Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир Страница 10

В воздухе повеяло сыростью, на лицо будто накинули мокрый платок, под сапогами захлюпало.

– Пень волохатый! – буркнул гридень. – Ну, точно от Волоса уродился! Воду за версту чует.

Деревья поредели. Ноги увязали по щиколотку, подошвы отрывались от земли с противным хлюпаньем. Буслай вломился в заросли осоки и сбавил шаг, внимательно смотря под ноги. Вот уж угодил – в заболоченную местность, а чистый ручей – где-то в сторонке. Сквозь частокол сомкнутых зубов протиснулось ругательство.

Широкий ручей, почти озеро, открылся неожиданно. Буслай шагнул и едва не грянулся в заросшую ряской воду. Гридень отступил, и в сапоге явственно хлюпнуло. Над водой пронесся тяжкий стон.

Ручей наполовину зарос грязно-зеленой ряской, растительная гладь вздыбилась моховыми кочками. Пройдет немного времени, и вода совсем зарастет, то-то радости будет болотнику да жене его, злобной красавице с гусиными лапами! Запляшут ночами синие огоньки заблудших душ.

Темная гладь чистой воды отражала облака, траченные горелым золотом с щедрыми прожилками. Кудрявые подушки неба с краю чернели, а середка напиталась красой заходящего солнца. Центр ручья будто залили медом.

Буслай добрался до чистой воды. Нога его едва не провалилась сквозь обманчивую твердь; пришлось присесть на корточки и тянуть руку с баклажкой до плечевого хруста. Вода забулькала в горлышке, кисть повело вниз, гридень напряг руку и тоскливо уткнулся взглядом в заболоченный участок.

Кочка мха дрогнула, провалилась в рясковый ковер. Воздух огласило кваканье. Буслай недоуменно огляделся. Баклажка хлюпнула, и из полной горловины всплыл пузырек воздуха.

Взгляд гридня прикипел к воде: в глубине мелькнуло крупное тело… стремительно поднялось… От неожиданности Буслай отпрянул и задом плюхнулся на мокрую траву. Ткань портов мгновенно взмокла, и кожи коснулась противная сырость. Мокрая рука выпустила баклажку – сосуд канул на дно с громким плюхом.

– Проклятье! Что за день такой? Неужто вдохнул колдовское изурочье, на ветер лаженное? – сокрушался гридень.

Вода гулко плеснула, и на поверхность всплыл зеленый валун, облепленный водорослями и грязью. В центре, возле выступа, похожего на нос, блестели два камушка. Буслай подозрительно оглядел диво и презрительно скривил губы. Валун улыбнулся, будто взрезали ножом кусок дерна, блеснул черными зубами.

– Ичетика не хватало! – простонал Буслай.

Валун приподнялся – мутные струи стекали с головы ичетика на его широкие плечи, ключицы. То, что Буслай принял за грязь, оказалось пиявками. Буслая передернуло от омерзения. Вот пакость!

Глаза ичетика задержались на топоре, опасно сузились.

– Здрав будь, воин.

Буслай процедил сквозь зубы:

– И тебе подобру.

Водную гладь проткнули зеленые руки с жутковатыми желтыми ногтями, в страшенных граблях баклажка смотрелась нелепо. Гридень сплюнул с досады, ичетик заслышал скрип зубов, усмехнулся гнусно:

– Не твоя?

– Ты что, дурак? – озлился гридень.

– Хочешь назад?

– Хочу, – ответил гридень без особой надежды.

Лапа с когтями протянула баклажку.

– На.

Буслай вскочил на ноги, отступил на пару шагов:

– Нашел дурака!

Младший брат водяного не так силен, помельче, но привычки поганые. Пакостит по-мелкому: посевы зальет, подмоет мосточки и крутой берег, а если какой дурак руку сунет, утащит, как пить дать. Эх, баклажка пропала! Стрый нагоняй задаст.

Буслай развернулся. Сочная трава захрустела под сапогами.

– Погоди! – окликнул ичетик. – Бражка есть?

– Чесночная! – огрызнулся гридень на ходу.

В спину ударило так, что не удержался на ногах, упал: в лицо бросилась трава, а лопатки обдало влагой.

В воде хохотал ичетик, гнусную тварь поддерживал хор лягушек. Буслай схватил полупустую баклажку, глаза его метнули молнии в ичетика, но тот на прощание хмыкнул и скрылся, оставляя круги на воде.

– Скотина! – выругался гридень с чувством.

Савка кончил уход за конями, проверил привязь, довольно крякнул. Стрый, ерзая на одеяле, с отеческой теплотой наблюдал за отроком. Через пару лет славный будет воин.

Лют вытащил из мешка птицу, добытую Буслаем утром. Кишки и голову зашвырнул подальше в кусты и принялся рвать перья жилистыми пальцами. Костерок в яме проглатывал пушинки, и вскоре запахло паленым.

Стемнело. День завис на тонкой грани меж сумраком и ночью, кусты на дальнем краю полянки слились в серую массу. Костер бросал вокруг желтый отсвет, красно-желтая полоска отметила лицо Люта. Стрый присмотрелся, нахмурился:

– О чем думу думаешь?

Лют замялся. Савка поймал смущенный взгляд гридня, отвернулся. Что могло взволновать сильномогучего воина?

– Из головы не выходит сказ о битве Перуна со Змеем.

Лицо воеводы потемнело, ибо не любил он упоминаний о Волосе. Пересилил себя, сказал непринужденно:

– Будто не слыхал ни разу.

– Не в том дело.

Савка отошел подальше, с преувеличенным любопытством осмотрел привязь коней, сел под деревом и под шепот кроны прикрыл в полудреме глаза.

– Вот мы знаем, что Волос… – продолжил Лют и запнулся. Хотел сказать, что Змей хитростью и коварством пленил Перуна, но вовремя прикусил язык. – Волос заточил супротивника, и тот долго не мог освободиться.

– Ну? – буркнул Стрый.

Лют окончательно позабыл о птице – полуощипанная тушка свалилась в траву.

– А кто разбил цепи? Кузнец. – Лют потрясенно выдохнул последнее слово и выжидательно посмотрел на воеводу.

Стрый подвигал складками на лбу, спросил недоуменно:

– Ну и?

Лют едва сдержал вздох разочарования: неужто поблазнилось несусветствие?

Стрый смотрел требовательно, но в глазах его мелькнуло опасение: уж не повредила ли уму лучшего гридня нечистая сила?

– Мы – воины, – продолжил Лют. – Перун, бог Грозы, благоволит нам, мы – любимые его чада. Дочери его, Магуре, любы витязи. Сраженных воинов сладко целует, дает испить воды из золотого черепа, и счастливый витязь отправляется в ирий. Мы клинками охраняем мир от Кривды, на свете нет людей важнее нас. Так почему Перуна освободил не блещущий панцирем воин, а кузнец?

Стрый одобрительно кивал, в глазах затеплились огоньки, но после последней фразы он нахмурился.

– Не бери в голову, – громыхнул воевода. – Мало что придумают кощунники, может, и воин освободил, оружный молотом, а молва списала на кузнеца. Все просто.

Лют кивнул, взглядом споткнулся о тушку птицы, спохватился – и в стороны полетели перья. Задумчивый блеск в его глазах почти растаял. Стрый отметил недовольно: немного недоумения все же осталось.

Затрещали громко ветки. Испуганный Савка продрал глаза и кинул ошалелый взгляд на Буслая. Гридень зло оглядел поляну и поспешил к костру. В руки воеводы ткнулась баклажка. Стрый насмешливо оглядел гридня: