Стивен Кинг - Стрелок Страница 10

Конюх встретил его на полпути между улицей и входом в стойла. Манеры его представляли собой нечто среднее между открытой враждебностью и боязливым подхалимажем — как у дворняги, которую часто пинают ногами.

— Уж мы за ним смотрим как надо, — объявил он сходу, и не успел стрелок даже ответить, как старик вдруг повернулся к дочери: — Иди в дом, Суби! Немедленно убирайся, кому сказал!

С угрюмым видом подхватив ведро, Суби поплелась к хибаре, пристроенной прямо к конюшне.

— Это ты о моем муле? — спросил стрелок.

— Да, сэр, о нем. Давненько не видел я мулов. Было время, куда их девать, не знали, а потом мир взял да и сдвинулся. И куда все подевалось? Осталась только скотина рогатая да почтовые лошади… Суби, я тебя выпорю, богом клянусь!

— Я не кусаюсь, — любезно заметил стрелок.

Кеннерли подобострастно съежился.

— Дело не в вас. Нет, сэр, не в вас. — Он осклабился.

— Просто она от природы немного тронутая. Может таких чертей задать — не обрадуешься. Дикарка. Бешеная. — Глаза его потемнели. — Грядет Конец Света, мистер. Последний Час. Вы же знаете, как там в Писании: дети не подчиняться родительской воле, мор настанет и язва, и унесут жизни многих.

Стрелок кивнул, потом указал на юг.

— А там что?

Кеннерли дружелюбно ухмыльнулся, обнажая остатки пожелтевших зубов.

— Поселенцы. Травка. Пустыня. Чего же еще? — Он гоготнул и смерил стрелка прохладным взглядом.

— А большая пустыня?

— Большая. — Кеннерли старательно напустил на себя серьезный вид. — Может, миль триста. А то и вся тысяча. Не скажу точно, мистер. Там нет ничего. Разве что бес-трава да еще, может, демоны. Туда ушел тот, другой, парень. Который вылечил Норти, когда тот приболел.

— Приболел? Я слышал, он умер.

Кеннерли продолжал ухмыляться.

— Ну… может быть. Но ведь мы с вами взрослые люди.

— Однако ты веришь в демонов.

Кеннерли вдруг смутился.

— Это другое дело.

Стрелок снял шляпу и вытер вспотевший лоб. Солнце жарило, припекая все сильнее. Но Кеннерли как будто этого не замечал. В тощей тени у стены конюшни малышка с серьезным видом размазывала по мордашке грязь.

— А что за пустыней, случайно, не знаешь?

Кеннерли пожал плечами.

— Что-то, наверное, есть. Лет пятьдесят назад туда ходил рейсовый экипаж. Папаша мой мне рассказывал. Говорил, что там горы. Кое-кто говорит — океан… зеленый такой океан с чудовищами. А еще говорят, будто там конец света. Что там нет ничего, только слепящий свет и лик Божий с разверстым ртом. И что Бог пожирает любого, кому случится туда забрести.

— Чушь собачья, — коротко бросил стрелок.

— Вот и я говорю, — с радостью согласился Кеннерли, снова согнувшись в подобострастной позе. Ненавидя, боясь, стараясь угодить.

— Ты там приглядывая за моим мулом.

Стрелок швырнул Кеннерли еще одну монету, которую тот поймал на лету.

— Само собой. Думаете задержаться у нас ненадолго?

— Пожалуй, придется.

— Эта Элли может быть даже миленькой, если захочет, верно?

— Ты что-то сказал? — рассеянно переспросил стрелок.

Глаза Кеннерли налились внезапным ужасом — как две луны, встающие над горизонтом.

— Нет, сэр, ни слова. Прошу прощения, если что сорвалось. — Тут он увидел, как Суби высунулась из окна, и набросился на нее: — Я тебя точно выпорю, сучья ты морда! Богом клянусь! Я тебя…

Стрелок пошел прочь, зная, что Кеннерли глядит ему вслед и что если он сейчас повернется, то прочтет у конюха на лице его истинные, неприкрытые чувства. Ну и Бог с ним. Было жарко. Единственное, что он доподлинно знал о пустыне, это то, что она большая. И не все еще было сделано здесь, в этом городе. Еще не все.

Глава 11

Они лежали в постели, когда Шеб пинком распахнул дверь и влетел к ним с ножом.

Прошло уже четыре дня, и они промелькнули как будто в каком-то тумане. Он ел. Спал. Трахался с Элли. Он обнаружил, что она играет на скрипке, и уговорил ее сыграть для него. Она сидела в профиль к нему у окна, омываемая молочным светом зари, и что-то наигрывала, запинаясь. У нее вышло бы вполне сносно, если б она занималась побольше. Он вдруг почувствовал какую-то тягу к ней, нарастающую, но как-то странно отрешенную, и подумал, что, может быть, это и есть ловушка, которую устроил ему человек в черном. Он читал старые истрепанные журналы с выцветшими картинками. Он ни о чем не задумывался.

Он даже не слышал, как низкорослый тапер поднимался по лестнице — рефлексы его притупились. Но сейчас ему было уже все равно, хотя в другом месте, в другое время он бы, наверное, не на шутку перепугался.

Элли уже разделась и лежала, прикрывшись только до пояса простыней. Они как раз собирались заняться любовью.

— Пожалуйста, — шептала она. — Как в тот раз. Я хочу так, хочу…

Дверь распахнулась с треском, и к ним ворвался коротышка-тапёр, смешно так поднимая ноги, вывернутые коленями внутрь. Элли не закричала, хотя у Шеба был восьмидюймовый мясницкий нож. Шеб что-то такое булькал, громко и неразборчиво, словно какой-нибудь бедолага, которого топят в бадье с жидкой грязью. Брызжа при этом слюной. Он с размаху опустил нож, схватившись обеими руками за рукоять. Стрелок перехватил его запястья и резко вывернул. Нож вылетел. Шеб пронзительно завизжал — словно дверь провернулась на ржавых петлях. Руки дернулись неестественно, как у куклы-марионетки, обе — сломанные в запястьях. Ветер ударил песком в окно. В мутном и чуть кривоватом зеркале на стене отражалась вся комната.

— Она была моей! — разрыдался Шеб. — Сперва она была моей!

Моей!

Элли поглядела на него и встала с кровати, набросив халат. На мгновение стрелок испытал даже сочувствие к этому человеку, потерявшему все, что когда-то принадлежало ему. Просто маленький человечек. Выхолощенный импотент.

— Это из-за тебя, — рыдал Шеб. — Только из-за тебя, Элли. Ты была первой, и это все ты. Я… о Боже, Боже милостивый… — Слова растворились в этаком пароксизме неразборчивых всхлипов, обернувшихся потоком слез. Он раскачивался взад-вперед, прижимая к животу свои сломанные запястья.

— Ну тише. Тише. Дай я посмотрю. — Она опустилась перед ним на колени. — Сломаны. Шеб, какой же ты идиот. Ты ж никогда не был сильным или ты, может, об этом не знал? — Она помогла ему стать на ноги. Он попытался спрятать лицо в ладонях, но руки не подчинились ему. Он плакал в открытую. —

— Давай сядем за стол и я посмотрю, что там можно сделать.

Она усадила его за стол и наложила ему на запястья шины из щепок, предназначенных для растопки. Он плакал тихонько, безвольно. И ушел, не оглядываясь.