Диана Джонс - Сын менестреля Страница 10

— Отец не захотел бы, чтобы мы ехали в Маркинд, — предпринял последнюю попытку Морил. В этом он, по крайней мере, был уверен.

— Не вижу, как твой отец теперь может что-то решать, — сухо отозвалась Линайна. — Уясни вот что, Морил. Я достаточно хорошо знаю, что твой отец был хорошим человеком и лучшим менестрелем Дейлмарка, и я исполняла долг по отношению к нему в течение семнадцати лет. Это — половина моей жизни, Морил, Я ходила босая, научилась готовить и исполнять песни. Я жила в повозке в любую погоду и никогда не жаловалась, Я штопала, убиралась и заботилась обо всех вас. Ваш отец делал такие вещи, с которыми я была совершенно не согласна, но я никогда с ним не спорила и не пыталась идти против него. Мне не в чем себя упрекнуть. Но теперь Кленнен умер, и я свободна поступать так, как сочту нужным. А я считаю нужным выбрать иную судьбу — и для тебя тоже. Понимаешь?

— Наверное, — пробормотал Морил.

Он еще никогда не слышал, чтобы Линайна говорила нечто подобное. Он был испуган и поражен, поняв, что мать не говорила этого уже давно дольше, чем он живет на свете. Ему казалось, что она поступает неправильно, что она ошибается, но не мог найти слов, чтобы ей возразить. Он смог только обменяться с Брид испуганным, беспомощным взглядом. Брид тоже ничего не сказала.

Заговорил Киалан, и голос его звучал довольно смущенно.

— Не мне вам возражать, — сказал он, — но мне все-таки надо в Ханнарт, Линайна.

— Знаю, — ответила она. — Я об этом подумала. Пока ты можешь выдавать себя за моего сына, а потом я найду кого-нибудь, кто отвезет тебя на Север. Я обещаю, что сделаю это, как только смогу. Я знаю, что Хестеван сейчас на Юге. Может быть, Фредлан тоже.

Вид у Киалана был не только смущенный, но и раздосадованный.

— Но Ганнер же должен знать, сколько у вас детей!

— Не думаю, — спокойно ответила Линайна. — Люди, у которых детей нет, никогда не утруждаются пересчитывать чужих. А если он спросит, я скажу, что ты был болен и мы оставили тебя во Фледдене, а теперь забрали.

Киалан вздохнул:

— Ну, ладно. Спасибо, конечно.

— Запомните, — сказала мать, обращаясь к Морилу, Брид и Дагнеру, и Морилу стало очень по себе, потому что «запомни вот что» было любимым присловьем Кленнена. — Киалан — ваш брат. Если кто-то вас спросит, то он лежал больной во Фледдене.

Олоб брел к Маркинду. Морилу показалось, что конек тоже не выглядит счастливым: голова у него была опущена. Самому Морилу было так тошно, что ему чудилось, будто он слышит собственную тоску, будто она жужжит у него в ушах. И как он ни пытался, ему не удалось спрятаться в туманные грезы. Он ярко и с отвратительной четкостью воспринимал все, начиная с листвы живых изгородей и кончал формой носа Киалана. Орлиный нос Киалана был так не похож на носы Дагнера, Брид и Морила, что каждый с первого взгляда должен понять, что он им не родственник. И вообще, зачем выдавать его за родню? И знал ли Кленнен, что Киалану нужно именно в Ханнарт? Кленнен туда не поехал бы, потому что он никогда не ездил в Ханнарт. И почему те шестеро убили Кленнена? Кто они были и что искали в лесу? И почему, ну почему Кленнен отдал Морилу квиддеру, которую ему вовсе не хотелось иметь?

«Я никогда не стану на ней играть, — подумал Морил. — Я буду ее полировать и натягивать на ней струны и, может быть, время от времени стану настраивать, но играть на ней я не буду. Я знаю, что мне надо было бы радоваться, потому что она, должно быть, очень дорогая… Только она не может быть настолько старинной, чтобы принадлежать Осфамерону. Он — слишком давняя история… Но она мне не нравится, и она мне не нужна».

В дальнем конце долины показался Маркинд. Морил невольно пригляделся к нему так, как всегда оценивал незнакомый город. Сонный и благопристойный, решил он. Много не заработаешь. А потом он вспомнил, что едет туда жить, а не петь, и постарался взглянуть на ряды желтовато-серых домов с дружеским интересом. Но вскоре обнаружил, что его больше заинтересовали жутковато крапчатые коровы, которые паслись на зеленых лужках за городом. Линайна поглядывала на коров с удовольствием.

— Помню, мне всегда нравились эти крапинки, — сказала она и пустила Олоба рысью.

Желтые дома быстро приближались. У Морила упало настроение — а ему-то казалось, что оно и так хуже некуда.

