Мария Сакович - Сказки Мшанского леса Страница 10

— Ночевать останетесь или как?

Антон опешил, не зная, что ответить этой бесстрашной женщине, которая живет совершенно одна в глуши и не боится предложить ночлег мужчине, которого видит первый раз в жизни, и только молча кивнул. Женщина опять загадочно улыбнулась и повернулась к Антону спиной, доставая что-то из печки. Судя по фигуре, гибкой и стройной, она была молода, да и темная коса, толстой змеей дремавшая на спине, говорила о юном возрасте, но что-то в глазах хозяйки не давало подумать о юности. Наконец она повернулась, поставила на стол дымящийся горшок, тарелку блинов, миску со сметаной и большую деревянную ложку.

— Ешь, — тихо сказала она и добавила, — меня Ольга зовут.

— Спасибо, — Антон взялся за ложку и поднял на Ольгу глаза. Та смотрела на него в упор, и в глубине черных зрачков дремало что-то, чему не было возраста и названия. Казалось, на дне этих глаз плещется медовое озеро, в котором можно увязнуть навеки, если засмотреться. И Антон опустил глаза, а Ольга бесшумно села напротив, не сводя с него завораживающего взгляда.

Антон быстро наелся на удивленье вкусными блинами со сметаной и ароматной кашей, и захотелось курить. Ольга, словно прочитав его мысли, сказала — кури — и встала, убирая со стола тарелки. Антон достал пачку сигарет, вынул одну, сунул в рот, щелкнул зажигалкой…

…Он видел себя и Ольгу, только одеты они были совсем по-другому — на Ольге длинная холщовая рубаха, змеистая коса перекинута через плечо, узенькая полоска тесьмы обхватывает темноволосую голову, а на нем что-то богато расшитое, сапоги и плащ, отороченный куньим мехом. Он смотрит на Ольгу, которая вот так же, как сейчас, достает из печи дымящийся горшок. Она оборачивается, глядя ему в лицо огромными ореховыми глазами, но сейчас в них нет ничего медового, в них плещется пламя, искры сыпятся из-под ресниц, и он, другой Антон, видит эти искры и словно отзывается на этот пожар, накрывая горячую ладонь Ольги своей большой мозолистой рукой. Она вздрагивает, за стеной избушки храпит больной жеребец, в голове у Антона все мешается, и единственное, что существует для него сейчас — это горящие Ольгины глаза с плещущейся лавой на дне…

…Антон обжог палец, и видение исчезло. Он поднял взгляд на Ольгу, та снова смотрела на него, и в глазах ее дремал отблеск того пожара, который он только что видел. Она улыбнулась и отвернулась, ставя на стол кипящий самовар. Чай Антон пил будто в бреду, пытаясь не встречаться с Ольгой взглядом и одновременно мучительно этого желая. Время шло, они молчали, Антон не мог справиться с волнением, наконец, увидев, как Ольга встает, чтобы убрать самовар, он накрыл ее ладонь своей рукой. Но пальцы ее, вопреки ожиданиям, не были горячими, они напоминали скорее кусок льда, который, тем не менее, обжигал не хуже угля. Ольга молча смотрела на их руки, а потом подняла на Антона глаза, в которых застыла боль, и покачала головой.

— Завтра. Все завтра. Ложись спать, — тихо сказала она, и Антон тут же почувствовал, как сон накатил волной, и опустились вмиг отяжелевшие веки.

Он проснулся среди ночи. Ольги в доме не было, но он слышал, как она ходит снаружи на лужайке, что-то тихо бормоча. Выглянув в окно, он похолодел — она ходила босиком по траве, вся залитая лунным светом, в холщовой рубахе, а длинная, до колен, коса теперь была распущена, и в змеистые пряди были вплетены какие-то белые цветы. Посреди поляны стоял вороной жеребец, хрипевший надорванной грудью. Ольга медленно подошла к коню и начала, собирая в пригоршни лунный свет, как бы омывать им трясущуюся мелкой дрожью лошадь, что-то напевая. Антона одолевал сон, и опускаясь на лежанку, он успел заметить, что лежит на медвежьей шкуре в льняной рубахе и штанах.

Утром Ольга разбудила его, потряся за плечо. Он мгновенно сел и уставился на нее. Возле лежанки стояла обычная женщина в черном свитере и вытертых джинсах, только необычно длинная коса змеилась по телу, перекинутая через правое плечо. Антон хрипло спросил:

— Что это было?

— Тебе не понять.

Ольга хотела отойти, но он поймал ее за руку и сказал:

— Нет. Я должен знать.

Она посмотрела на него долгим взглядом, а потом села рядом с ним на лежанку:

— Когда-то давно, я была тогда молоденькой ведьмой, один князь заблудился в наших лесах. Конь его надорвал грудь после долгой скачки, и пришлось ему заночевать здесь. Наутро конь выздоровел, а князь, покидая меня, сказал, что вернется. А я сказала, что буду вечно его ждать.

— И что? Он вернулся? — Антон не знал, почему, но ответ на этот вопрос казался ему жизненно важным.

Ольга помолчала, а потом, резко подняв голову, взглянула на него:

— Да, Антон. Он вернулся вчера ночью. И я могу больше не ждать. Он выполнил обещание. Теперь я свободна.

— А тогда? Почему он не вернулся тогда?

— Он не добрался до своего города, его убили.

— И что мне теперь делать? — с ужасом спросил Антон.

— Ничего. Отправляйся домой. Твоя машина в порядке, — и Ольга встала с лежанки.

Поев перед тем, как покинуть избушку, Антон вышел на улицу. Притихший лес замер. Антон оглянулся на крыльцо избушки. Ольга стояла в дверях, скрестив руки на груди, и молча смотрела на него. Он понял, что должен что-то сказать, и только и смог произнести похолодевшими губами:

— Я вернусь.

Ольга молча улыбнулась. Антон повернулся и отправился к дороге. Найдя машину, он открыл дверь, сел внутрь словно во сне, и повернул ключ зажигания. Мотор послушно завелся с полоборота. У Антона пересохло во рту, он выскочил из машины и бегом бросился к избушке, не понимая, почему бежит туда. Но когда он выскочил на поляну, только несколько сгнивших пней напомнили ему о том, что всего пять минут назад здесь стоял маленький домик, в котором ждала своего князя женщина с необычно длинной косой.

Маленькая принцесса

…только никогда, мой брат-чародей,ты не найдешь себе королевы,а я не найду себе короля…

Они сидели на берегу моря.

Волны, спокойные и сонные, лениво облизывали мокрыми языками ее ступни, отсвечивающие в призрачном свете луны каррарским мрамором. Она плакала, роняя сверкающие капли слез на и без того мокрый песок. Он сидел напротив, не глядя на нее, спиной к морю, лицом к ее острым коленям. Они молчали, хотя было заметно — только ее слезы послужили тому причиной.

Наконец он поднял златоволосую голову и устало сказал:

— Чего ты хочешь?

— Дэн… — ее шепот был не громче плеска волн, но он услышал ее. — Дэн… я не знаю!

Шепот опять захлебнулся плачем. Он отвернулся, глядя в небо.