Елена Хаецкая - Изгнанник Страница 10

Наверное, такой же ужас испытывал в проклятые восьмидесятые какой-нибудь романтический юнец, рассматривая транзистор с гравировкой «Дорогому сослуживцу», который подарили дедушке в день выхода на пенсию. Сорок лет в одном и том же КБ.

Швыряясь «Тремя мушкетерами» в стену, означенный юнец кричал:

— Нет! Я не хочу так! Почему все в книгах — ложь? Почему в действительной жизни так не бывает? Почему д'Артаньяну — все, а мне — ничего? Я тоже хочу в девятнадцать лет — не в Политех, а в Париж, со старой шпагой, на старой лошади!

Но у отца не было старой шпаги, не говоря уж о старой лошади. И у деда не было.

Жизнь вдруг распахнулась перед юнцом, как длинная анфилада одинаковых комнат, вся, до самой последней. Сорок лет топтания на месте, а там, где финиш, — там, где у других маршальский жезл, к примеру, — там транзистор «Дорогому сослуживцу». Убейте меня сразу, пожалуйста. Пока мне только семнадцать.

Единственный человек, который понял бы сейчас отчаяние Авденаго, звался Николай Иванович Симаков, преподаватель русского языка и литературы. Но Н. И. Симаков — в Истинном мире. Плевать он хотел на своих бывших учеников. Он дорвался до настоящей жизни.

Придется голубчику Авденаго разбираться со своим будущем в одиночку. Он даже Деянире с этими мыслями позвонить не мог. Деянира — та еще язва, сразу начнет его высмеивать. Ей хорошо, у нее есть своя жизнь. А Авденаго навсегда застрял у Морана.

Он вошел в квартиру с покупками и сразу прошел на кухню. Из гостиной, где Джурич Моран изволил закисать на диване, доносилась музыка. Моран услышал, что Авденаго пришел, и завопил:

— Эй, раб! Эй!

— Сейчас, — буркнул Авденаго себе под нос. — Вишь, зануда. Продукты в холодильник положить не дает, сразу орать ему надо.

— Что ты там бормочешь? — вознегодовал Моран и бурно зашевелился на диване. — А ну, иди сюда! Господин кличут!

— Сейчас, — досадливо повторил Авденаго, скрываясь на кухне.

Пес вырвался из гостиной и метнулся за ним. За последнее время щенок здорово вырос. В общем-то, он уже перестал быть щенком. Превратился в веселого кобеля, хвост свернут в причудливую многослойную баранку, уши как у зайца, ну, может, чуть поменьше. (Моран уверял, что как у эльфа). Пес желал проинспектировать покупочки. Авденаго беспощадно отгонял его от сумок, но пес все равно всюду совался холодным и мокрым носом.

Вслед за псом на кухне возник Джурич Моран.

— Я тебя зачем дома держу? — вопросил он у Авденаго.

— Чтоб помыкать, унижать и чтоб я посуду мыл, — сказал Авденаго. — Для чего же еще?

Моран прямо задохнулся от подобной наглости.

— Я тебя для компании держу! — рявкнул он. — Чтоб было с кем слово перемолвить! Чтоб было, кому стакан воды мне подать на старости лет!

— Заладил, — огрызнулся Авденаго. — Стакан воды ему. Дайте продукты разложить, собака ведь украдет.

— Ну и пусть украдет! Это господская собака! Ей дозволено!

— Так ему же плохо будет, — объяснил Авденаго. — Если он, к примеру, сыр в упаковке сожрет.

— Мой пес не такой дурак, чтобы в упаковке жрать.

— А вдруг случайно? — предположил Авденаго. — Вот вы, помнится, Как-то раз сосиски съели прямо в целлофане.

— Сардельки-то можно в оболочке, так почему сосиски нельзя? — проворчал Моран.

— Многие беды проистекают от неразумия, — сказал Авденаго.

Он закончил наконец разбирать пакеты и закрыл холодильник. Пес с сожалением проводил взглядом колбасу, но быстро утешился и побежал опять в гостиную.

Понукаемый Мораном, Авденаго вошел туда и остановился на пороге.

— Что?

— Слушай.

Моран опять улегся на диван и включил музыку.

Некоторое время все трое слушали: Моран — с восторгом, Авденаго — скучая, а пес — просто радуясь близости к хозяину.

Потом Моран сказал:

— Дошло до тебя?

— Что? — спросил Авденаго.

— Музыка.

— Я понял, что это музыка.

— Осел! Это «Анюта» Гаврилина.

— Композиторша такая?

— Ты не человек, ты — кобылье вымя, Авденаго. «Анюта» — название произведения. Гаврилин — композитор.

— А, — сказал Авденаго без малейшего интереса.

Моран прибавил звук и закричал:

— Гаврилин! Вот это был — тролль! Из троллей тролль! Да я просто уверен, что он — истинный подменыш!

— Вас послушать, так все кругом подменыши, — проворчал Авденаго.

— Человек не мог такое написать, — продолжал Моран. — Я уже третий час слушаю. Сверхчеловечески! И такие чувства во мне пробуждает! Да меня просто распирает от ощущения собственного величия. Это музыка такая! Троллиная. Она пробуждает во мне осознание моей творческой мощи. Понимаешь?

— Нет, — сказал Авденаго, хотя на самом деле все он прекрасно понимал. И ему было тоскливо.

— С каждой нотой я все более осознаю, насколько же я велик, прекрасен, значителен… — продолжал Моран. — Как чудесен мир оттого, что в нем есть я.

Авденаго криво пожал плечами. Ему хотелось поскорее разобраться с обедом и пойти спать. День не имел никакого смысла. Просто еще один день из череды одинаковых. Это у Морана что ни сутки — то новое озарение, а Авденаго просто коснел. В двадцать лет коснеть — не занятие.

— Я сегодня размышлял о существах Первой Реальности, — продолжал Моран, — назовем их Р1, и о существах Второй Реальности, назовем их…

— Р2, — с кислым видом завершил фразу Авденаго. — Очень увлекательно.

Моран приподнялся на локте и впился в него взглядом. Авденаго нацепил на физиономию привычную маску фальшивой заинтересованности и легкого испуга, какую, по мысли молодого человека, надлежит носить денщику, когда Его Высокопревосходительство изволит делиться с ним своими возвышенными мыслями.

— Вот ты, Авденаго, к примеру, — типичное Р2.

— Кто ж будет спорить, — вздохнул Авденаго. — Вот и поясницу у меня что-то ломит…

— А знаешь, как определить, кто Р1, а кто Р2? — Моран сделал музыку еще громче и теперь ему стоило больших трудов перекрикивать ее. — Очень просто! Я постиг. К Р2 применим родительный падеж. Вот к тебе, скажем, применим. Смотри. Ты — Авденаго. Да?

— Ну, да, — сказал Авденаго.

— А что такое — Авденаго? — настаивал Моран.

— Я, — сказал Авденаго.

— Что? — гаркнул Моран. — Что ты говоришь?

— Я говорю — я! — завопил Авденаго.

— Мешаешь вальс слушать, — сказал Моран. — Заткнись.

— Я, пожалуй, лягу, — проговорил Авденаго и растянулся на полу.

Они дослушали вальс. Моран изловчился и лягнул Авденаго в бок.

— Ты что тут разлегся при своем господине? Совсем обнаглел? Ты хоть осознаешь, смерд, при ком ты разлегся?