Михаил Кликин - Страж могил Страница 10

И мысли уже начинают путаться…

Гиз сам не заметил, как провалился в какое-то забытье. Он, вроде бы, не спал, но и реальности его разум уже не принадлежал. Оцепеневший охотник по-прежнему смотрел на колеблющееся пламя свечи, но не видел его. Сознание Гиза переместилось в другое место, в другое время. Туда, где он был уже не раз.

Охотник вернулся в свой кошмар.

27

– …Он шевельнулся! Шевельнулся! – Гиз пятился от мертвяка. – Я видел!

– Перестань! – побледневший Огерт не двигался с места. Он был старшим в их компании, ему недавно исполнилось тринадцать лет. Он был заводилой, лидером, и этот статус не позволял ему выказывать свой страх. – Ты меня не напугаешь, Гиз. Дурацкая шутка!

– Честное слово, я видел!

– И что же ты видел, малыш? – сейчас голос Огерта звучал издевательски. Но Гиз не обратил на это внимания. Он понимал, что таким образом друг пытается справиться со своим страхом.

– Муха заползла ему в рот! Вы видели? Он съел ее. И дернулся…

Онемевшая Нелти крепко вцепилась в осину, словно собиралась вскарабкаться на нее при малейшей опасности.

– Малыш Гиз наделал в штаны, – сказал Огерт. – Малыш что-то вообразил… Эй, Нелти, ты видела что-нибудь?

Девочка помотала головой.

– Никто ничего не видел… – Огерт вытащил из голенища сапога свой знаменитый тесак и теперь держал его перед собой. – Один только наш малыш…

Гиз снова посмотрел на мертвеца.

Неужели действительно почудилось?

Все та же жуткая гримаса искажала неподвижное страшное лицо.

Но куда делась муха?

– Мне показалось, что он шевельнулся, – неуверенно сказал Гиз. – Его рот закрылся. А потом он дернулся…

Жирная муха выползла из черной ноздри мертвеца.

– Мне показалось… – совсем уже тихо повторил Гиз.

– Ему показалось! – фыркнул Огерт и опустил тесак.

– Пойдемте домой, – жалобно пискнула Нелти.

– Сейчас, – сказал Огерт и шагнул к мертвецу. – Только отрежу лоскут от одежды покойника.

Муха почистила крылья и зажужжала, в очередной раз пробуя взлететь. Гиз смотрел на нее, пытаясь разобраться, что именно в этой мухе ему не нравится.

– Подожди, Огерт…

– Ну что еще?

– Зачем тебе лоскут? – спросил Гиз, хотя и без того знал ответ. Он просто хотел задержать друга, потому что чувствовал нечто…

Тревогу… Опасность…

– Должен же я как-то доказать Рону, что мы здесь были, – пожал плечами Огерт.

– Не подходи к нему близко, Огерт!.. – Гиз следил за мухой. А она вела себя точно так же, как и несколько минут назад, за мгновения до того, как Гизу показалось, что труп ожил. Сперва муха прошлась по носу, потом заползла в гниющую рану на скуле, развернулась там, подпрыгнула, жужжа. Переползла на подбородок, затем на губы…

Кажется, она в точности повторяла все свои действия.

– Ты опять за старое, малыш? – Огерт приостановился.

– Муха… – прошептал Гиз, начиная все понимать. – Я все это уже видел!

– Прекрати! – отмахнулся Огерт. – Второй раз ты меня не проведешь… – Он присел рядом с мертвецом, потянулся к нему, брезгливо морщась.

– Не трогай его, Огерт! – вскрикнул Гиз, уже зная, что сейчас случится.

Жирная муха, перестав жужжать, заползла в черную щель рта.

И вспухшие губы знакомо сомкнулись. С хрустом сжались челюсти. Дрогнули высохшие веки.

Мертвяк шевельнулся. Рука его дернулась, и тонкие страшные пальцы крепко вцепились в ногу Огерта…

30

Гиз очнулся в полной темноте.

