Кассандра Клэр - Что на самом деле произошло в Перу Страница 10

Несмотря на отсутствие поддержки, Катарина продолжила:

 — Я родилась с этим цветом. Будучи новорожденной, я не знала, как использовать чары. Тогда не было никакой возможности выглядеть все время как-то иначе, хотя это было и не безопасно. Моя мама видела меня и знала, кто я, но она прятала меня от всего мира. Она вырастила меня в тайне. Она делала все возможное, чтобы удержать меня в безопасности. Ей причинили ужасное зло, а она возвращала любовь. Каждого человека, что я исцелила, я исцелила в ее честь. И все, что я делаю, я делаю, чтобы почтить ее и знать, что когда она спасла мою жизнь, то она спасла бесчисленное количество жизней на протяжении веков.

Она бросила отстраненный серьезный взгляд на Рагнора, который сидел за столом и неловко смотрел на свои руки, но тот, кто откликнулся на эти слова.

 — Мои родители думали, что я волшебный ребенок или что-то вроде того, — сказал Рагнор. — Потому что я был цвета весенней поры, как говорила мама, — добавил он и его щеки залились изумрудным румянцем. — Очевидно, все получилось немного сложнее, но к тому времени они полюбили меня. Они всегда любили меня, даже несмотря на то, что я постоянно тревожился, а мама говорила мне, что ребенком я был ворчуном. Конечно, я все это перерос.

За этим заявлением последовало вежливое молчание.

Волшебного ребенка было бы проще принять, подумал Магнус, чем то, что демоны обманули женщину и причинили ей боль — или реже мужчине, — а теперь был помеченный ребенок, который служил напоминанием своим родителям об их боли. Колдуны всегда рождались от этого: боли и демонов.

 — Есть, что помнить, если мы чувствует себя далекими от людей, — сказала Катарина. — Мы многим обязаны человеческой любви. Мы живем вечно по милости человеческой любви, которая убаюкивала в своих объятьях странных детей, не отчаивалась и не отворачивалась. Я знаю, с какой стороны моего наследия исходит моя душа.

Они сидели возле дома, в саду, окруженного высокими стенами, но из них всех Катарина всегда была самой осторожной. Он оглядела темноту прежде, чем зажечь свечу на столе, между ее сложенными ладонями свет возник из пустоты, превратив ее белые волосы в шелк и жемчужины. Неожиданно в свете Магнус увидел ее улыбку.

 — Наши отцы были демонами, — сказала Катарина. — А матери — героинями.

Для них это, конечно, было правдой.

Многие колдуны рождались с необъяснимыми знаками того, кем они являлись, а некоторые дети-колдуны умирали молодыми, потому что их родители бросали или убивали тех, кого считали чудовищными существами. Некоторых растили как Катарину и Рагнора в любви, которая была сильнее страха.

Колдовским знаком Магнуса были его глаза, зрачки-щели, яркий цвет и золотисто-зеленый под неправильным углом, но эти особенности развивались не сразу. Он родился не с голубой кожей Катарины и зеленой Рагнора, он родился, казалось бы, человеческим ребенком с необычными янтарными глазами. Какое-то время мать Магнуса не подозревала, что его отец был демоном, пока однажды утром, когда она подошла к колыбели, малыш не взглянул на нее глазами, как у кошки.

Тогда она поняла, что произошло, что ночью в образе мужа к ней пришел не муж. Когда она это осознала, ей не захотелось жить дальше.

И она не стала жить.

Магнус не знал, была ли она героиней или нет. Он был еще недостаточно взрослым, чтобы знать о ее жизни или в полной мере понять  ее боль. Он не мог быть уверен в том, в чем Катарина и Рагнор, казалось, были уверены. Он не знал, любила ли мать его по-прежнему, когда узнала правду, или всю любовь смыло темнотой. Темнотой сильнее того, что было известно матерям его друзей, что отец Магнуса был не обычным демоном.

 — И я увидел, как упал сатана, — пробормотал Магнус в свой напиток, — словно молния с небес.

К нему повернулась Катарина.

 — Ты о чем?

 — Радуйтесь, что ваши имена записаны на небесах, мои дорогие, — сказал Магнус. — Я так тронут, что смеюсь и выпью еще, чтобы не расплакаться.

После этого он снова вышел на улицу.

Теперь он вспомнил, почему говорил им в ту темную пьяную ночь, что ему хотелось бы отправиться в Мокегуа. До этого Магнус лишь однажды был в этом городе и надолго не задерживался.

Мокегуа на языке кечуа означал «тихое место», и именно таким и был этот город, и именно поэтому там Магнус чувствовал себя неловко. Спокойные мощеные улочки, площадь с кованым фонтаном, где играли дети, были не для него.

Жизненная философия Магнуса состояла в том, что нужно продолжать двигаться, а в таких местах, как Мокегуа, он понимал, почему это было так необходимо. Если он не будет двигаться, то кто-нибудь мог увидеть, кем он является на самом деле. Дело не в том, что он был настолько ужасен, но в его голове до сих пор слышался голос, как предупреждение: «Находись в постоянном ярком движении, иначе вся иллюзия рухнет сама по себе».

Он помнил, как лежал на серебряном песке ночной пустыни и думал о тихих местах, которым он не принадлежал. И как он иногда верил, как верил в течение времени, радость жизни и абсолютную беспощадную несправедливость судьбы, что в мире не было тихого места для него и никогда не будет. Не искушай Господа Бога своего.

Не очень мудро было соблазнять ангела, даже падшего.

Он стряхнул с себя воспоминания. Даже если это было правдой, то всегда было другое приключение.

Должно быть, вы подумали, что захватывающая ночная пьянка Магнуса и его бесчисленные преступления послужили причиной его высылки из Перу, но это на самом деле не так. Удивительно, но ему позволили вернуться в Перу. Много лет спустя он вернулся, но на этот раз один, и он действительно нашел еще одно приключение.

1962

Магнус прогуливался по улочкам Куско, мимо монастыря Ла Мерсед и вниз по Калье Мантас, где он услышал мужской голос. Первое, что он заметил, каким гнусавым казался голос. А следующим — что говорил по-английски.

 — Мне все равно, что ты говоришь, Китти. Я утверждаю, что мы могли сесть на автобус до Мачу-Пикчу.

 — Джеффри, до Мачу-Пикчу не ходят автобусы из Нью-Йорка.

 — Ну, да, — помолчав, сказал Джеффри. — Если Национальное географическое общество собирается указать злосчастное место в своей работе, то они должны, по крайней мере, организовать движение автобусов.

Магнус смог обнаружить их, направившись тем же путем, через арки, выстроившиеся вдоль улицы, как только пройдешь мимо колокольни. У Джеффри был нос человека, который никогда не затыкается. Он шелушился от жаркого солнца и сухого воздуха, а когда-то свежие края его белых брюк теперь висели, как грустный увядающий цветок.

 — Другое дело местные жители, — сказал Джеффри. — Я надеялся, что мы сможем сделать приличные фотографии. Я ожидал, что они будут гораздо более красочные, понимаешь?