Джек Вэнс - Лионесс: Мэдук Страница 10

Казмир хмыкнул: «Как мне недавно сообщили, уже четыре отряда Эйласа охотятся за Торквалем. Хотел бы я знать, как долго ему удастся от них скрываться!»

«Это во многом зависит от самого Торкваля, — отозвался Робальф. — Он может прятаться среди скал или в развалинах крепостей на горных лугах, и его никогда не найдут. Но если Торкваль осмелится делать дальнейшие вылазки, в один прекрасный день ему не повезет — его выследят до логова и вытащат за ушко да на солнышко».

«Не сомневаюсь, что ты прав», — сказал Казмир и постучал костяшками пальцев по столу. В помещение тут же зашел Эшар: «Что будет угодно вашему величеству?»

«Отсчитай Робальфу десять серебряных флоринов и один полновесный золотой. И устрой его поудобнее где-нибудь поблизости».

Робальф встал и поклонился: «Благодарю вас, государь». Курьер и помощник камергера удалились из Камеры Вздохов.

Казмир, погруженный в размышления, продолжал сидеть за столом. Ни поведение Торкваля, ни его предприятия нельзя было назвать удовлетворительными. Казмир поручил Торквалю восстанавливать баронов друг против друга, используя засады с переодеваниями и ложные улики, распространяя слухи и разжигая обманом клановую вражду. Грабежи, убийства и поджоги, однако, придавали Торквалю репутацию свирепого разбойника, против которого приходилось защищаться совместно, забывая о вековых предрассудках и взаимных подозрениях. Таким образом, в конечном счете преступления Торкваля объединяли баронов вместо того, чтобы сеять рознь!

Казмир крякнул от досады. Опорожнив буковую кружку, он со стуком опустил ее на стол. В последнее время ему не сопутствовала удача. Как инструмент государственной политики, Торкваль оказался капризной и даже бесполезной фигурой. Вполне вероятно, что он окончательно спятил. А Эйлас окопался в Поэлитетце, нарушая далеко идущие планы Казмира. Еще одна проблема мучительно и неотступно беспокоила Казмира: давнее предсказание Персиллиана. Пророчество, произнесенное Волшебным Зерцалом самопроизвольно, а не в ответ на вопрос, как того требовал ритуал, оставило неизгладимый отпечаток в памяти Казмира:

Казмир! Напрасно день и ночьСудьбу ты тщишься превозмочь:Наследным принцем разрешитсяСульдрун, твоя шальная дочь.За круглый стол, на древний тронВместо тебя воссядет он,Когда судьба твоя свершитсяИ опустеет Хайдион.

Казмир уже много лет пытался разгадать смысл этого предзнаменования. Поначалу оно казалось совершенно бессмысленным, так как единственным ребенком принцессы Сульдрун, судя по всему, была дочь, принцесса Мэдук. Но Казмир подозревал, что во всей этой истории что-то было не так; в конце концов ему удалось докопаться до истины — и его пессимизм оказался вполне оправданным. Сульдрун действительно родила мальчика, но фея из Щекотной обители подменила его своим отродьем, девочкой-полукровкой. Таким образом, король Казмир и королева Соллас, ни о чем не подозревая, приютили и вскормили найденыша, объявив на весь мир, что это безродное порождение лесной нечисти — их внучка, «принцесса Мэдук».

Теперь пророчество Персиллиана уже не представлялось полным парадоксом — а значит, стало еще более зловещим. Казмир организовал повсеместные поиски, разослав множество агентов, но тщетно: сын Сульдрун пропал бесследно.

Сидя в Камере Вздохов и схватившись толстыми пальцами за ручку буковой кружки, король Казмир напрягал ум вопросами, которые задавал себе уже тысячу раз: «Кто этот сын, будь он трижды проклят?

Как его зовут? Где он прячется, ускользая от внимания самых искусных и пытливых шпионов? А! Если бы я только знал! Я смел бы это препятствие со своего пути, как ураганным ветром!»

Как всегда, однако, на эти вопросы не было ответа, и безвыходное беспокойство не проходило. Мэдук давно уже официально признали дочерью принцессы Сульдрун, отречься от нее было практически невозможно. Для того, чтобы придать законность ее существованию, сочинили романтическую легенду о благородном рыцаре, тайком приходившем на свидания с Сульдрун в старом саду, о брачной церемонии, состоявшейся при лунном свете, и о ребенке, превратившемся в чудесную маленькую принцессу, любимицу всего двора. Легенда эта была ничем не хуже любых других и, подобно многим сказкам, в каком-то смысле почти соответствовала действительности — если не считать факта подмены ребенка, во всем Хайдионе известного только королю. Никто уже не заботился о том, чтобы установить личность любовника Сульдрун — опять же, кроме короля Казмира, в ярости бросившего несчастного молодого человека в подземную темницу, не поинтересовавшись предварительно тем, как его звали.

У Казмира присутствие принцессы Мэдук вызывало только раздражение, доходившее до исступления. Согласно общепринятым представлениям, дети эльфов и фей, вскормленные человеческой пищей и выросшие среди людей, постепенно теряли волшебные свойства и становились практически неотличимыми от обычных смертных. Но в некоторых случаях — по словам ведунов, знакомых с повадками лесного народца — подкидыши такого рода, озорные и коварные, взбалмошные и неуживчивые, сохраняли диковатый характер и отличались необъяснимыми странностями. Казмир иногда спрашивал себя, не взял ли он на себя слишком большой риск, выкормив столь ненадежное существо. Действительно, Мэдук отличалась от других девушек, воспитывавшихся при дворе, а иногда проявляла черты характера, вызывавшие у короля замешательство и даже тревогу.

Тем временем, Мэдук еще ничего не знала о своем истинном происхождении. Она считала себя дочерью принцессы Сульдрун — почему бы она стала в этом сомневаться, если в этом никто не сомневался? Тем не менее, королева Соллас и дамы, обучавшие ее придворному этикету, рассказывали ей истории, расходившиеся в подробностях, что заставляло о многом задуматься. Принцессу Мэдук воспитывали леди Будетта, леди Дездея и леди Мармона. Мэдук недолюбливала каждую из трех воспитательниц и ни одной не доверяла, потому что каждая из них по-своему пыталась сделать Мэдук не тем, чем она была, а Мэдук твердо решила оставаться собой.

Девятилетняя Мэдук, длинноногая и подвижная — даже непоседливая — издали выглядела почти как мальчик, но у нее была лукавая и привлекательная девичья физиономия. Иногда она перевязывала копну золотисто-медных кудрей черной лентой, но нередко распускала волосы, позволяя локонам болтаться на лбу и закрывать уши. Взор ее небесно-голубых глаз заставлял таять все сердца; ее широкий рот находился в постоянном движении: губы то растягивались, то поджимались, их уголки то поднимались, то опускались, причем нередко не в унисон, отражая изменчивые и противоречивые чувства. Мэдук считали непослушной и своевольной; пытаясь определить ее темперамент, окружающие прибегали к таким выражениям, как «капризная воображуля» и «неисправимо испорченный ребенок».