Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" Страница 11

Но это было еще не все: медведь успел взять след. Стоило только отдышаться, как из оконного проема высунулась его оскаленная морда: жесткая шерсть встопорщена, желтые зубы выпирают из лиловых десен, по бороде течет слюна… Медведь ступил на кристалл — и пошатнулся. Даже его когти не были достаточно крепки, чтобы вцепиться в это вещество. Чудище хрипло заревело, топоча и тряся космами. Что, если он все же решит двинуться вперед? Доберется до нее или сломает отросток своей тяжестью?

Странный звук донесся снизу — не то собачье тявканье, не то бульканье льющейся из бурдюка воды. Она затаила дыхание, не зная, чего ожидать, а потом увидела под болтающимися в воздухе ногами какие-то тени. Те скользили по льду легко, как рыбы в воде или птицы в небе; и вдруг рядом вынырнула круглая морда морского зверя! Помогая себе клыками и короткими когтями на ластах, он выскочил на край уровня и, тяня толстую шею, во всю глотку заорал на медведя. Следом за первым зверем показался и второй, и третий: они выпрыгивали перед чудищем, как икринки из молок — черные, гладкие, блестящие; густые усы топорщились, пасти разевались в крике… Неужели эти создания защищали ее? Может, из-за темного панциря они приняли ее за товарища, попавшего в беду?

Разъяренный медведь, взревев, схватил ближайшего врага за горло и начал трепать, ударяя то об пол, то о кристаллы вокруг; но и зверь успел воткнуть клыки в косматую шкуру. Взвизгнув, чудище выпустило жертву из пасти; злобные глазки зыркали из стороны в сторону; рыло с хрюканьем шевелилось… и вдруг медведь развернулся и побрел прочь.

Влажный нос ткнулся ей в плечо и, оглушительно чихнув, забрызгал водой вперемешку с соплями. Морской зверь смотрел на нее, приподняв колючие брови, спустив из пасти дрожащий розовый язык. Наглядевшись вдоволь, он переполз внутрь башни; она двинулась следом — туда, где черноспинное стадо, тихо скуля, обступило раненого брата. Тому оставалось недолго: лужа крови, натекшая из разорванного горла, была почти в палец глубиной. Она села рядом, протянула руку — к ее удивлению, зверь не отстранился, а прижался к ладони, потершись щекой о твердые пластины. Вот только помочь она не могла.

Зачем она вообще пошла сюда? Нельзя было сходить с лестницы. И как теперь добраться до ступеней? Звери спугнули медведя, но не прогнали; она еще различала вдалеке молочно-белое пятно. Чудище сторожило ее; не зря его челюсти были окрашены в предательский желтый! Вздохнув, она села на пол, обхватила колени руками и стала покачиваться вперед-назад, пытаясь успокоиться.

Нужно было перетерпеть, подождать до вечера или даже до ночи; тогда медведь уйдет сам. Но время тянулось слишком медленно; слишком медленно для ее мыслей! Серый свет неба, непонятный сор в толще такого же непонятного льда, плач морских зверей — от всего этого становилось тошно. Сердце бешено колотилось, зубы стучали, кожу кусал зуд; она сама не заметила, как расчесала раны на запястьях до крови. Может, попробовать спуститься к воде следом за зверями? Поискать вход на другой уровень там? Но что, если входа нет? Как ей тогда вернуться обратно?

Она опять подошла к окну и посмотрела вниз. За торчащими во все стороны рогами кристаллов виднелся остров, засыпанный снегом вперемешку с чем-то черным — сажей от устроенного ею пожара?.. По тающей грязи скользили веретенообразные тела, покрытые светлой шерстью: детеныши. Без клыков, которыми старшие особи пользовались, как ледорубами, они были беспомощны. Вот что ей нужно, чтобы подняться на верхние уровни в случае неудачи — клыки; но откуда их взять?..

Она покосилась на растерзанного медведем зверя; потом, протиснувшись сквозь ревущее стадо, коснулась его морды, оттянула черную губу. Зубы создания — острые, прочные, изогнутые наподобие серпов, — были сделаны из того же вещества, что и кристаллы вокруг; вещества, несущего в себе отблеск нездешнего огня. Оставалось только вырвать их, но почему-то она колебалась. Сколько раз ей приходилось выдирать жабры, кости и внутренности из моллюсков и рыб? Сколько живых тварей она убила, задушив, оторвав головы, выпотрошив? И все ради кусочков золота для жадного старикашки! Так в чем разница теперь? Тем более что мертвому зверю челюсти уже ни к чему.

