подумал он удивленно. — Какой это ясновидящий меня ищет?»

Его могли разыскать родственники по матери (те еще кровопийцы). Могли, например, кредиторы — Сашка с шестнадцати лет усвоил, что если ты не знаешь о своих долгах, это еще не значит, что у тебя их нет. Наконец, телефон мог зазвонить случайно. В этом случае лучше было не обращать внимания, однако любопытство пересилило. Он мигом оказался в крохотной кабинке с грязноватыми, поцарапанными стеклами и схватил трубку.

— Белобрысов слушает.

— Сашка! — раздался в трубке знакомый, возбужденный голос. — Времени совсем нет, старт завтра утром, а наш штурман внезапно отказался! Если тебе дороги жизнь и здоровье, ни в коем случае не будь через два часа в Малом порту, у причала 3-45.

— Стой! — Сашка машинально вскинул руку, хотя собеседница, конечно, не могла его видеть. — Ты вообще откуда звонишь? Ты знаешь, что я в Пирс-Ардене?

— Солнце ты мое золотистое, я все, все о тебе знаю: и то, что тебя из флота выгнали, и то, почему выгнали, и то, что ты работу уже третий месяц ищешь… Ну, будь ласков, появишься?

— Санька, три ярда тебе в… — Сашка смущенно закашлялся: снаружи будки на него заинтересованно глазел смуглый ребятенок на самокате. — Какого… ты мне раньше не позвонила?! Еще друг называется…

— Чертяка, ты не представляешь, что у меня тут творится! Меня же тоже выгнали, ты знаешь? С воот такенным скандалом, искры до звезд, я удивлена, как ты про это в газетах не видел! Но это все слишком долго рассказывать, а я тут еще даже кристаллы не приняла… меня Людоедка наша живьем сожрет, если я все немедленно не приведу в строевой порядок. Короче, как из тюрьмы вышла, и секунды свободной не было с тобой связаться… Приезжай, поговорим! Ты обречен стать нашим штурманом! Тем более, ты сэйл-мастер.

При слове «сэйл-мастер» Сашка отчетливо представил облако зелено-голубых парусов, легче пуха и прочнее металла, что разворачиваются прямо у него над головой и волокут его вниз по Кузнечной, стукая спиной о каждый мало-мальски выступающий булыжник.

— Я?! Санька, бездна с тобой, я паруса поднимал раза два в Академии… и какая тюрьма?! Сандра!

— Все, некогда болтать! Короче через два часа, причал три-сорок пять, малый порт, если вдруг забудешь, бригантина «Блик», фамилия шкипера — Балл, с двумя «л». Целую в ухо.

После этой скороговорки, во время которой Сашка отчаялся вставить хоть слово, в трубку щедрой рекой полились гудки.

Сашка пораженно уставился на ни в чем не повинное дерево телефона, размышляя, не послать ли ему для разнообразия Саньку на восемь загибов. Совершенно заслуженно послать, между прочим. Однако Сашка никогда не мог сопротивляться женщинам, даже если они были ему практически братьями.

Он снова вздохнул, повесил трубку, и стал прикидывать, хватит ли ему времени и денег, чтобы за час добраться от Кузнечной до Площади герцога Ришелье, откуда до обоих портов ходили прямые ковры-самолеты. Выходило, что он даже успеет на один из рейсовиков, если поднажмет — и если он правильно помнит месторасположение остановки. А он мог и не помнить: будучи прирожденным штурманом и прекрасно ориентируясь в не-эйнштейновом пространстве-времени, Сашка испытывал перед обычным трехмерным миром некоторую оторопь. Он мог легко заблудиться в трех соснах три раза до обеда, и даже две сосны уже представляли некоторую сложность.

В порту царила обычная суета, к которой Сашка привык с младых ногтей, и которую не променял бы ни на что даже с доплатой. Он с наслаждением внимал многоязычной брани, запаху смолы, краски, нагретого дерева и металла и практически не спотыкался о мотки каната, разбросанные по обширной площади дока.

«Scher dich hinaus, Schweineschlacke!.. Links!» [2]— двое ребят, кажется, плотников из чьей-то палубной команды, тащили здоровеннную доску и едва не задели ею Сашку по затылку. Один из них прибавил несколько более крепких эпитетов по-голландски. Белобрысов их не понял.