Александр Розов - Дао Кенгуру Страница 10

– Ты хочешь сказать, что западные оффи сами себя обманывают? – спросил капитан.

– Абсолютно верно, Оули! О том, как сложилась такая схема, можно было бы прочесть отдельную лекцию, а пока просто примем к сведенью. Так вот, СМИ называют Конвент «ультралевой партией полинезийских нацистов», что уже сильно искажает картину.

– Это не искажение, а просто кретинизм, – заметила Олив, – даже дилетанту понятно, что Конвент никогда не был ни ультралевым, ни нацистским.

– Дилетанту понятно, – согласился социальный философ, – а репортеру любого крупного западного TV-канала понятно совсем другое. Он отмечает национализацию природных ресурсов, аннулирование земельных залогов, конфискацию собственности иностранных концернов, роспуск всех политических партий, запрет на любую кредитно-банковскую деятельность, и отмену денег, или точнее, замену денег весовым алюминием. В системе координат, принятой у западных репортеров такие действия однозначно ультралевые.

– А нашу Великую Хартию они что, вообще не листали? – спросил Оули Техас.

Лукас Метфорт негромко похлопал в ладоши.

– Отличное замечание, кэп Оули! Они именно листали Хартию, читая по диагонали, и отмечая знакомые пункты. Так репортеры отметили пункты против крупного бизнеса – «финансовой олигархии», против буржуазно-юридической пирамиды – «адвокатского произвола», и против буржуазной религиозной морали – «сексуально-политического пуританства». Предельно репрессивные пункты. Они также видят, что революция без колебаний внедряет культуру Tiki, и ликвидирует группы евро-христиан и мусульман. Отсюда репортеры делают вывод: Алюминиевая революция – левацкая и нацистская.

Олив Метфорт покачала головой, потом поставила на стол кофейник и спросила:

– Что мешает репортерам прочесть первые пять артикулов Хартии, потом сравнить с определением анархизма в Глобопедии, и сделать тривиальный вывод, что Хартия это анархистский документ, где ключевая идея – ликвидация всех институтов государства?

– Точно! – поддержал ее капитан Техас, – И что мешает им посмотреть недавние видео-хроники, и убедиться, что Алюминиевая революция была проведена вовсе не силами полинезийцев. Какой, к чертям, нацизм, если даже Конвент интернационален?

– Оули, ты читал Киплинга, чудесную детскую книжку «Маугли»?

– Да, док Лукас, я читал лет двадцать назад. А при чем тут Маугли?

– Сейчас ты поймешь. Вспомни: как звери в джунглях называли огонь?

– Красный цветок, – мгновенно ответил капитан Техас.

– Правильно. А как ты думаешь, почему?

– Ну, это понятно. По логике, звери редко встречались с огнем, и для них он был, типа бешеного хищного цветка-мутанта. Языки пламени чем-то похожи на лепестки.

– Да! – профессор похлопал в ладоши, – Абсолютно верно! А репортеры так же редко встречались с анархистскими анти-системными революциями.

Олив Метфорт разлила кофе по чашкам, и заметила:

– Я думаю, точнее будет сказать, что они никогда с этим не встречались.

– Конечно, ты права, моя обстоятельная божья коровка. Разумеется, если бы на месте репортеров был титулованный политолог, он бы отметил анархизм и интернационализм Алюминиевой революции. Он бы назвал движущей силой Хартии союз серого бизнеса и анти-системных субкультур, вытесненных из цивилизованного мира, и дополнившихся боевиками трансокеанского трафика кокаина, мятежниками из слаборазвитых стран, и прочей мафией. Тогда у него получилась бы логичная схема.

– Какая? – спросил капитан Техас.

– Примерно такая: на фоне очередного мирового кризиса, образовалась Конфедерации Меганезия. Конфедерация не микро-государств, а мафиозных структур. Они захватили огромную акваторию, и скооперировались, чтобы защитить новую «поляну» от других крупных криминальных хищников, и от международных сил правопорядка.

Капитан Техас почесал в затылке и произнес:

– А ведь чем-то похоже на правду.

– Чем-то похоже, – подтвердил профессор Метфорт, – так, например, эта схема хорошо объясняет, почему проверенное средство усмирения мятежных режимов – точечные бомбардировки – в случае «Конфедерации Меганезия» не дали результата. Но когда этот политолог стал бы рассуждать с такой позиции об экономическом базисе Меганезии, он совершил бы фатальную ошибку.

– Ага! – капитан кивнул, – Я понимаю. Если мы мафиози, то наш доход чисто мафиозный. Навар с трафика по восстановленной Великой кокаиновой тропе, и инсайдерская игра на биржевых обвалах, вызванных действиями нашего мафиозного флота. И, возможно, еще технологически-примитивная добыча золота и алмазов на островах Соломонова моря.

– Приблизительно так, Оули. Можно было бы добавить некоторые мелочи, например нелегальные информационно-сетевые услуги, включая торговлю пиратскими записями музыки и кино, или запрещенного контента: экстремистского и порнографического…

– Док Лукас, а бывает экстремистско-порнографический контент?

Этот вопрос, раздавшийся со стороны трапа, был задан резковатым, но очень молодым женским голосом. А затем появилась автор: 20-летняя девушка банту, которой удалось почти бесшумно подняться на топ-бридж. Только почти. Капитан Техас уже несколько секунд смотрел в ее сторону. Не удивительно. Все-таки стрелковый инструктор.

– А я-то думал, – произнес профессор Метфорт, – куда скосил взгляд наш бравый кэп?

– Я сексуально выгляжу, правда? – спросила Уитни Мнгва, верховная судья по жребию,

моторист-механик восточно-африканского партизанского авиа-эскадрона «Нормандия-Неман», в ноябре прошлого года перелетевшего на Палау, в Западную Микронезию. В данный момент эта чернокожая девушка, совершенно обнаженная, покрытая мелкими капельками воды после душа, действительно выглядела…

– …Как черная кошка саванны в сезон спаривания, – ляпнул капитан Техас.

– Уитни, – вмешалась Олив Метфорт, – присоединяйся, мы как раз пьем кофе.

– Mauru, – поблагодарила молодая судья, и скользнула за стол, – а все-таки, бывает ли экстремистско-порнографический контент?

Профессор Метфорт покачал головой.

– Я не знаю, Уитни. Теоретически, можно придумать контент, который в Первом мире попадет и под признаки экстремизма, и под признаки порнографии, но практически я никогда не встречался с такими случаями.

– Надо будет сделать! – заключила 20-летняя судья, замолчала на мгновение, вероятно, фиксируя это решение в своей отличной памяти, и спросила, – А про что говорим?

– Вообще, про будущее, – ответил Оули Техас, – а конкретно сейчас про то, как нашу Меганезию видят репортеры и политологи, работающие на оффи Первого мира.

– Как они видят? – спросила судья Мнгва.