Татьяна Мудрая - Меч и его Король Страница 10

Пять лет назад мою бабку еще звали Библис. Десять — Верховная Мать Библис. Двадцать — Именем Энунны Одна из Трех Соправительница Библис, дочь Хельмута и Китаны. До моего сакраментального рождения она была Библис-Бахира умм Моргэйн бинт Амир Арман ал-Фрайби Энунниа. То бишь Библис, урожденная Бахира, владетельница — иначе говоря, мать — принца Моргэйна и приемная дочь короля (точнее — Амира Амиров) Армана из Фрайбурга, жрица богини Энунны. Уф.

По мере возвышения сии пышные имена одно за одним слетали с моей бабки, точно осенняя листва. К чему они ей, единственной в своем роде?

Редкостная красота ее, однако, еще сохранялась довольно долгое время. У служительниц богини земного плодородия и любовной ярости это длится до тех пор, пока с этого имеется хоть какой-нибудь прок. А потом как-то вмиг спадает с плеч, равно как изысканный наряд, закрывающий статную фигуру вплоть от шеи и кистей рук и до самых пят.

Так что теперь моя царственная матушка Мария Марион Эстрелья выглядит куда моложе нашей колдуньи, чем на календарный год, который их на самом деле разделяет. А про мою воспитательницу Стелламарис, нашу «железную леди», и вообще речи нет. Не увядает, хоть ты сам в прах рассыпься! Только мужает, если можно так выразиться о женщине. Металл в голосе, упругость стальной пружины в теле, серебряное свечение на дне глаз. И вечная рыжина в косах — почти как у меня самого, только поярче и совершенно без седины.

Ну, я-то, несмотря на долгий седой волос, еще мужчина в соку, хотя хорошо уже заглубился в свой четвертый десяток. (Тем более что природной лысины не имею и тонзуры не брею — в моем ордене это не принято.) И хранит меня таким мое отшельничество, мое милое монашество, мое избранничество среди равных. И моя откровенная неженатость.

А самое главное — мои ба-фархи. Супердельфины, как выражается мой юный друг из Рутена. Разумные животные, которым это определение пристало гораздо верней, чем рутенским. Как бы даже и не животные более. Добродушные, но умеющие яриться в бою. Покладисто несущие не такую уже удобную пеньковую сбрую, которая позволяет нам с головокружительной скоростью нестись по волнам на их крутой спине, сжимая ногами крутые бока. Пожалуй, ба-фархи не уступят размером легендарному индийскому слону, только что стихии этих двух видов несовместимы. И мощь наших друзей почти не встречает преград, в отличие от силы сухопутных тварей.

Да, а моя прародительница всё еще идет по направлению… К тесным рядам то ли индейских типи — но куда круглее и без перекрещения прутьев вверху, то ли эскимосских иглу, но без снега, то ли просто степных юрт. Наше тесное общение с миром Рутен обогатило нас множеством понятных всем терминов и сравнений.

Более всего наш малый монастырь похож на старинный ирландский или вообще кельтский. Гробница святого Колумбана под высоким куполом-ротондой, натурфилософская лаборатория и вокруг них — стадо малых круглых скорлупок из прутьев, иногда обтянутых кожей погибших ба-фархов, но куда чаще — гладко выделанным войлоком.

Вообще-то наша безымянная покровительница и сама живет здесь. Единственная среди нас дама.

Нет, мы бы с радостью поселили ее отдельно, более того — вырастили бы ради нее одной кольцевидный коралловый дворец, в каких обитают островные и прибрежные ба-нэсхин, а теперь еще и мои дорогие мальчики. В самом начале так строились капища и хранилища древней памяти — своеобразные библиотеки из размеченных особым образом раковин. Ручные коралловые полипы начинают это строительство на самом дне моря, доводят до уровня соленой воды и потом как бы поднимают, надстраивают этажи снизу. Селятся они сами в морских этажах, где вечно колышется и переливается вода, предоставляя людям вытачивать помещения в узорном теле надводного рифа. Обставлены эти людские залы почти так же непритязательно, как и наши одиночные клетушки, хотя потолки не в пример выше: там готические своды, здесь — закопченный дымом потолок, где в самом высоком месте пробита дырка для выхода дыма, а в прочих едва умеешь разогнуться. Плоское ложе для спанья, тощая подушка для сиденья, столик для чтения, письма и еды. И немыслимо щедрые звёзды…

Поистине, спрашиваю я себя, прежде чем отойти ко сну, не одно ли и то же бессмертное синее небо над Виртом и Рутеном, даже если на нем сияют иные солнца?

Только наша госпожа не хочет дворцов. И вообще держит себя так, чтобы с гарантией уберечь нас всех от соблазна. (Снова рутенское, торгашеское слово. Оба из них.) И даже так, чтобы я, в наилучших колумбанских традициях, не испытывал к ней никаких родственных чувств. Одни деловые.

Ибо тут я преуспеваю в своих начинаниях — так же, как преуспела в своем далеком сельскохозяйственном клостере моя многоплодная супруга.

— Ну, что скажешь, ученый брат Каринтий? — говорит Старшая.

Она почти никогда не здоровается: не любит тратить время напрасно. Зато уж не упустит шанса — непременно уязвит меня за главное моё здешнее прозвище. Я вполне мог бы, по ее мнению, оставить прежнее королевское имя — Кьяртан. Или, на худой конец, взять одно из принятых у эриннитских братьев растительных имен. Тех, благодаря которым наша обитель если не по виду, то на слуху кажется цветущим садом. Брат Джунифер, то есть Можжевельник, брат Эвфорбий — Молочайник, брат Лизимахий — Вербейник, брат Котонеастер — Кизильник, отец Бергений — Бадан, отец Артемизий — Полынь и отец Саксифраг — Камнелом…. А еще брат Эпимедиум — Горянка, братец Арункус — Волжанка (река такая есть в Рутене — Волга) и, как венец всего, наш пресвятой аббат, отец Эригерон, то есть Мелколепестник.

Для меня сие поначалу было куда как смешно, это теперь я свыкся.

— Знаешь, лэлелу (то есть мать отца), всё подтверждается не только экспериментально, но и статистической выборкой. Первое поколение метисов, неотличимое от нас и рутенцев, — норма. Просто исключений из нее слегка больше привычного для нас.

— Да, но зато какие исключения, — проворчала она. — Шило в мешке.

— При тамошнем разбросе антропологических и сексуальных признаков…

— Перестань грузить меня чепухой. Красоту и уродство — Вертдом всё своё может забрать от рутенцев назад. Но как отследить дальнейший переход скрытого в явное? Они же новых детей рожают, наши внедренные любимцы. И новые опасности нам создают.

— Ты имеешь в виду — переход латентных признаков в доминантные благодаря перекрестным союзам помесей? Я же говорил тебе…

— Внучек, ты окончательно испортился здесь, на границе Истинной Земли и Радужного Покрова. Этот твой ученый жаргон становится непереносим.