Олаф Бьорн Локнит - Конан и Алая печать Страница 10

— Посиди со мной, — медленно, почти по слогам произносит отец.

Я теряюсь — наши родители, конечно, любили нас с братом, однако у них никогда не хватало времени, чтобы просто побыть с детьми. Мы — сами по себе, среди воспитателей, наставников, прислуги и друзей, отец и мать — в своем мире, таинственном и загадочном.

— Конечно, — я ищу, куда присесть, но нахожу только заваленный шуршащими бумагами табурет. Поскольку отец не возражает, пергаменты летят на пол.

— Ты видела, как ее привезли?

Киваю, зная, что отец, как и я, хорошо видит в темноте.

— Майль нашел ее в каком-то притоне, — бесцветно произносит всесильный глава Тайной службы. — С ней были двое молодых парней. Третьему повезло — успел сбежать до того, как она решила за него приняться. Тех двоих она… — отец запинается. Я молчу. Мне очень страшно. — Она переспала с ними, а потом убила. Обоих. Разорвала горло. Когда Майль со своими помощниками ворвался в комнату, она сидела и лакала кровь. Он так и сказал — сидела на постели и лакала кровь. Он назвал ее по имени, она узнала его, засмеялась и спросила, не проводит ли он ее домой, мол, она устала. Когда ее стали выводить из комнаты, она начала визжать и отбиваться. Поцарапала одного из стражников и разукрасила физиономию выглянувшего на шум постояльца. Бедняга до конца жизни будет ходить со шрамом в пол-лица и оторванным ухом.

В камине догорают последние угольки. Я сижу, слушаю страшную историю о моей собственной матери и боюсь заговорить.

— Двое, что пришли с ней… Один — студиозус из Аквилонии, приехавший в гости к приятелям. Второй — младший сынок графа Эрлена. Внук канцлера Тимона. Кто третий — пока неизвестно. Кеаран клянется всеми богами, что никто не видел, как они выходили из гостиницы. Единственного свидетеля и пострадавшего они забрали с собой. Я этому не верю. Завтра город будет полон слухами. Тимон потребует расследования.

— Почему так? — мой голос похож на жалобный скулеж Бриана. — Почему так случилось, отец? Почему?

— Твоя мать всегда боялась потерять рассудок. Она говорила, что ее народ всю жизнь бродит в сумерках, на границе ночи и дня. В сумерках возникают трещины между жизнью и смертью. Такая трещина зародилась в ее душе, и сквозь эту трещину вползло немного ночной тьмы. Она разбиралась в таких вещах, не то, что я…

Отец не договорил. Я поняла, чего он пытается избежать. Ведь мы, я и мой старший брат Вестри — такие же наследники рода нашей матери и, возможно, обладатели наследного безумия. Ведь леди Ринга Эрде — не человек…

Она — порождение тьмы ночной, гуль из Рабирийских гор, вампир с Полуденного Побережья. Ее муж, наш отец, Мораддин из Турана — плод союза дверга-гнома и женщины-человека. Вестри и я — полукровки тульской крови. Такие существа рано или поздно теряют рассудок. Слишком много в нас перемешалось, и наследие каждой расы требует своего.

Правда, ни я, ни мой брат не испытываем тяги к питью крови. Наша мать вынуждена делать это, чтобы жить и сохранять молодость.

Но, может быть, мы еще слишком молоды? Вдруг через годик-другой нам захочется выйти на ночную улицу и вкрадчиво окликнуть запоздалого прохожего?

Ведь у нас, как у нашей матери, вместо обычных ногтей — втяжные кошачьи когти, у нас слишком острые резцы и глаза, отлично видящие во мраке…

— Сегодня Канделлоры, — неожиданно и не к месту вспомнила я. — Митрианский Праздник Свечей.

Отец молча пошарил в ящиках стола, на ощупь отыскал коробочку с белыми восковыми свечками. Защелкало кресало, затрещал, чадя, подожженный фитилек.

Мы смотрели друг на друга поверх горящей свечи.

Усталый, лысоватый человек средних лет, большую часть жизни посвятивший заботе о благе огромного государства, и молоденькая девушка, не знающая жизни.

— Я мог бы переправить ее за город, в замок Эрде, — задумчиво сказал отец. — И тебя с Вестри тоже.

— Вестри не поедет, — я покачала головой. — Завтра в Военной Академии начинаются весенние экзамены. Он же лучший. Он не сможет бросить все.

— Да? — как-то потерянно переспросил отец. Мне захотелось расплакаться. — В самом деле… — он тряхнул головой, приходя в себя. — Разыщи своего брата и передай, что я хочу его видеть. Дана, не вздумай впадать в отчаяние! Мы с твоей матушкой попадали не в такие переделки, и ничего, до сих пор живы.

— Я никогда не впадаю в отчаяние, — как можно тверже сказала я. — Я — Эрде. Крепче камня, настойчивее воды и гибче стали.

Наверное, я неудачно повернулась и взмахнула рукавом, задев свечу. Та опрокинулась и погасла.

2 день Первой весенней луны.

Дурно так отзываться о родственниках, но мой брат до сих пор не осознает всей тяжести рухнувшей на нас беды. Он уверен, что отец в состоянии разрешить любые трудности. Вестри же чрезвычайно заботит, не пошатнется ли его положение выпускника Академии, не пострадает ли его начинающаяся карьера и не отвернутся ли от него друзья и подружки.

Вестри старше меня ровно на четыре года. Как положено в благородном семействе, я — изысканная молодая дама, завидная невеста, он — подающий надежды блестящий офицер, с возможностью по окончании Академии прямиком угодить в личную королевскую гвардию, поближе к трону, либо же отличиться где-нибудь в привилегированных легионах, вроде «Золотого орла» или «Немедийского дракона».

Отец более склонен ко второму, считая, что дети должны добиваться всего сами, а не благодаря протекции родителей. Вестри же спит и видит себя в Бельверусском замке. В шестнадцать лет, его, как полагается, вместе с остальными кадетами представили царствующей фамилии, после чего военная молодежь с величайшим удовольствием приступила к несению караулов во дворце и вовсю злоупотребляла правом посещать королевские балы и званые вечера.

В отличие от меня, Вестри родился пусть невысоким, зато красавчиком, его любят и охотно всюду приглашают. Он скрыл это от отца и мамы, но я-то знаю, что мой неугомонный братец уже три или четыре раза дрался на поединках из-за чести прекрасных дам, и что он каждый вечер сочиняет возвышенные послания для девушки из свиты графини Неффель.

Однажды я даже нашла посвященное этой особе стихотворение. Оно выглядело таким прямолинейным и незамысловатым, что я решилась переписать его на свой лад и вручить братцу, как образец.

Вестри решил, что сестренка просто обязана слагать кансоны для его подружек и не дает мне проходу, пока не заполучит очередной шедевр.

Надеюсь, девушки остаются довольны.

Долго сторожила на галерее, дожидаясь, когда отец закончит беседу с Вестри. Наконец, брат вышел из кабинета, раздраженно хлопнув дверью.