Мария Семенова - Там, где лес не растет Страница 11

На торговой площади и причалах не было видно ни человека. Да и на кораблях, сколько мог видеть Коренга, не происходило никакого движения. Ещё бы!.. Кто разумный высунется на холод, если может продолжать спать в блаженном тепле?.. Только рыбачьи лодьи одна за другой выходили из гавани, чтобы поспеть вернуться к появлению народа в рыбных рядах. Небось они и Буркуну привезут должное количество толстых, красивых рыбин, из которых шустрая Медва с приспешниками[27], уж верно, опять наготовят всяческой вкусноты…

Отец и дочь уже казались Коренге не вполне чужими людьми, он даже посетовал про себя, что не спросил Медву, умеет ли она разваривать рыбную мелочь (а какой улов обходится без мелочи?) с луком, маслом и уксусом, отчего в рыбёшках исчезают мелкие косточки. Так делала мать самого Коренги, приготовлявшая из распоследних окушков, выловленных детьми, удивительно вкусную кашицу для намазывания на хлеб.

«Буду возвращаться, – положил он себе, – обязательно ей расскажу!»

Потом Коренга вспомнил про своего вороватого соседа. И невольно содрогнулся, представив, как тот ночевал под лодкой на палубе. Было у него там хоть какое-то одеяло? Или меховой плащ?.. Заколйл[28] ведь поди. Рукав на схваченной Тороном руке, помнится, показался Коренге достаточно ветхим… «Я что, сам должен был в холоде спать, зато с ним полстью поделиться? – пресёк он ворохнувшуюся было совесть. – А может, ещё и сухарями досыта накормить? Это за какое такое добро, интересно бы знать? За то, что горло мне ночью не перерезал?.. Да небось и нету уже его там, сбежал с перепугу!» Когда человек принимается вот так спорить с собою самим, это значит, что в глубине души он всё же недоволен содеянным, и в итоге обычно оказывается, что совесть была-таки права. Коренга сидел нахохлившись и думал о том, как всё будет, когда корабль двинется в море. Буркун чего-то ради советовал ему привязать тележку, да покрепче: за островами, сказал он, будет качать.

Что значит – будет качать?.. Коренга вполне представлял себе, как колышется на волнах лодка. Или плот, связанный из брёвен. На такой случай в тележке имелся ещё один рычаг, неподвижно крепивший колёса, и Коренга показал его Буркуну в действии. Тот посмотрел, кивнул и отмолвил: «Всё равно привяжи».

И даже снабдил Коренгу несколькими кусками крепкой верёвки, причём не пеньковой, а сплетённой, как поводок Торона, из тонких сыромятных ремней. Коренга про себя даже слегка возмутился. Он возил с собой моток лучшей на свете веннской верёвки, зачем ему какая-то чужая, сделанная неведомыми руками?.. Вслух он, конечно, поблагодарил. А теперь вот, глядя в весьма неприветливую морскую даль, решил воспользоваться и советом Буркуна, и его подарком. Ибо почтенный харчевник, прежде чем сделаться таковым, много лет ходил в море за рыбой. Да не простым ловцом – вожаком артели, старшим на корабле. Он осел на берегу, лишь овдовев, да и то так решила ватага, видевшая горе Буркуна и его отчаянную любовь к единственной дочери. Вскладчину урядили харчевню и поставили Буркуна в ней хозяйствовать: сами рыбку ловим, сами готовим, сами и на стол подаём… И деньги – на всех!

В общем, если Буркун что-то говорил о море и о жизни на корабле, его следовало послушать. В самом деле, разве на берегу угадаешь, с чем встретишься за небоскатом?.. Коренга завязал несколько надёжных узлов и почувствовал себя вполне готовым к далёкому плаванию. И мысленно даже посетовал, что до полудня было ещё так далеко. Ведь по-настоящему страшным бывает только неведомое. Когда оно наконец открывает свой лик и наступает миг боя, тут уже не до страха. Вот Коренге и хотелось, чтобы этот миг скорей наступил. Сидеть без дела и потеть, ожидая не пойми чего, – хуже не выдумаешь.

