Татьяна Талова - Кузнеца дочь Страница 10

— Знаю.

— Тот нож… — припомнил Вестейн. — Тот нож из Гардарики, который тебе так дорог… подарок… Что бы ты сказала, убей я твоего конунга?..

Бесполезно говорить с той, кто ничего, кроме своей беды, не видит. Вестейн отвернулся, с большим трудом вспомнил, что собирался рассказать.

— А знаешь, я ведь встретил твоих сородичей… Там, в море…

Пошатнулась дочь кузнеца. Знала она, что делают викинги с теми, чьи корабли повстречаются им в море! Хотела крикнуть — зачем сказал?! — не смогла…

— Меч ищешь? И на меня так вот замахнешься?..

— А различия не вижу, — смогла только выговорить Голуба.

И хорошо, что смотрел Вестейн хевдинг в сторону — не вынесла бы такого взгляда девушка! И смолчал Мертвый, не сказал, что впервые не стали его воины биться, впервые разговором закончилась такая встреча…

— Брат! — позже, вечером сказал Вестейн херсиру. — Этой осенью жди гостей из Гардарики… Я договорился… Они обещали много богатого товара…

— Быть может, впору менять твой черный драккар на кнарр? — улыбнувшись, спросил Гудмунд. — С каких пор мой брат стал торговцем?

— С этого похода. И только на один раз, — пожал плечами хевдинг. — Больше не жди от меня такой глупости.

А потом все слышавшая Раннвейг, дождавшись пока Вестейн останется один, подошла к нему неслышно и спросила, нахмурив седые брови:

— Это из-за нашей Свёль? Из-за рабыни?

Долго молчал Вестейн Гаутрессон, а потом сказал:

— Этой зимой я назову ее своей женой.

А Раннвейг хотела промолвить, что любая рабыня обрадовалась бы на месте Мейтисслейви, но промолчала. Знала, что Вестейн долго ждал, чтобы хоть частичка этой радости отразилась на лице пленницы. Раннвейг задумалась. Другой бы на месте Вестейна и не подумал бы о женитьбе — и так его была бы девчонка… Поменялся сын, а мать и не заметила того. Или, быть может, она совсем плохо его знала.

Трудно сказать, что случилось с Голубой, едва увидела она гостей Нордрихейма, едва услышала родную речь!

— Мейтис-слей-ви, — тихо сказал Вестейн Даин, приплывший вместе с гостями и шагавший теперь рядом с высоким русоволосым мужчиной, — вот она, кузнец из Гардарики, о которой я вам говорил.

Голуба застыла камнем.

— Ужель не рада, девица? — лукаво сощурился купец. В волосах белели седые нити, но он был еще не стар. Он улыбался, скрывая свое волнение, а Голуба… Голуба только и смогла, что поклониться в пояс, как принято.

— Думалось, на шею кинусь, как своего увижу… — вырвалось у девушки. — А теперь с места не сдвинуться… Счастью не верю! Не чудится мне это?

— Не-ет! — засмеялся купец. — А что не сдвинешься… так то не помеха! — сердце доброе было у Стояна Всемилыча, а душа простая, открытая — крепко обнял Голубушку, словно дочь родную. — Бедная ты, бедная, — проговорил. — И как же занесло, почему ни отец, ни брат, ни жених не защитил?

— Так не было никого…

Вестейн задумчиво смотрел на эту встречу, не понимая ни речи, ни поведения Голубы. Она не плакала, только быстро-быстро говорила, вцепившись в руку торгаша. Почему-то этот жест приковал взгляд Вестейна. Много, уже очень много времени прошло с тех пор, как безотчетно взяла его за руку гардская пленница. Вот сейчас представлялось хевдингу, что убери этот Стоян руку, скажем, за спину — и рухнет на землю Мейтисслейви, ноги подкосятся. А тогда? — спрашивал себя Даин. А в то утро — оттолкни прочь от себя Голуба Вестейна с его воспоминаниями, ей бы ничего не стало, а на земле лежал бы грозный хевдинг…

Торговля вышла удачной, такой, что обе стороны остались довольны. Но до того, конечно же, был пир — встречали гостей…

— Дедо, — робко спросил мальчик с деревянным мечом. — А скажи вот, ведь с ними уехала Голуба? Со Стояном?

— Ну как тут сказать, — задумался баян, — и да, и нет…

— Это как?

— А так, — прищурился старик. — Так, что сказывать дай…

Баян улыбнулся, но вдруг стало видно, что все очень-очень серьезно и конец близок. И никто больше не осмелился спросить. Терпеливо ждали, слушали…

…Как вы знаете, на славном пиру да во большом хмелю — многое произойти может. Языки развязываются, драки случаются, но и братания бывают, и самые искренние слова. Да! Многое передумал за тот вечер Стоян Всемилыч, больно не хотелось оставлять здесь Голубу… Да только как подойти к местному князю? Как спросить? И решил Стоян, что, должно быть, Голуба знает (чай, жила здесь почти год!) норов Гудмунда. Подошел он к ней наутро, раньше уйти не мог — нехорошо это по отношению к хозяевам, — когда хмель немного повыветрился.

Голуба же, считай, всю ночь ждала купца, как заговорщица какая. И зачем ждала — сама не знала, а только уверена была — придет.

— Поедешь домой? Довезу, до Ладоги довезу, да и потом помогу добраться до Смоленска. Поедешь?

— Херсир… князь северный не пустит.

— Да как же не пустит?..

— А так! — тряхнула головой Голуба. — Слишком работа хороша, чтоб отпускать.

А и что еще говорить?.. Стоян подумал, затылок почесал.

— А сбеги! — трудно дались слова! Стоян, он же, — как я уже сказал, — был человеком хорошим. Что ни говорят о купеческой братии, а красть — он никогда не крал. А здесь еще и предательство выходило — этот князь его приветил, торговлю с ним вел, а Стоян вот так по-тихому, по-темному у него человека уводить собрался.

— Догонят, Стоян Всемилыч, — покачала головой девушка. — А если и нет… не по правде будет…

— Не по правде? А жить вот так, здесь — это по правде, стало быть? То, что от родной земли оторвали — это по правде будет, дите ты неразумное?

— Не могу, Стоян Всемилыч…

— Жених? — вдруг спросил купец. — Полюбился кто из здешних, что ли?

— Нет! — вскинулась Голуба. — Просто…

И сама закончить не смогла. Помолчал Стоян еще немного, поглядел на Голубу.

— Ну, — говорит, — как знаешь! Но ежели что… Там, если идти через тот лесок и выйти снова к морю, там будет очень удобное место для корабля… Я приметил еще во время других моих путешествий… Ты легко найдешь! Там на берегу есть огромная, расщепленная надвое старая сосна. Я думаю, идти до нее будет дня два-три… Я задержусь там на какое-то время. Запомни.

…А пробыли гости в Нордрихейме дней десять или больше, потом засобирались домой. Заговаривал-таки Стоян о том, чтобы выкупить рабыню, да все зря. Тяжело было уезжать доброму купцу, да Голубе, верно, было еще хуже. Безжизненно смотрела она на уплывающий корабль, пока не скрылся тот за горизонтом, и после — не двигаясь совсем, ровно камень.

Не знала, что почти все это время стоял за спиной, в десятке шагов от нее, хмурый Вестейн Даин. Стоял — и не знал, что сказать.