Юлия Федотова - Враг невидим Страница 10

— Да, сэр, это очень печальная история, — вежливо вздохнул он, чтобы не показаться совсем уж бесчувственным чурбаном. Очевидно, что этому незнакомому человеку покойный Коннал Уилфред Веттели был гораздо ближе, чем собственному сыну, поэтому он действительно имел основания о нём скорбеть.

— Я знал его с рождения, — отводя подозрительно блеснувшие глаза, выговорил профессор. — Он был таким милым младенцем. И в колледже подавал большие надежды. Но характером оказался слишком слаб, и смерть супруги его окончательно подкосила… Но не будем о грустном! — перебил он сам себя. — Будем радоваться встрече! Мистер Токслей упомянул, что вы могли бы согласиться занять место преподавателя военного дела…

— Да, — с замиранием сердца проговорил Веттели. — Я хотел бы просить вас об этом. Я понимаю, у меня нет нужной подготовки и преподавательского опыта… Но может быть… Словом, я был бы благодарен за любую должность при школе, в том числе хозяйственную.

И без того длинное лицо профессора ещё больше вытянулось от искреннего изумления.

— Боги милостивые! О чём вы говорите, мой милый! Какая хозяйственная должность! Конечно, безработица — страшная вещь, она диктует свои условия. Но здесь, в провинции, мы ещё не стали такими разборчивыми, чтобы нанимать сторожами или садовниками лучших выпускников Эрчестера за последние десять лет… да-да, именно десять. За годы войны ваш результат никто не смог превзойти. Что до преподавательского опыта — когда-то его не было и у меня. Все с этого начинают. Словом, если вы согласны… — тут Веттели принялся кивать молча, из глупого опасения в последний момент брякнуть что-нибудь лишнее и испортить дело. — Вот и славно! Очень, очень рад!.. Мистер Коулман! — позвал профессор громко, и на его зов в кабинете как из-под земли (во всяком случае, Веттели не уловил никакого движения за спиной, хотя это чувство было у него прекрасно развито) возникло странное угрюмое существо, вроде бы человеческой природы, а вроде бы и не совсем. Больше всего оно напоминало старенького сморщенного гоблина, искусно замаскированного под человека, а может быть, гоблины были у него в дальней родне.

— Мистер Коулман подберёт вам форму по размеру и покажет комнату. Располагайтесь, отдыхайте, у вас очень утомлённый вид. К занятиям вам приступать только через неделю, когда мисс Топселл перестроит расписание, так что успеете подготовиться. Главное, не волнуйтесь, мальчик мой, всё будет хорошо! — профессор покровительственно похлопал его по плечу, — Уверен, вам у нас понравится.

— Спасибо, сэр, — выдохнул Веттели от души. — Я буду очень стараться.

— Идемте, сэр, — проскрипел замаскированный гоблин и фамильярно потянул Веттели за рукав. — Пожалуй, мы поселим вас в башне, — он бросил на профессора Инджерсолла вопросительный взгляд из-под кустистых рыжих с проседью бровей.

— Да-да, — немного рассеяно кивнул тот. — Лорду Анстетту там будет удобно, я уверен.

Ещё бы ему не было удобно! Да он с младенческих лет не имел комнаты лучше! Собственно, с тех пор, как будущий лорд Анстетт покинул детскую в родительском доме, он вообще никогда не имел отдельной комнаты, только место в спальне на несколько человек, и даже походный шатёр приходилось делить с денщиком.