ГЛАВА 10

Кто в море не бывал, тот горя не видал

Что такое настоящая морская качка, Коренга в полной мере осознал сразу же, как только «Чаграва» вышла за гряду островов, надёжно прикрывавших Галирад от ярости океана. Первая же волна, не просеянная сквозь решето отмелей и узких проливов, так наподдала судну в скулу, что оно вздыбилось, подобно норовисто гарцующей лошади. Какое там раскачивание лодки на озере, плота на реке!.. Тележка Коренги осталась на месте только благодаря верёвке и умелым узлам. Торон испуганно взвизгнул и поехал по накренившейся палубе. Коренга что было силы сгрёб одной рукой поводок, а другой – бортик тележки, чтобы не оказаться выдернутым из неё вон. Позже он с изумлением вспоминал, чту всего более заботило его в эти мгновения. Первое: чтобы не разлился черпачок. И второе: чтобы Торон не слишком исцарапал палубу когтями. Иначе – плакал задаток, который он надеялся вернуть в нарлакской столице! О том же, сколько ещё продлятся бешеные броски корабля и сколько он сможет их выдерживать, Коренге почему-то не думалось совершенно. Мать рассказывала ему, как когда-то оступилась на бегу и упала врастяжку, сломав, как потом выяснилось, правую руку. «Наземь летела и только думала, – с усмешкой вспоминала она, – не задрался бы подол…»

…А нос корабля уже тяжело рушился вниз, в зеленоватую бездну между этой и следующей волной, и над наветренным бортом вырастала прозрачная стена, чтобы спустя нескончаемое мгновение рухнуть на палубу и шипящей пеной вкатиться под колёса тележки… под бок поскользнувшемуся Торону… под перевёрнутую лодку, где то ли прятался, то ли больше не прятался галирадский воришка…

По счастью, ветер дул северо-западный, а город Фойрег, куда направлялась «Чаграва», располагался на юге. Поэтому довольно скоро корабль повернул, и волны сразу перестали бить его, из беспощадных врагов превратившись в добрых попутчиков. Они могуче и неторопливо наплывали с кормы, мягко приподнимали корабль и некоторое время несли его на себе, подталкивая и подгоняя, а потом с размеренным шорохом уходили вперёд. И ветер, только что казавшийся роями ледяных ножей, словно по волшебному мановению сделался почти незаметен. В снастях перестало выть и гудеть, зато солнечные лучи обрели какое-то подобие теплоты…

Коренга с облегчением перевёл дух и выпустил поводок приободрившегося Торона. На пальцах, как попало захлёстнутых плетёным ремнём, уже начали проступать синяки.

Буркун предрекал Коренге, что Ириллир выйдет в море с рассветом. Коренга даже удивился про себя, когда на восходе солнца аррантский купец, наоборот, покинул корабль, и молодой венн не на шутку встревожился, обратив внимание на его озабоченное лицо. Впрочем, Ириллир особо далеко не ушёл. Достигнув стоявшего посреди пустынной в этот час торговой площади Медного Бога, купец остановился перед изваянием и некоторое время стоял, склонив голову и что-то шепча. Потом преклонил правое колено, как требовала его вера. Извлёк из-под просторного плаща маленький бурдючок знаменитого вина своей родины – не бутылку, а именно кожаный бурдючок – и пригубил из него, а остальным щедро окропил Медного Бога, особенно стараясь омочить длинную всклокоченную бороду Морского Хозяина аррантских легенд. И вновь замер в сосредоточении, коленопреклонённый, с опущенной головой…

Коренге доводилось уже наблюдать, как молились перед отплытием соплеменники Ириллира, ибо «Чаграва» не была единственным аррантским кораблём в гавани Галирада. Так вот, те мореплаватели обходились со своим Морским Хозяином, как со старым знакомым, приглашённым разделить дружескую пирушку: кратенько обрызгивали его вином, не переставая при этом беззаботно шутить между собой и смеяться. Наверное, они были уверены в благосклонности Медного Бога. Да и сам Он, казалось, взирал на смертных соотчичей снисходительно и по-доброму…

По сравнению с ними Ириллир вёл себя так, словно был чем-то виновен, чего-то боялся. Или Коренге просто примерещилось оттого, что рассвет задался холодно-малиновым, а навстречу этому зябкому свету с моря летели низкие рваные облака, нёсшие в себе промозглую и неуступчивую темноту ночи, и устремлённый в небо гарпун в занесённой руке Медного Бога как-то очень уж зловеще нависал над головой Ириллира?..

А потом купец вернулся на корабль и сразу велел готовиться к отплытию – благо все гости корабля уже собрались на борту и никого не нужно было ждать. Так что в итоге Буркун не сильно-то и ошибся.

ГЛАВА 11

На третье утро

За последующие двое суток Коренга вполне убедился, что океан, как все великие стихии, имел нрав крутой и суровый. И, как любая стихия, не очень-то миловал дураков, совавшихся к нему без почтения и без должных познаний. Вторая ночь выдалась тихой и ясной, на палубе не осталось почти никого, кроме рулевого, и Коренга решил ополоснуть свой черпачок. Нарочно для этой цели у него имелось небольшое ведёрко. Коренга привязал его на верёвку, осторожно спустил за борт… берестяное донце коснулось воды, посудинка наполнилась… и верёвку так рвануло из рук, словно там, внизу, ведёрко кто-то силился утащить!