Урсула Ле Гуин - Танцуя Ганам Страница 10

Продавец в одной краткой музыкальной фразе расхваливал свой товар. Пять нот, чарующий ритм, «ТАтаБАНаБА», и после паузы та же фраза. Снова и снова, сладко и бесконечно. Мимо него прошла женщина. Шан рассмотрел ее до мельчайших подробностей, буквально за одно мгновение низкорослую, с мускулистыми руками, с озабоченным выражением широкого лица, с тысячью мелких морщинок, отпечатанных солнцем на глиняной гладкости кожи. Она прошла мимо, не замечая его, будучи сама собой, без конструирования реальности, без перекрестных проверок, недосягаемая, чужая и абсолютно непонятная.

Значит, пока все правильно. Грубый камень, согревавший ладонь, такт на пять ударов, и маленькая женщина, ушедшая по своим делам. Но это было только началом

«Я сплю, — подумал он. — С тех пор как мы оказались здесь. И это не кошмар, как на „Шоби“, а хороший, сладкий и тихий сон. Но кому он принадлежит — мне или Далзулу? Все время оставаясь рядом с ним, глядя на мир ею глазами, встречая Виаку и других, празднуя на пирах и слушая музыку( Изучая их танцы, изучая игру на барабанах и ганамскую кулинарию( Подрезая деревья в садах( Сидя на террасе и щелкая семена типу( Это солнечный сон, наполненный музыкой, деревьями, дружелюбием и мирным уединением. Мой добрый сон, удивительный и противоречивый. Без королевской власти, без прекрасной принцессы, без претендентов на трон. Я ленивый человек, с ленивыми снами. Мне нужна Тай. Чтобы она разбудила меня, раздразнила, заставила жить. Я нуждаюсь в этой сердитой женщине — в моем милом и строгом друге.

Впрочем, ее могут заменить Риель и Форист. Они любят меня, несмотря на мою леность. Они способны выбить лень из любого мужчины».

В его уме возник странный вопрос. «Знает ли Далзул, что мы тоже здесь? Вполне понятно, что Риель и Форист не существуют для него как женщины. Но существую ли я для него как мужчина?»

Он даже не стал искать ответ на этот вопрос. «Я должен встряхнуть его как следует, — подумал он. — Ввести в гармонию какую-то толику диссонанса, синкопировать ритм. Я приглашу его к ужину и поговорю с ним начистоту», — решил Шан.

Несмотря на свой внушительный вид зрелого мужчины, с ястребиным носом и свирепым лицом, Акета оказался очень мягким и терпеливым учителем.

— Тодокью нкенес эбегебью, — с улыбкой повторил он пятый раз.

— Скипетр( чем-то( наполняется? Господством свыше? Он что-то воплощает? — спрашивала Форист.

— Связан с чем-то( символизирует? — шептала Риель.

— Кенес! — сказал Шан. — Электричество. Вот слово, которое мои спутники использовали, описывая генератор тока. Сила!

— Значит, скипетр символизирует силу? — спросила Форист. — Вот так откровение! Дерьмо!

— Дерьмо! — повторил Акета.

Ему понравились звуки этого слова.

— Дерьмо! Дерь-мо!

Используя искусство мима, Шан в танце изобразил вулкан и водопад. Затем начал имитировать движение колес, плеск струй и жужжание динамо-машины. Шан ревел, пыхтел и издавал различные звуки, не обращая внимания на недоуменные взгляды женщин. В интервалах между новыми взмахами рук он, как встревоженная наседка, выкрикивал одно и то же слово.

— Кенес? Это кенес?

Улыбка Акеты стала еще шире.

— Соха, кенес, — согласился он и жестами показал скачок искры от кончика пальца к другому. — Тодокью нкенес эбегебью.

— Скипетр означает и символизирует электричество! — сказал Шан. — Теперь все ясно. Если человек принимает скипетр, он становится «жрецом электричества». Мы знаем, что Акета — «жрец библиотеки», Агот — «календарный жрец». А тут у них появится еще один коллега.

— Это имеет смысл, — согласилась Форист.

— Но почему они избрали своим главным электриком Далзула? — спросила Риель.

— Потому что он спустился с неба, как молния! — ответил Шан.

— А разве они выбирали его? — спросила Форист. Какое-то время все молчали. Акета, внимательный и терпеливый, смотрел на них, ожидая продолжения разговора.

— Как будет «выбор»? — спросила Форист у Риель. — Сотот?

Она повернулась к их учителю:

— Акета. Дазу( нтодок( сотот?

Тот печально вздохнул и, кивнув, ответил:

— Соха. Тодок нДазу ойо сотот.

— Да. Это скипетр избрал Далзула, — прошептала Риель.

— Ахео? — спросил Шан. — Почему?

Но из объяснений Акеты им удалось понять лишь несколько слов: земля, обязанность, священный ритуал.

— Анам, — повторила за ним Риель. — Кет? Анам Кет?

Черные, как уголь, глаза Акеты встретились с ее взглядом. Полнота его молчания сковала терран нерушимыми узами безмолвия. И когда он наконец заговорил, их поразила печаль его слов.

— Ай Дазу! Ай Дазу кесеммас!

Акета встал, и они, следуя ритуалу вежливости, тоже поднялись на ноги, поблагодарили его за учение и вышли из дома. Как послушные дети, подумал Шан. Прилежные ученики. Но какое знание они изучали?

Тем вечером он сидел на террасе и играл на маленьком гаманском бубне, а Абуд, уловив знакомый ритм, напевал ему тихую песню.

— Абуд, мету? — спросил Шан. — Объяснишь мне слово?

— Соха, — ответил его собеседник, привыкший к этому вопросу за последние несколько дней.

Этот печальный юноша терпел все странности чужеземца. А может быть, просто не замечал их, как думал сам Шан.

— Кесеммас, — сказал он.

— О-о! — произнес Абуд, затем медленно повторил «кесеммас» и начал говорить что-то совершенно непонятное.

Шан скорее наблюдал за ним, чем пытался уловить слова. Он смотрел на жесты и лицо, прислушивался к тону. Земля, низ, тихо, копать? Гамане хоронили своих мертвых. Значит, мертвый, смерть?

Шан мимикой изобразил умиравшего человека, но Абуд нарочито отвернулся. Он никогда не понимал его шарад. Пожав плечами, Шан снова поднял бубен и воспроизвел тот танцевальный ритм, который услышал на вчерашнем празднике.

— Соха, соха, — похвалил его Абуд.

— Я еще никогда не беседовал с Кет, — сказал Шан командиру.

Ужин удался на славу. Он сам приготовил его при содействии Абуда, который помог ему не пережарить фирменное блюдо. Полусырая фезуни, смоченная свирепым перцовыми соусом, оказалась просто восхитительной. Как всегда, в присутствии Далзула застенчивый Абуд сохранял почтительное молчание. Отведав пищи, он церемонно раскланялся с ними и ушел в свою комнату. Шан и Далзул остались на террасе, в объятиях пурпурных сумерек. Сидя на маленьких ковриках, они щелкали семена типу, пили ореховое пиво и любовались сияющими точками звезд, которые медленно проявлялись на небе.

— Все мужчины для нее являются табу, — ответил Далзул. — Кроме короля, которого она избрала.

— Но она замужем, — произнес Шан. — Разве вы не знали?

— О нет! Принцесса должна оставаться девственной и ждать своего избранника. А потом она будет принадлежать только ему. Это иерогамия — священный брак