Свеча погасла, – судя по запаху – только что.

Преодолев неприятное чувство, так похожее на страх, Гиз вытянул руку во тьму. Невольно представилось, что пальцы сейчас ткнутся во что-то холодное, скользкое, разлагающееся… Или кто-то, прячущийся во мраке, совсем близко, крепко схватит за запястье, молча и неумолимо потянет к себе…

От свечи осталась лужа горячего воска – Гиз попал в нее ладонью. Он отдернул руку, вытер ее об овчину, поскреб ногтями жесткую корочку воска, вмиг застывшего на коже.

И вдруг услышал тихий шорох. Напрягся, нашарил меч, взялся за рукоять. Замер, напряженно вслушиваясь.

Через несколько растянувшихся мгновений шорох повторился. Гиз повернул голову в ту сторону, откуда донесся шум, попытался хоть что-то рассмотреть. Медленно приподнялся, вытащил меч из ножен. Клинок чуть светился, как светятся осиновые гнилушки, и охотник почувствовал себя несколько уверенней. Но он, все равно, ничего не видел.

Гиз, стараясь не шуметь, опустил ноги на пол. Сел. Чуть наклонился вперед, повел перед собой мечом. Тихо шепнул:

– Кто здесь?

…с мертвяком нельзя разговаривать…

Опять что-то зашуршало – на этот раз совсем рядом, где-то на уровне пола. Казалось, невидимый враг, подкрадываясь, ползет по-змеиному.

Гиз левой рукой нашарил пустые ножны, сжал их, ощупал. Кончиками пальцев нашел сторону, на которой была прикреплена тонкая полоска наждачного камня.

Шуршание послышалось справа. Потом, мгновением позже, слева.

Гиз крепко прижал клинок к ножнам. Пригнулся, напружинился, готовый бросится на врагов, если они действительно прячутся во тьме. Если их можно будет увидеть…

– Дила, это ведь не ты? – чуть слышно спросил он. – И не вы, дети?

Вместо ответа Гиз снова услышал шорох.

Больше он ждать не стал – рывком вскочил, шаркнул сталью клинка о каменную пластину на ножнах, высек сноп искр – короткая вспышка отбросила мрак к стенам. И Гиз успел разглядеть своих противников.

«В темноте они могут напугать даже самого храброго человека…»

– Мыши, – выдохнул Гиз, досадуя на свой страх, злясь на свое разыгравшееся воображение. – Ну конечно же, мыши…

Он опустил меч, присел на угол сундука.

Страх бесследно испарился. Тьма уже не казалась жуткой, а тишина – зловещей. Даже кошмар забылся.

Гиз усмехнулся, покачал головой. Хорошо, что никто не видел, как он тут размахивал клинком, распугивая домашних мышей.

Он забрался на сундук, отложил меч, укрыл ноги овчиной, закрыл глаза, не собираясь спать, – не для того он сюда пришел. И опять услышал шорох.

Осмелевшие грызуны, кажется, вернулись.

– Со мной вам не справиться, – негромко сказал Гиз. – Лучше идите, жрите мертвяка… – Он махнул рукой, словно действительно отправлял грызунов на поиски мертвечины, как вдруг что-то глухо ударило в заколоченное окно…

31

Вот уже которую ночь Дила не могла заснуть. Бессонница изводила ее, лишала сил и подтачивала рассудок. Порой женщина впадала в забытье, полное кошмаров, и тут же приходила в себя, трепеща от ужаса.

Она еще как-то держалась. Те немногие люди, что заглядывали к ней, думали, что с ней все в порядке. Да, она сильно изменилась – осунулась, подурнела, вроде бы даже постарела; иногда она заговаривалась, порой вдруг начинала беззвучно плакать. Но соседи объясняли это тем, что она сильно страдает, потеряв мужа. К ней относились с сочувствием, ее жалели. А она чувствовала себя перед всеми виноватой. И это мучило ее не меньше, чем бессонница…