Алана Инош - Гроза Страница 10

Ожидание вечера празднично искрилось, как шампанское. В светлом, приподнятом настроении Люба порхала по участку: подвязывала малину, попутно подрезая верхушки веток, рыхлила и разбрасывала гранулы удобрения под кустами, полола, белила стволы яблонь и вишнёвых деревьев… Бабушка только дивилась её кипучей деятельности:

– Ишь, разошлась… То её палкой работать не заставишь, то вдруг…

Мясо для шашлыков мариновалось в большой кастрюле в холодильнике, на нижней полке ждали своего часа три «полторашки» пива. Открыв дверцу, мама крикнула отцу:

– А ты к шашлыкам только пиво взял, что ли?

– Ну, – отозвался отец из комнаты. – А чего надо было-то? Водки, что ли?

– Да нет… Валерия придёт, за вином хоть сгонял бы, – размышляла мама вслух. – Всё хоть поприличнее. А то – пиво…

– А что? Пиво – тоже нормально, по-моему, – сказал отец.

– Коль, ну сгоняй, магазин-то недалеко, – упрашивала мама. – Человек в гости придёт, а мы ему пиво наливать будем? Несолидно.

Отец поломался, поворчал, но переоделся и вывел машину. Мама напутствовала:

– Да дешёвку какую-нибудь пакетированную не бери! Не экономь…

– Грузинское возьми, пап, – посоветовала Люба. Ей пришла в голову одна затея.

Отец хмыкнул, сел в машину и уехал в город. Вернулся он через час с пятью бутылками «киндзмараули» – тёмными, торжественно-нарядными, одной пузатой бутылочкой коньяка, а также докупил забытую впопыхах минералку.

– Пиво тогда будет на утро, – усмехнулся он.

Вечер позолотил ванилью лёгкие облака и разлил по земле янтарь солнца. Люба крутилась перед старым настенным зеркалом, принаряженная в белый сарафанчик с пышным подолом, обильно струившимся фалдами; волосы она оставила распущенными, для кокетства приколов над ухом ромашку. Отец раскочегаривал мангал, мама нанизывала мясо на шампуры, разморённая бабушка сидела в плетёном кресле под яблоней, обмахиваясь какой-то картонкой вместо веера, а Пушок кучкой шерстяных шнурков устроился у её ног: набегался за день.

Расхаживая у калитки, Люба поглядывала в сторону участка Нины Антоновны: ей хотелось первой встретить Валерию. Сердце тепло ёкнуло: соседка наконец показалась – в тех же джинсах и сапогах, но уже в белой блузке с закатанными рукавами и с букетом голубой сирени. С каждым шагом улыбка на лице Любы жарко и ликующе расширялась, отражаясь и на губах Валерии.

– Это вам, мадемуазель, – сказала она, вручая Любе букет.

– Ой… Спасибо. – Девушка зарылась носом в душистые гроздья, стреляя глазами поверх сирени.

Букет она поставила в банку с водой и торжественно водрузила в центр стола. Первая порция шашлыков тем временем подоспела, и отец разлил по стаканчикам вино. Пить «киндзмараули» из пластиковой тары было вопиющим грехом, и бабушка не постеснялась об этом сказать, но Валерия мягко заметила:

– Не посуда красит вино, а вино облагораживает посуду.

– О! – поднял палец отец. – Афоризм! За это – первый тост.

– М-м, – одобрила мама, отпив глоток. – По-моему, это настоящее. Валерия, как вам?

– Прекрасно, – со сдержанной улыбкой ответила та, пригубив.

Люба запила разгоревшееся ни с того ни с сего волнение сразу половиной стакана. Мама строго нахмурилась:

– Не налегай-ка особо, это тебе не компот.

– Да ладно, мать, она уже взрослая девочка, – усмехнулся отец.

Поговорили на общие темы: о погоде, о грядках, Валерия похвалила землянику, которой её Люба угощала прошлым летом.

– У нас три сорта: «маршалл», «чешская красавица» и «венгерский великан», – охотно рассказала мама. – Очень крупноплодные, вкусные. Если решитесь купить у Нины Антоновны дачу, советую и вам их попробовать посадить.

– Дача – это хорошо, – задумчиво проговорила Валерия. – Я пришла к выводу, что без умения отдыхать не будет и хорошей работы.

– Это точно, – согласилась мама. – А кем вы трудитесь, если не секрет?

– В строительной фирме, – обтекаемо ответила соседка.

– Директором, наверно? – с усмешкой предположил отец.

– Ну, не генеральным, конечно. – Валерия откусила кусочек шашлыка, прожевала, запила глотком вина. – Финансовым, если уж совсем точно.

– Неплохую карьеру сделали, – проговорил отец. – А что ваша фирма строит?

Валерия перечислила несколько объектов, которые были у них в работе, и отец понимающе кивал.

– А вы не замужем, Лерочка? – подала голос бабушка.

Мама вытаращила на неё глаза: мол, ну что за вопросы! Впрочем, гостья ответила спокойно и суховато:

– Нет. Работа, знаете ли, отнимает всё время.

– Работа работой, но и детей рожать тоже надо, – наставительно сказала бабушка. – Годики-то летят, часики тикают… За тридцать вам уж, поди, перевалило? Денежки зарабатывать, конечно, надо, но кому они нужны будут, если нет семьи?

– Не самая подходящая тема, – мягко, но решительно остановила её мама. – Личная жизнь Леры никого не касается.

– А что это у нас тихо? Скучно даже, – чтобы переменить разговор, заметил отец. – Радио, что ли, хоть включить…

Второй стаканчик вина разлился внутри у Любы теплом, одетым в сиреневое кружево и янтарные бусы заката. Остудив внутренний жар глубоким вдохом, она сказала:

– Зачем нам радио, когда у нас есть дедушкина гитара? А Лера играет и поёт, я сама слышала.

Это и был её маленький замысел: вызвать к жизни тайну высокого забора и воскресить если не смех, то хотя бы звон гитары и голос, поющий грузинские песни. Почему она была так уверена, что пела именно Валерия, а не её подруга? Наверно, малинник, колыхаясь, подсказывал ей это, да и яблони, подрумяненные вечерними лучами, высмеивали даже саму мысль о том, что на это оказалась бы способной блондинка со змеиным взглядом. Не было у неё такого сердца, из которого рождаются песни…

– Да? Вы поёте? – оживилась мама. – Дедова гитара у нас и правда есть. Может, исполните что-нибудь?

– Да ну, – нахмурилась Валерия, бросив на Любу не то укоризненный, не то сердитый взгляд. – Я давно уже не играла, позабыла всё.

– Не может быть, не верим, – поддержал маму отец. – Если поёшь, разучиться, по-моему, невозможно!

Вино влило пружинистую готовность в ноги Любы – прямо-таки богатырскую силушку. Вечер обвивался вокруг души тёплым монистом солнечных зайчиков, тихий покой неба венчал их с Валерией взгляды: один – торжествующе-ласковый, другой – смущённый.