Из-за того, что помещение находилось под крышей одной из боковых башен, планировку оно имело необычную: две стены смыкались углом, а третья, с узким как бойница окошком и широким как скамья подоконником, изгибалась плавной дугой. Окно было наполовину зашторено красной портьерой, от этого в комнате царил приятный тёплый полумрак. Стены были оклеены бумажными обоями песочного оттенка, с орнаментом в виде медальонов. Потолок над кроватью был скошен и образовывал нечто вроде алькова. Кроме кровати, застеленной немного колючим клетчатым пледом, в комнате имелся письменный стол с настольной лампой под красным абажуром и скромной чернильницей, два стула, маленький комод с зеркалом, полки для книг с несколькими потрепанными томами, вероятно, оставшимися от прежнего жильца, и вешалка для верхней одежды. На полу лежал трогательный домотканый коврик под цвет пледа — красно-буро-бежевый. Традиционный камин заменяла небольшая железная печь континентального фасона, рядом стояла корзинка дров. Узкая дверь в прямой стене вела в крошечную ванную с ватерклозетом. Веттели так и замер на пороге в восхищении. Отдельного туалета у него не было даже в младенчестве, тогда он обходился несколько иными средствами, более соответствующими нежному возрасту.

— Располагайтесь, сэр. Если что-нибудь понадобится, обращайтесь, моя комната в этом же корпусе, третья от чёрного входа, вам любой покажет. Какой у вас номер одежды? — Коулман окинул фигуру новичка беглым взглядом. — Так, понятно. Кастелянша вам что-нибудь подберёт. Нам недавно завезли новые комплекты для старшеклассников, думаю, вам должно подойти. А мантия, уж простите, будет великовата, — в тоне, каким это было сказано, Веттели уловил некоторое пренебрежение. Похоже, смотритель счёл его вид недостаточно внушительным. — Ужин у нас подают в семь вечера, обеденный зал в центральном крыле. Ну, я пошёл, сэр…

С минуту Веттели слушал, как на лестнице стихают шаркающие шаги смотрителя, потом подошёл к окну и провёл возле него не меньше десяти минут, любуясь чудесным осенним видом, открывшимся с высоты. Окно выходило на север, из него можно было разглядеть и подъездную аллею, и деревню в окружении полей, холмов и разноцветных рощ, и извилистое русло реки, в которую впадал гринторпский ручей. А у горизонта вроде бы даже просматривались постройки Эльчестера, хотя не исключено, что их он видел только в своём воображении: уже начинало смеркаться, и в такой дали сложно было что-то понять наверняка.

«Вечером станет ясно, что к чему. Если это Эльчестер, то будет видно огни, — сказал он сам себе. — А теперь пора разобрать вещи».

Да, это, конечно, был серьёзный труд, учитывая, что весь запас личных вещей у капитана Веттели размещался в одном походном мешке. Половина из них вообще не заслуживала никакого внимания, зато вторую половину он очень хорошо разместил. Документы спрятал в выдвижной ящик стола, а на его суконной поверхности поставил трогательную семейную фотографическую карточку в рамке: отец сидит в кресле, в вольной позе, закинув ногу на ногу, с трубкой в руке, а рядом его маленький сын скачет на деревянной лошадке, белой в яблоках, с шальным раскосым глазом. Ради этой лошадки, нежно любимой в детстве, Веттели и таскал с собой фотографию по всем фронтам. Несколько любимых книг заняли место на полке. Рядом очень красиво встали латунная масляная лампа, кувшинчик с узким горлышком и резная деревянная статуэтка слона из Махаджанапади, гипсовая роза из песков Такхемета и закопченный керамический обломок боевого голема оттуда же. Обломок был безобразен на вид, и воспоминания с ним были связаны не самые приятные (великое чудо, что не голем угробил капитана Веттели, когда они столкнулись ночью в песках, а наоборот), зато его присутствие придало интерьеру романтически-брутальные черты. «Хорошо, что не выбросил», — похвалил себя Веттели, он уже давно порывался это сделать, да всё как-то жалел. Над кроватью, на гвозде, предусмотрительно вбитом кем-то в стену, он повесил трофейный тройной катар, украшенный серебряной насечкой и перегородчатой эмалью. Потом подумал, и перевесил оружие на противоположную стену, над столом, потому что если такая штука сорвётся и упадёт на спящего, тот рискует уже никогда не проснуться. Освободившийся гвоздь заняла набольшая ритуальная маска: чёрная, с белыми клыками и третьим глазом во лбу. Горец, что продавал её на базаре в Лугуни, уверял, будто она хранит от невзгод. Может быть, врал, а может, и нет, учитывая, что её владелец был до сих пор жив.