Она схватилась один клык у основания и надавила всем телом. Корень, еще живой, кровоточащий, с хрустом обломился. Другие звери, увидев, как трепыхается тело их товарища, подумали, что тот ожил, и заплясали вокруг, радостно гогоча.

Это было плохо. Гораздо хуже, чем когда стражи тыкали и били ее, или растягивали на цепях; или когда жители плевались и швыряли в нее камнями; или когда помощницы во дворце обливали ее кровью и нечистотами. То, что происходило на равнине и в городе, удавалось вынести, потому что иначе и быть не могло. Она знала, что была чужой этому миру, а мир — чужим для нее. Как песчинка, царапающая раковину, и раковина, душащая песчинку перламутром, они обречены были убивать друг друга; в этом не было неправильности или зла. Но морские звери не были чужими здешней странной земле; они родились в этой красной воде, под этим белым небом, и все равно страдали! Дрожь пробежала по ее телу, от макушки до пят, когда она вдруг поняла: не для нее одной — для всех, кто заключен здесь, этот мир был адом.

Выдернув второй клык, она подняла его над головой, разглядывая на просвет. Уничтожить причину страдания — вот что она может сделать для тех, кто помог ей.

Когда наступила ночь, она прокралась туда, где плыло во мраке мутное белое пятно, похожее на клок пены на морских волнах. Медведь не отступил; он лежал между двумя хрустальными валунами прямо на пути к лестнице. Огромная морда покоилась на мохнатых лапах, но зверь не спал. Его стариковские, морщинистые веки дрожали, а ноздри выпускали горячий пар. Когда она приблизилась, движения зрачков под толстой кожей ускорились, а облачка испарины стали больше; медведь знал, что она рядом. В одной руке она сжимала серпы-клыки, в другой — кусок снега, скатанного почти до каменной тяжести; его-то она и швырнула в медведя, метя в морду. Острый наст царапнул невовремя распахнутые глаза; от боли зверь сразу пришел в ярость. Оглушительно заревев, он вскочил и бросился за убегающей обидчицей.

Медведь двигался огромными прыжками, царапая когтями пол, снося боками хрупкие ледяные отростки — и расстояние между ними, поначалу немаленькое, быстро сокращалось. Скоро она почувствовала зловонное, обжигающее дыхание у себя на затылке. Еще секунда, и желтые зубы вопьются в нее, или длинные когти царапнут по хребту… Но тут пол закончился, и она соскользнула с края уровня прямо на крутой скат, по которому днем поднимались морские звери; чтобы остановить падение, пришлось с размаху воткнуть в лед оба клыка. Один вырвало у нее из рук, но второй зацепился за какую-то расщелину, как крючок за рыбью губу, и она повисла на нем, гадая, что будет дальше.

Долго ждать не пришлось; медведь следовал за нею по пятам. Увидев, как добыча ныряет в пустоту, он хотел остановиться, но не смог. Передние лапы поскользнулись, подворачиваясь, и грузное чудище вывалилось из башни. Крутясь в воздухе, словно какое-то жуткое косматое, когтистое колесо, медведь пролетел рядом — и ухнул вниз. Услышав влажное чавканье, она опустила взгляд. Зверь напоролся на заросли острых кристаллов; их окровавленные, но все еще сверкающие шипы выступали из его пробитых ребер, конечностей и живота.

Цепляясь за любые выступы ногами, руками и оставшимся клыком, она выбралась наверх, а потом, переведя дух, подошла к мертвому морскому зверю. Выглядел он еще хуже, чем раньше: к разорванному горлу добавились развороченная пасть и вспоротый живот — оттуда она взяла сало, чтобы натереть им край пола. Хотела бы она сказать «спасибо»! Но из губ выходили только сипение и треск. Вздохнув, она подняла глаза. Прямо перед нею, в гранях ледяных самоцветов, что-то шевелилось… Ее отражение, вот что, пускай искаженное и размытое! Страшная маска смотрела на нее: черная маска с белыми, светящимися глазами и трещиной рта, ощерившейся острыми зубами; злое лицо.