Алексей Корепанов - Без маски Страница 10

– Технический, – сказала трубка суровым мужским голосом, и я сообразил, что знаю о Наташе только то, что она Наташа. Ни отчества, ни фамилии. Но приходилось полагаться только на эту скудную информацию и, поздоровавшись, я чуть заискивающе попросил: – Мне Наташу, если можно.

– Звоните еще раз, в лабораторию, – буркнула трубка. – Я не буду снимать.

Информация принимает почти лавинообразный характер, думал я, крутя диск. Наташа, оказывается, работает в лаборатории.

На этот раз мне не пришлось никого просить, потому что голос женщины, отозвавшейся на мой звонок на другом конце провода, был голосом Наташи.

– Слушаю вас.

– Добрый вечер, Наташа. Это я.

– Здравствуй, Алеша, – после секундной заминки ответила Наташа и мне показалось, что ее голос потеплел.

Черт возьми, оказывается, я волновался как старшеклассник! Откашлявшись, я решил не тратить время на словесную паутину и сразу внести конкретное предложение. Об этом я и сказал Наташе. Я сказал:

– Наташа, я решил не тратить время на словесную паутину – у меня конкретное предложение.

Говорил я, словно дрова рубил. Не знаю, что уж на меня нашло, но, ей-Богу, почему-то невыносим мне стал разный там вербальный, так сказать, охмуреж.

– Готова выслушать твое конкретное предложение.

Тон у нее был отнюдь не шутливый. Как и у меня.

– Наташа, хотелось бы с тобой встретиться. В субботу. Не возражаешь?

Теперь я уже не дрова рубил. Я прыгал в прорубь. Вылезал – и снова прыгал.

– Не возражаю. Жду в гости, только не раньше трех.

Я немного растерялся. Собственно, ни на какие гости я не рассчитывал, а рассчитывал на прогулку по городу, на обед в ресторане. Гос-споди, да оказывается, я просто извелся от одиночества, хотя никогда не задумывался об этом. Не позволял себе задумываться.

– Нет-нет, не раньше, – торопливо сказал я, замялся, потом неуверенно добавил: – Ты извини, может быть, я навязываюсь, может быть, у тебя какие-то свои планы?..

– Я бы так и сказала, не переживай. – Я чувствовал по голосу, что на улыбается. – Я же не приглашаю тебя раньше трех, потому что там действительно свои планы… Ой, тут уже телефон нужен. До завтра, Алеша.

– До завтра.

Я положил трубку и некоторое время сидел с закрытыми глазами, пребывая в каком-то невесомом состоянии, из которого меня вывел взъерошенный Цыгульский. Он ворвался в комнату и сразу закричал в телефон, собирая свою братву на уик-энд. Меня он не приглашал. Он знал, что у меня свой уик-энд. Устоявшийся, традиционный, нарушаемый лишь в исключительных случаях. А именно: постирать и погладить все, что можно, чтобы хватило на следующую неделю. Помыть полы. Сварить большую кастрюлю нехитрого супчика, чтобы хватило, опять же, на всю неделю. И с утра сесть за письменный стол. Как там у Лермонтова или Пушкина? «В уме своем я создал мир иной и образов иных существованье…» Сидеть и создавать миры. Да, модус свой вивенди я старался выдерживать педантично, хотя и не всегда получалось.

Домой я опять шел в невесомом состоянии. Что-то со мной творилось, удивительное творилось, давно забытое, навсегда, казалось, вычеркнутое из жизни. Когда-то я возвращался домой по рассветным майским улицам и, с разбегу подпрыгивая, срывал с веток нежные зеленые листья. Чистыми были улицы, и чистым было небо, и впереди расстилалась почти бесконечная счастливая жизнь… Где-то сейчас эти улицы, где безмятежное небо?

И пускай сегодняшний вечер будет сплошной постирочно-помывочной прозой, думал я, шагая в вечернем сыром тумане, зато завтра меня ждет поэзия. Поэзия творчества. Поэзия свидания. Я поймал себя на этих сентиментальных мыслях, способных слащавостью своей заменить сахар вместе с талонами, сконфузился и весь оставшийся до подъема путь деловито размышлял о том, стоит ли отдавать в химчистку серые брюки или проще и быстрее будет постирать их самому.

В окнах Рябчунов горел свет, на балконе застыла фигура Бориса. Огонек сигареты разгорался и угасал, словно сигнал бедствия.

– Ну что? – спросил я, остановившись у фонаря.

– По-прежнему, – коротко ответил Борис, бросил окурок в черные кусты под балконом и, ссутулившись, ушел в комнату.

В почтовом ящике оказались газеты и письмо. Я сунул корреспонденцию под мышку, поднялся по лестнице и осторожно миновал квартиру Рябчунов. И только открывая свою дверь понял, что невольно стараюсь производить как можно меньше шума, как это бывает, если в доме большое несчастье…

Утром меня действительно ожидала поэзия. В прямом смысле. Закончив гладить и подготовив к работе письменный стол – стопка бумаг, ручка, пепельница, сигареты и спички, – я налил себе чашку чая и направился было в комнату, но обнаружил на холодильнике так и непрочитанные вчерашние газеты и письмо. Проведя весь вечер в трудах праведных, я совсем позабыл о своей почте.

Письмо было адресовано мне, написал его некто Мифрид В., живший, судя по обратному адресу, в трех кварталах от меня. Мифрид, как явствовало из письма, была особой женского пола, сочиняла стихи, и опустила письмо в мой почтовый ящик «для верности», как она поясняла, чтобы оно не затерялось в редакционной почте и попало по назначению. То есть, в мои руки.

Я не делал секрета из своего домашнего адреса, как некоторые. И если звонили в машбюро Шурочке и Раисе Григорьевне, которые были и нашим отделом справок, и спрашивали мой домашний адрес – они давали мой адрес. Пусть пишут, пусть приходят – к счастью, на десяток граммофонов всегда находится один одаренный. Хорошо бы, конечно, если бы больше…

Слово «Мифрид» было мне откуда-то знакомо. Поразмыслив, я извлек из стола одну из своих справочных тетрадей, куда заносил самые различные сведения, и между выписками из «Нравственных писем к Луцилию» Сенеки и родословной предков Одиссея нашел список названий звезд, а в нем обнаружил искомое. Слово «Мифрид» было названием светила из созвездия Волопаса и в переводе значило «единственная». Конечно, все могло быть, я лично знал студентку нашего пединститута по имени Ассоль Кислая, а в школе у дочери преподавала математику Изольда Бедро, но все-таки, прочитав стихи, я был почти уверен в том, что «Мифрид В.» – это псевдоним.

Потому что стихи были не простые, а фантастические. Поэзия – не моя парафия, и я не мог оценить творения Мифрид В. с литературной стороны. Я стоял у холодильника, читая выписанные каллиграфическим почерком слова и думал, что надо будет показать стихи нашим ребятам из литературной студии. У поэзии свои критерии.

Кое-что мне понравилось с чисто сюжетной стороны. Ну вот хотя бы такое:

…На экранах – планета Без облаков, как без грима.

Неужели окончен наш путь?