Ольга Денисова - Черный цветок Страница 10

— Почему? — Есене снова захотелось расплакаться.

— Потому что. Если бы руки твои росли не из задницы, ты бы сделал клинок, за который любой из благородных отвалил бы тебе десяток золотых, и был бы очень доволен сделкой. Такой булат привозили когда-то из дальних стран, и никто — никто! — не смог изготовить такого же. Теперь и из дальних стран его не привозят — говорят, рецепт утерян навсегда.

— Так я могу стать богатым?

— Нет. Погоди. Дослушай. Обладатели таких клинков вешают их на стены и оставляют рядом собак, чтобы никому не пришло в голову их украсть. Никакие драгоценные камни не могут сравниться с этими клинками. Не потому что они дороги, а потому что они — редкость, иметь которую почетно, понимаешь?

Есеня кивнул.

— Но это не главное, хотя никто бы не позволил тебе наводнить базар таким булатом. Скажи мне, сколько времени тебе понадобилось, чтобы добиться такого? Сколько отливок ты испортил, прежде чем у тебя получилось?

— Много… — Есеня пожал плечами.

— Я понимаю, что много. Сколько? Сто? Тысяча?

— Да не, штук пятнадцать, наверное…

— Что?

— Ну да, сначала чугун получался, потом получилось, как у Мудрослова. Но я же сто раз видел, как он это делает! Я давно хотел попробовать, думал, сразу получится…

— Мальчик, — Жидята закрыл лицо руками, — это… Уходи от меня, слышишь? Я знать тебя не хочу, понял?

— Чего?

— Убирайся! — Жидята встал и затопал ногами, — убирайся прочь! Я не хочу этого видеть, я не хочу этого знать! Убирайся! Твой отец… не говори ему об этом, не показывай отливку никому, может быть тогда…

На глазах лавочника блеснули слезы.

— Жидята, я ничего не понял.

— Они уничтожат тебя! Они отберут у тебя… Как отобрали у твоего отца. Как у всех отбирают, даже малости отбирают, а такой талант… Они уничтожат тебя! Я не могу этого видеть! Я не желаю этого знать! Иди, гуляй, пей — только никогда больше не вари булата!

— Знаешь что? — Есеня посмотрел на лавочника с жалостью, — ты, наверно, сумасшедший.

Он вышел из оружейной лавки уверенный в том, что надо потренироваться ковать булат, чтобы выходило не хуже, чем у отца.

Звягу и Сухана он встретил на краю рыбного ряда — они надеялись продать живых раков. Шансов у них не было никаких — рядом стоял торговец с кипящим котлом, и продавал раков вареных. Их изредка покупали. Живые раки не интересовали никого.

— О! Балуй! Ты здесь откуда? Мы думали, тебя стражники забрали. Или батя так прибил, что ты без сознания валяешься.

— Не, дело одно было. Че вы тут стоите? Пока этот своих раков не продаст, он у вас ничего не купит. А это — до вечера. Пошли в пивную, продадим хозяину — он возьмет по медяку за пяток.

— Дешево. Вон, этот по медяку за штуку продает, — пожал плечами Звяга.

— Котел раздобудь, дров купи, и продавай. По медяку.

— Правда, Звяга, надоело уже тут стоять, — согласился с Есеней Сухан, — раки на солнце передохнут.

Они побросали раков обратно в ведро, и направились к пивной. Как вдруг Есеня услышал:

— Ой, лишенько-о-о-о! Ой, детушки мои, детушки-и-и-и! Ой, украли, украли, все украли!

— Погодите-ка, — сказал он ребятам и протолкнулся в сторону, откуда раздавался крик.

— Все, все до медяшечки последней! Целый месяц работы! Чем я буду детушек теперь кормить! Мало того, что я вдова горемычная, и за мужика и за бабу в семье…

Худенькая горшечница ломала руки, сидя на земле, и показывала прохожим обрезанный ремешок от кошелька. Есеня тряхнул головой — не сошел ли он с ума? Но в прошлый раз они встретили горемычную горшечницу у мясного ряда, а теперь она валялась в пыли у хлебного.

— Целый месяц! Целый месяц, — захлебывалась она, — завтра за молоко надо деньги отдавать, шестеро детей у меня! Шестеро, и все есть просят! И мужика нету-у-у…

Какой-то толстый дядька сунул ей в руки серебряник, и тут же исчез, словно застыдившись своего поступка. Серебряник пропал за корсажем так же быстро, как и появился. И тут до Есени дошло. Добрая женщина вложила в ладонь несчастной несколько медяков, а булочница, проходящая мимо, накинула ей на шею вязанку сушек, и смахнула слезу со словами:

— Хоть этим деток порадуй.

Есеня стоял и тупо смотрел на горшечницу. Он ни о чем не думал, он не испытывал злости, но внутри что-то затвердевало, как остывающий металл, и тонкими нитями разбегалось от центра груди в стороны. Ему не было жалко золотого. Просто… из благородного героя в собственных глазах он превратился в лопуха, которого обвели вокруг пальца. И если сейчас друзья посмеются над ним, то будут правы. И, наверное, стоило начать первому смеяться над собой, но Есене не хватило на это сил.

— Балуй, ты чего? — Сухан робко тронул его за плечо, — ты что, плачешь, что ли?

Нет, он не плакал.

— Да наплюй ты на нее! — Звяга дернул его за руку, — сука она. Пойдем.

К ужину следующего дня он успел сделать три отливки, но почему-то никакой радости от этого не испытал — процесс превратился в рутину, ничего нового в нем не было, и Есеня охладел к идее научиться булат не только варить, но и ковать. Он и так знал, что нужно делать, чего ж тогда копья ломать? Тем более что никто не оценит его умения. Есеня не понял, почему так разволновался Жидята, да и отец его вроде как жалел. Неужели плохо, если в городе будет много хороших булатных клинков?

Плюнув на кузницу, Есеня собрался пойти в кабак — за раков они выручили немного денег, и ребята обещали его дождаться, но по дороге к калитке его остановил отец:

— Куда пошел?

— Погулять, — сплюнув, ответил Есеня.

— Марш за стол. Мать даром на кухне корячится?

— А я есть не хочу.

— А я тебя не спрашиваю — хочешь ты есть или нет. Марш за стол, я сказал.

Настроение и без того было отвратительным, и гордость не позволяла вот так просто развернуться и пойти на кухню, поэтому Есеня все же предпринял попытку сбежать — иногда ему это удавалось. Но в этот раз отец успел ухватить его за шиворот, у самой калитки, встряхнул, как кутенка, и прижал к забору:

— Ты долго кровь мою пить будешь, стервец?

— Это кто кому кровь пьет! — злобно ответил Есеня — отцу просто не к чему было прицепиться, а прицепиться, видно, хотелось. Повод всегда найдется.

— Смотри, ты доведешь меня когда-нибудь, — отец встряхнул его еще раз, так что Есеня стукнулся лбом об забор, а потом швырнул в сторону двери в дом, — я сказал — марш за стол. Пока ты в моем доме живешь, будешь делать то, что я говорю.

Есеня, ободрав ладони, едва не врезался головой в ступени крыльца. И именно в эту секунду дверь из дома распахнулась — Цвета провожала свою аппетитную подружку, которая в последние дни зачастила к ним в гости. Есеня даже выяснил, как ее зовут — Чаруша. Он немедленно развернулся к отцу лицом и сел на земле.