Майра - Оливия и Смерть Страница 10

Мариэнель нахмурился.

– Мне хотелось бы принести вам более лёгкие и приятные новости.

– Оттон был лучшим правителем, которого этот город знал за последние сто пятьдесят лет.

– Я бы так не сказал, – мягко возразил доктор. – Мне кажется, лучшим был его дед Рейнгольд. Правда, я его почти не помню – он умер, когда мне было четыре года. Но я согласен, что у Оттона гораздо больше достоинств, чем у Эдварда. И он, по-крайней мере, хотя бы старался вникать в государственные дела и быть справедливым.

– Он был умён и понимал толк в искусстве. При нём расцвёл здешний театр…

– Он ещё не умер. И есть небольшой шанс, что это не яд, хотя я почти уверен в обратном. Вы бы видели герцога сейчас… Он очень страдает, а я практически бессилен. Но если это не яд, всё может обернуться для вас не столь трагически. Возможно, вам удастся выхлопотать какую-нибудь пенсию или пособие, остаться при герцогине, в конце концов. Если дело не в том, что Эдвард или те, кто стоит за ним, рвутся к власти, то смена правителя пройдёт спокойно и цивилизовано, и у вас будет время решить свою судьбу. Но, честно говоря, я на вашем месте не очень бы на это рассчитывал.

Патрик взял щипцы и снял нагар со свеч. Нужно было кликнуть кого-нибудь поправить огонь в маленьком уютном камине, но разговор был слишком личным.

– Если вам некуда ехать, я мог бы дать вам адрес моего приятеля Дитриха Аббельхейма в Д. Он тоже врач, и довольно известный. Я обращался к нему за помощью, когда молодой Вальтер оглох после скарлатины. Дитрих – большой специалист по расстройствам слуха, у него клиника, где он оперирует ушные опухоли.. Помните, именно ему я писал о том, как вы учили мальчика говорить?

Патрик кивнул. Он смутно помнил Дитриха Аббельхейма, который приезжал осматривать маленького, тогда пятилетнего, Вальтера и вынес окончательный приговор – малыш неизлечим. Это был высокий сухопарый человек с большим носом и удлинёнными кистями рук, которые с лёгкостью могли бы брать самые сложные фортепианные аккорды. Он одевался в коричневое, говорил отрывисто и напоминал длинную подвижную ящерицу.

– Дитрих мог бы помочь вам на первых порах, месяц-другой. Он мне кое-чем обязан, так что я могу просить его об этой услуге.

– Спасибо, доктор. Я, пожалуй, задержусь до тех пор, пока не станет ясно, что же всё-таки произошло.

Мариэнель пожал плечами, и в этом движении Патрику неожиданно почудилась досада.

– Как хотите. Мой вам совет: не питайте излишних надежд. Вы ещё не стары, вы талантливы. Мир не сошёлся клином на нашей карликовой стране, есть другие столицы и другие государи. Если Эдвард откажется от ваших услуг, это ещё не будет означать, что вашей жизни пришёл конец.

Патрик подумал о своём доме, о старой лестнице с полированными перилами, о своих добросовестных немолодых слугах. Потом его мысленный взор переметнулся во дворец и заскользил по покоям Оттона. Ему случалось видеть герцога нездоровым, но он не мог представить его умирающим. Бывало, Оттон принимал своего придворного стихоплёта, сидя в кресле у камина, одетый по-домашнему, но глаза на длинном костистом лице всегда блестели ясно и иронично, а ум был гибок. Странно, но Патрик вдруг обнаружил, что гораздо больше привязан к умирающему правителю, чем думал всегда. А может, дело было в том, что с Оттоном уходила в небытие целая эпоха, и время, что спешило ей на смену, представлялось грозным, непонятным и смутным.

Они провели в гостинице ещё примерно час, потом доктор взглянул на свой хронометр и поднялся.

– Думаю, мне лучше откланяться. Если герцогу станет совсем плохо, дорога будет каждая минута. Я должен ехать во дворец.

Они простились, чувствуя странную неловкость, связанные жуткой тайной. Между ними внешне и впрямь было много общего, несмотря на большую разницу в возрасте. Внутренне же они стояли на разных берегах реки – для Мариэнеля смерть Оттона была муками терзаемой болью плоти, кровью и вонью испражнений, поэт же больше сожалел о гибели некой крошечной вселенной, центром которой являлись личность герцога и его воля.

Патрик ехал домой на извозчике, на улицах смеркалось. Чистенькие домики, словно пряничные украшения на великолепном торте, выпускали и впускали маленьких пёстро одетых кукол. Те смеялись или сердились, топали ножками, рыдали, приветствовали друг друга, – словом, старались во всём походить на великанов. Они ещё не знали, что кукольник уже почти мёртв, и их маленькое королевство скоро перекочует со сцены на дно огромного пыльного сундука. А кому-то из них суждено быть выкинутым на свалку или брошенным в печь…

Поэт замер от накатившего ужаса, потом сильно ткнул тростью в спину вознице.

– Эй! Я передумал! Мне нужно во дворец. Поворачивай!

День премьеры был долог и полон событий, как сама жизнь. Тео растянул ногу, неловко спрыгнув с помоста на утренней репетиции. Край одного из полотнищ декорации, изображавшей сад вокруг дома Оливии, оборвался и повис, явив миру какие-то деревянные конструкции. Магда хлопнулась в обморок, узнав, что на премьере будет присутствовать всё сиятельное семейство Оттона, включая старую герцогиню. Портной Гунтера пришил к парадному сюртуку не те пуговицы, чем привёл музыканта в неистовство. Плащ Смерти, который оказался коротковат для Пабло, надставили, но материи нужного оттенка больше не было, так что одеяние вышло двухцветным. Курц всё время забывал, что из его ариэтты выбросили половину слов и каждый раз порывался спеть её всю. Катарина, обладательница средней мощности альта, игравшая служанку Оливии, накануне слегка простыла и теперь похрипывала на низких нотах.

– Если она ещё и пустит петуха на верхних, всё пропало, – мрачно заявил Лоффт. – Впрочем, и так представление обещает быть неудачным. И его увидит Оттон! Моя карьера будет сегодня же закончена.

Патрик не выдержал и улыбнулся. Гунтер заметил это.

– Твоя, кстати, тоже. Так что не вижу поводов для веселья. Куда делся твой приятель-циркач?

Он упорно отказывался относиться к Пабло дружески, несмотря на то, что тот несколько раз заставлял его украдкой смахивать слёзы на репетициях.

– Он сейчас вернётся. Давай пока закончим, не то к вечеру ни у кого из нас не останется сил.

– Мне нужно повторить ещё раз две последних сцены, – заартачился музыкант. – Иначе мы провалим финал. Курц! Найди Смерть и приведи сюда! Впрочем, нет, тебя только за смертью посылать… Извини за дурацкий каламбур.

Патрик отсмеялся и встал.

– Я найду Пабло. Он должен быть поблизости.

– Сделай милость. Меня уже ноги не держат. А ведь я ещё жду к себе парикмахера!

– Да? Я бы на твоём месте не рисковал. Сегодня всё наперекосяк.