Вскоре они уже ехали по усыпанной гравием улице между тихих старинных домов. Дома были высокие, холодные, с закрытыми дверями и ставнями. Народа на улицах было мало. Даже на базарной площади, где под высокими платанами шла торговля, людей оказалось совсем немного, да и те были серьезными горожанами, которые с осуждением смотрели на яркую повозку. Линайна проехала мимо прилавков, не глядя по сторонам, и остановила Олоба у округлой арки ворот в толстой желтой стене. Двое мужчин, охранявших ворота, вышли из-за них и с явным изумлением воззрились на повозку.

— У тебя здесь дело? — спросил один из них у Линайны.

— Конечно, — высокомерно ответила она. — Иди и передай Ганнеру Сажерсону, что приехала Линайна Торнсдотер.

Услышав такое, стражники оглядели ее с еще большим изумлением, однако один из них скрылся за толстой желтой стеной. Второй остался, хмурясь и исподлобья посматривая на повозку и детей, так что Морил совсем смутился и не знал, куда деть глаза.

— А спорим, что нам принесут ответ: «Спасибо, не сегодня»? — прошептала Брид.

— Помолчи, Брид! — велела мать. — Веди себя как полагается, будь добра.

Брид проиграла бы спор. Стражник, ушедший с сообщением, вернулся бегом. Было слышно, что за воротами бегут еще несколько человек. Обе створки широко распахнулись.

— Заезжайте, пожалуйста, — сказал прибежавший стражник.

Линайна милостиво улыбнулась и тряхнула вожжами. Олоб побрел вперед, неодобрительно прядая ушами и качая головой. Они оказались в узком длинном дворе — и к ним с интересом повернулись собравшиеся там люди. Ганнер стоял в самом центре и радостно улыбался.

— Добро пожаловать домой, Линайна! — сказал он. — Я не надеялся, что так скоро тебя увижу. Что случилось?

— Сегодня утром какие-то люди убили Кленнена, — ответила Линайна. — Мне показалось, что они чьи-то дружинники.

— Да что ты говоришь! — воскликнул Ганнер. — Что же это творится на моей земле?

— Да, — подтвердила Линайна. — У Срединного озера.

— Позже пошлю туда людей, чтобы они все проверили, — решил Ганнер. — Ну, спускайся и заходи в дом. Это — твои дети?

— Трое моих сыновей и дочь.

— Как их много! — проговорил Ганнер с несколько испуганным видом, но отважно им улыбнулся. — Я позабочусь о вас, сделаю все, что в моих силах, — пообещал он.

Морил не смог почувствовать к Ганнеру неприязни, хотя и собирался его невзлюбить. Было совершенно ясно, что намерения у него самые добрые. И Морил решил, что если человеку, привыкшему к Кленнену, Ганнер кажется совершенно неинтересным типом, то винить в этом Ганнера было бы несправедливо.

— Он не слишком похож на гуся, — с некоторым разочарованием прошептала Брид.

Киалан невольно закусил губу. Морил смотрел, как Ганнер галантно помогает Линайне слезть с повозки и при этом с обожанием ей улыбается.

— О боже, боже! — воскликнул Ганнер, когда они все спустились на землю. — Туфли! Сапоги! Неужели вы могли купить всего одну пару сапог?

Линайна посмотрела на ряд босых ног, прерванный парой истоптанных сапог Киалана.

— Мы обычно ими не пользуемся, — объяснила она. — Но у Коллена ноги нежные.

— Я позабочусь, чтобы вы немедленно получили башмаки! — озабоченно воскликнул Ганнер.

— Знаешь, по-моему, он все-таки гусак, — с немалым удовлетворением прошептала Брид.

5

К концу дня Морилу уже не верилось, что они оставили Кленнена в могиле у озера только утром. Ему казалось, что это произошло век назад. С тех пор все так изменилось! После сытного завтрака к ним явились портной, сапожник и старая нянюшка Ганнера, затем был удивительно вкусный обед — и Морил перестал сам себя узнавать. Он посмотрел в зеркало (что ему редко удавалось сделать, так что смотрел он долго и внимательно) и увидел там гладко причесанного рыжеволосого мальчика в костюме из добротной синей материи и мягких сапожках цвета ржавого железа. Сказать по правде, сапожки ему удивительно понравились. Но в целом отражение в зеркале совершенно не соответствовало представлению Морила о себе. Дагнер и Киалан превратились в молодых щеголей, одетых в изящные костюмы, а Брид — в юную барышню в ярко-вишневом платье. Все четверо держались очень серьезно и вежливо — и не потому, что этого потребовал Ганнер, он вообще ничего не требовал. Просто Маркинд оказался таким местом, где держаться иначе было невозможно.

Самая большая перемена произошла с Линайной. Она тоже была великолепно одета и уложила волосы так, как это делают знатные дамы. Щеки у нее стали румянее обычного, и она смеялась, болтала и суетилась вместе с Ганнером, спеша сделать сотню дел. Морил редко видел, чтобы мать смеялась, и никогда не видел ее такой разговорчивой. Казалось, она стала другим человеком. Это его тревожило. Это встревожило его гораздо сильнее, чем известие о том, что она в тот же вечер намерена выйти замуж за Ганнера.