Джек Финней - Нечестивый город Страница 10

Защитник вскочил со своего места и крикнул:

– Ничего подобного, вашчесть! Показания обвиняемого весьма существенны, имеют непосредственное отношение к делу и представляют собой основу для дальнейшего изложения. Защита просит, чтобы обвиняемому была предоставлена возможность продолжать дачу показаний. Да будет так угодно Суду!

Старый судья проснулся.

– Ну что еще? – проворчал он. – Что тут происходит, господа?

Обвинитель повторил свой протест, а защитник повторил свой контрпротест. Судья попросил, чтобы ему зачитали какие-нибудь законы, прежде чем он примет должное решение. Защитник и обвинитель поспешили к своим столам и приступили к судье с охапками фолиантов. В подтверждение своей правоты они принялись зачитывать акт за актом, прецедент за прецедентом и постановление за постановлением. Услышав о мнении Верховного Суда, зафиксированном четыреста лет назад в весьма похожей ситуации, судья принял некое решение, защитник с обвинителем пришли к какому-то соглашению, и чернокожему человеку позволили продолжать.

– Мограласки купил себе другую бутылку: потом мы с ним пришли по песчаным дюнам к пляжу, сели там на пригорке и стали пить за красоту луны. Мы пили за красоту луны, а она милостиво принимала наше поклонение и расстелила для нас сияющую дорожку над легкими волнами. И мы смеялись, говоря, что луна приветствует нас и зовет к себе в гости. Очень красивая была ночь, но мы скоро забыли про нее.

Обвинитель опять вскочил и закричал:

– Я снова протестую, вашчесть! История про луну глупа и не имеет отношения к делу. Обвинение просит Суд внушить обвиняемому, что он должен описать лишь обстоятельства совершения преступления, не отвлекаясь на бессмысленные рассуждения! Да будет так угодно Суду!

Защитник тоже вскочил и закричал:

– Не придавайте значения его словам, вашчесть! Обвиняемый создает основу для своих дальнейших показаний. Луна весьма существенна, вашчесть. Позвольте ему продолжать. Да будет так угодно Суду!

Старый судья проснулся, и, выслав из зала присяжных, стал подробно и тщательно расспрашивать обвинение и защиту о том, какие у них есть основания для удовлетворения или отклонения данного протеста. Он попросил прочесть ему какие-нибудь законы и приказал приставу удалить из зала зрителя, который слишком громко кашлял. Наконец он все же решил удовлетворить протест и, наклонившись вперед, объявил чернокожему строгий выговор. Затем присяжные снова были призваны в зал, и судья предупредил их, чтобы они ни коим образом не поддавались влиянию предыдущих слов обвиняемого; после чего негр продолжил свой рассказ.

– Стало совсем темно, когда мы увидели фонарь. Моргаласки первый его увидел. Фонарь горел очень далеко, за устьями двух рек и за скалой, на которой лежала разбитая лодка. Мы видели только маленький желтый огонек, но он все время мигал, и мы поняли, что перед ним движутся какие-то фигуры.

Обвинитель снова вскочил: на этот раз он заявил протест против утверждения обвиняемого о фигурах, двигавшихся перед фонарем. Обвинитель указал Суду на бессмысленность этого утверждения, поскольку, как признал сам обвиняемый, было очень темно, и потому он ничего не мог знать ни о каких фигурах. Обвинитель привел пример процесса 1788 года: Флореат Го-Ли против Иды Р. Наусланд, известной так же, как госпожа X. X. Хаусланд и занимавшейся торговлей дамскими шляпками. Апелляционный суд отменил решение низшего суда, где председательствующий принял показание свидетеля, который на перекрестном допросе утверждал, будто видел в окне то, о чем шла речь.

Этот пример произвел глубокое впечатление на старого судью, и он немедленно призвал присяжных не принимать во внимание показания обвиняемого о фонаре и отдал распоряжение стенографисту вычеркнуть из протокола все соответствующие материалы. Защитник, видя, что теряет свои позиции, едва не совершив оскорбление Суда, принялся отчаянно цитировать противоположные постановления из прошлых заседаний, и даже предложил выработать взаимоприемлемое соглашение с обвинением. Но Суд не пожелал его слушать, и чернокожий человек продолжил свой рассказ.

– Мы забыли про луну и про красоту и пошли к фонарю. На берегу первой реки мы оставили свою одежду; на берегу второй мы оставили свои пустые бутылки. У скалы, на которой лежала разбитая лодка, мы оставили только свои следы.

– Фонарь был привязан к шесту, воткнутому в песок. Вокруг него танцевали две девушки, а третья сидела на краю круга света и потихоньку наигрывала на каком-то струнном инструменте. Луна, мне кажется, была все еще красива, но мы забыли про нее.

Обвинитель тут же вскочил с места, крича:

– Я протестую, вашчесть! Я самршитным образом пртстую. Обвиняемый говорит, что ему «кажется». Я позволю себе спросить высокий Суд: интересует ли нас то, что обвиняемому кажется, или то, что он знает? Обвинение просит Суд вычеркнуть из протокола последнюю фразу обвиняемого. Обвинение просит Суд призвать присяжных оставить эту фразу без внимания. И обвинение также просит Суд еще раз объяснить обвиняемому, как следует давать показания. Да будет так угодно Суду!

Защитник вскочил с места. Держа в каждой руке по три книги, он принялся цитировать прецеденты, пока вся атмосфера в зале не насытилась юридическими терминами и формулировками. Старый судья проснулся и спросил недовольным тоном:

– Ну что там еще, господа?

Обвинитель повторил свой протест. Защитник еще раз прокричал свои контраргументы. Однако судья заявил:

– Ну что ж, полагаю, протест достаточно обоснован. Я удовлетворяю его. Господин стенографист, исключите из Протокола последнюю фразу обвиняемого и запишите, что я призываю присяжных не придавать значения этой фразе, дабы она ни в коей мере не повлияла на их решение. И пусть обвиняемый продолжает. Однако, слушайте меня, обвиняемый, отныне вы должны в своих показаниях придерживаться только фактов, не упоминая о том, что вам показалось.

И чернокожий человек снова заговорил:

– Воздух был насыщен экстазом. Влажный песок шелестел под их маленькими ножками, их изящные руки томились по неземной любви, а обнаженные теплые тела извивались и корчились от неведомого желания. Музыка звучала долгими мелодичными аккордами. Мы лежали на маленькой дюне и наблюдали за ними, нервозно разрывая ногами песок: я мог слышать, как колотится сердце Мограласки, и он, наверное, слышал, как бьется мое.

На этот раз протеста почему-то не последовало; чернокожий удивленно вытаращил глаза и продолжал:

– Потом с небес сошло безумие. Их танец превратился в подобие оргазма. Как будто они знали, что мы здесь, и хотели подразнить нас. Их тела сплелись, и они стали кататься по песку, целуясь и кусая друг друга за уши, шею и груди. Ночь совершенно лишилась разума. Их вздохи и стоны пробудили в нас дикие желания. Девушка, игравшая на струнном инструменте, смеялась, глядя на пируэты своих подруг; она заиграла что-то еще более безумное, и тогда их жесты и позы перестали быть просто подражанием; перед нашими горящими глазами рождалось чудо нового греха.