Сергей Щепетов - Убить демона

Сергей Щепетов

Убить демона

   По вечерним улицам древней, но вечно юной Хаатики брел маленький сухонький старичок. Был он в старом, вылинявшем халате, подпоясанном кожаным ремешком, таких же старых штанах и туфлях без задников на босу ногу. На нищего он был не похож, но ему явно было далеко до состоятельных горожан. Он шел не спеша, прикрывая глаза от лучей заходящего солнца полями шляпы того фасона, который был в моде лет двадцать назад. Старичок шарахался от повозок и всадников, прижимался к стенам, пропуская мимо ватаги солдат или рабочих, обходил женщин, остановившихся поболтать прямо посреди дороги. На запруженных народом улицах его видели сотни людей и, наверное, ни один не обратил внимания и запомнил, до того он был невзрачен и неприметен. Им не заинтересовались даже слоняющиеся без дела мальчишки — что с него взять, с убогого? Только собаки вели себя странно: учуяв или увидев его, они цепенели на мгновение, а потом молча улепетывали со всех ног. Но в общей сутолоке этого никто не замечал.

   Солнце уже скрылось за склоном Священной горы, когда старик миновал людные улицы и приблизился к границе трущоб. Собственно, никакой границы и не было, просто все горожане знали, что вот здесь ходить можно даже ночью, если приспичит, а вот дальше — нельзя, если, конечно, ты не изощренный самоубийца или если сам не оттуда.

   Старичок постоял, повздыхал, вытер пот со лба, ссутулился еще больше и побрел вперед. Трущобы как трущобы — они почти одинаковы для всех времен и народов. А здесь даже довольно чисто — район расположен на склоне и всю грязь дожди смывают вниз, в город — маленькая месть благополучным горожанам.

   Редкие прохожие обращали на старика внимание, но интереса не проявляли — мало ли зачем забрел старикашка…

   Он без помех миновал несколько кабаков и публичных домов: веселье там было уже в разгаре, уже валялись или ползали первые пьяные, но всем было не до него. А он поднимался все выше и выше по кривым неосвещенным улицам. После особенно крутых подъемов отдыхал, прислонившись к какому-нибудь забору, и ковылял дальше.

   Он уже почти поверил, что благополучно минует окраину и окажется в дремучих зарослях склона, когда дорогу ему преградили трое.

   Кожаные безрукавки, широкие пояса, мускулистые руки с перетянутыми ремешками запястьями — безработные солдаты-наемники или боевики-грабители, что, в общем-то, почти одно и тоже…

   — Ну, вытряхивая, что в тебе есть, старое пугало!

   Старичок шарахнулся, перепугался:

   — Я все, все отдам, только не… не… Вот, вот, возьмите, пожалуйста, я все отдам!

   Трясущейся рукой он полез в карман и вытащил несколько медных монет, среди которых мелькнула одна маленькая серебряная.

   — Вот, вот, я все отдам!

   Один из громил стряхнул мелочь себе на ладонь, презрительно хмыкнул, сунул деньги в карман, а старичка схватил за грудки и стал трясти, приподняв над землей:

   — Деньги давай, старый хрыч!

   Седая головенка моталась из стороны в сторону, туфли-шлепанцы слетели. Мысли грабителей не были для него секретом, но он все еще надеялся, что его только ограбят, а убивать не станут. Напрасно, напрасно он надеялся.

   — Оставь его, Дамин, бесполезно это!

   Громила швырнул старичка на землю к ногам приятелей:

   — Пустой он, дохлятина!

   — Нам по стакану-то хоть будет?

   — Будет, будет нам по стакану!

   Кто-то из троих приподнял старичка за волосы и аккуратно всадил ему под ребра широкий боевой нож. Вытащил, вытер лезвие о стариковский халат.

   — Пойдем, хлебнем за упокой убиенного!

   — Черт, все-таки зарезали! — подумал старичок, дергаясь в предсмертных судорогах — Непонятно только: они сами по себе или их послали. Если послали, значит ждут доклада или сейчас следят. Нет, кажется, не следят — я бы почувствовал. Впрочем, возможны варианты, но, для надежности, не должно быть тех, кто видел меня мертвым. Как это все не кстати!

   Кое-как, опираясь руками о землю, старичок поднялся, встал, скрючившись и держась руками за пропоротый бок:

   — Куда же вы, ребятки? У меня есть еще две монеты!

   Кожаные безрукавки остановились:

   — Мне стыдно за тебя, Рахун! Ты совсем потерял квалификацию — этот червяк не только еще шевелится, но и голос подает!

   — Не говори глупостей! После этого не живут, проверено!

   — Ха-ха, пойдем посмотрим!

   Когда они опять подошли к старику, он жалобно смотрел на них снизу и лепетал:

   — Вы уж простите меня, ребятки, не обижайтесь, не хотелось мне, совсем не хотелось, но придется вас того…

   Следующим звуком был хруст — короткий хруст сломанной челюсти. Старик ударил босой ногой в прыжке — Дамин еще стоял на ногах, но был уже мертв. Вторым умер Рахун — маленький сухонький кулачок пробил его внутренности почти до позвоночника. Третий ночной гуляка, самый низкорослый и жилистый, отпрыгнул в сторону и встал в боевую стойку. Он сделал характерное, почти рефлекторное движение руками, настраиваясь на поединок.

   — Да ты, батенька, мастер! Что же ты делаешь тут ночью в компании двух жлобов, обвешанных мышцами, как свиньи мясной породы?

   Старичок прыгнул — три точных мгновенных удара… и три почти таких же молниеносных блока. Оп-а! Твоя очередь!

   Вихрь движений — старик не ставил блоков, он просто переставал быть там, куда бил противник.

   Нет, он не был мастером рукопашного боя, не был знатоком боевых искусств — он был специалистом по плаванию. По плаванию в информационных потоках. Стоя напротив противника, он думал вовсе не о том, как пробить его оборону. Он делал то, чем занимался почти постоянно, от чего получал удовольствие и удовлетворение — он анализировал свежую порцию информации: оказывается, здесь есть бойцы! Значит, есть школа или школы. Учат серьезно, наверное, с детства, но кто и зачем? А мыслей сейчас у этого парня нет никаких — он весь в поединке. Как бы его раскрутить, чтобы выяснить, откуда он взялся?

   Новая атака: старичок, вероятно, устал — годы, ясное дело! Один удар почти достиг цели, второй! Старика отбросило к корявой стене дома, грубо сляпанной из обломков кирпичей и цементного раствора. А противник не играет — дерется насмерть и сейчас будет добивать. Трудно, очень трудно непосвященному увидеть, как мастер наносит прямой добивающий в голову, где уж там увернуться: неуловимо мелькнет что-то в воздухе, и лицевые кости превратят в кашу мозг проигравшего.

   Он мерил расстояния инстинктивно, не задумываясь, и никогда не ошибался. Но сейчас ему показалось, что он все-таки ошибся: кулак должен был остановиться в глубине черепа противника, не достигнув стены, к которой тот прислонился, а преграда оказалась ближе. Он мог бы попытаться пробить и кирпичную стену, но для этого нужен иной настрой, другая концентрация воли. Он наносил удар по мягкой для него цели, но стена оказалась ближе, и дикая боль дробящихся суставов пронзила все тело, туманя мозг.