Ник Перумов - тема: "Псы любви" Страница 11

— Зачем тебе эта дзагхла? — спросил тем временем кто-то за тентом. Я сжался в комок.

— Он расслабленный, — ответил голос Аль-Карака. — Всем дзагхлам отрезают зеббы. Такие рабы покорны и старательны.

— Поймай пацана из клана Тефрэ и отрежь ему зебб…

— Ты глуп. Покорство приходит с годами. Если отрезать зебб парню из нашего народа, он затаит ненависть. А эта дзагхла станет прислуживать моей дочери.

— Не боишься?

— Пусть дзагхла боится…

Я и правда боялся. Страшно боялся, что меня приставят рабом к одной из ужасных женщин, и она будет шипеть, избивая меня плетью. Шрамы на лице охотника Хебсена никогда не казались такими жуткими.

А потом я увидел Акиву.

Первый раз мы встретились уже в пути. Повозку немилосердно трясло, мне было очень плохо, поскольку любой корабль, даже маленькая барка, в сравнении с бедуинскими фургонами словно плывет по воздуху. У повозки, где меня везли, не было даже элементарной триплет-подвески, деревянные колеса жестко крепились под ужасными листовыми рессорами, без амортизаторов и гасителей, даже без рулевой трапеции. Любой ухаб отзывался в кузове, от вони кружилась голова. Когда в фургон забралась девочка, я даже не сразу ее заметил…

Акиве, как и мне, было четырнадцать. В первый раз она показалась мне мальчиком, я ведь не знал, что у бедуинов длинные волосы носят только женщины. Стройная и гибкая, смуглокожая, сероглазая, Акива была очень красива.

Ее волосы достигали пояса и отливали сказочным мазутно-черным блеском. Длинные ресницы и огромные миндалевидные глаза, казалось, шептали — «я совершенство», точеное лицо говорило о древней крови, царапины на коленях и локтях — о живом характере. Одевалась она всегда по-разному, любила яркие цвета и украшения. Когда мы встретились впервые, на Акиве был сиреневый чопрах, сине-золотая сорочка и широкий пояс цвета меди. В сравнении с блеклыми халатами бедуинов, этот наряд казался взрывом красок, и подействовал на меня, словно удар коленвалом по голове. Пока я пытался придти в себя, Акива молча разглядывала новую игрушку.

— Тебе правда отрезали зебб? — спросила она наконец. Только услышав голос, я понял, что встретил женщину, и страшно перепугался. К счастью, какое-то внутреннее чувство удержало меня от открытой демонстрации страха, иначе — теперь-то я знаю — Акива никогда бы это не простила.

— Что такое зебб? — спросил я. Фыркнув, девочка протянула босую ногу и ткнула меня под живот.

— Там.

— А… а что в этом странного?

Она звонко рассмеялась:

— Бедненький. Отец говорил, всем дзагхлам отрезают.

Что-то во мне оскорбилось такому пренебрежению со стороны девчонки, и, не подумав, я брякнул:

— Я человек, а не дзагхла.

— Нет, дзагхла! — Акива спрыгнула на дно повозки и дернула за цепь, которой я был привязан к борту. — Вы, с кораблей, все дзагхлы.

— Мы люди!

— У людей ничего не отрезают, — сказала она весело.

Я отвернулся, но Акива потянула за цепь и заставила меня вылезти из угла. Фыркнув еще разок, она уселась на пол, скрестила ноги и принялась разглядывать мой пятнистый комбинезон.

— Как вы делаете вещи? — спросила девочка, насмотревшись. — Вы же никогда не останавливаетесь.

— Есть заводские баржи… — пробормотал я. — У центряков…

— Центряки? Кто это?

— Они едут на больших кораблях в центре Колонны.

Акива нахмурила лоб.

— А что, бывают маленькие корабли?

Тут я, не выдержав, рассмеялся, на миг забыв, где нахожусь. Много позже Акива призналась, что именно в этот миг решила, что я ей нравлюсь. Но тогда она рассердилась и пнула меня ногой. Потом, удивившись, пнула еще раз, но удары были совсем слабые, и я лишь молча отполз назад. Девочка изумленно моргнула.

— Тебе что, не больно? — спросила она недоверчиво.

Я покачал головой. Акива открыла рот, подумала, и внезапно рассмеялась.

— Ха, да у тебя там ничего нет! — гикнув, она схватила меня за волосы и вытащила обратно в центр повозки.

— Ты смешной, — заявила юная дикарка. — Отец сказал, ты мой раб. Будешь слушаться, я тебя бить не стану. Усек?

— Да, госпожа, — ответил я покорно. Девчонка фыркнула, точно как Синухет.

— Я Акива, дочь Аль-Карака, охотница Вселенной! А ты кто?

Я представился. Оказалось, Акива не знает, что такое «эскулап». Когда я объяснил, она долго смеялась, а потом сказала, что у дзагхл даже слова неправильные, если ученик табиба носит имя змеи. Позже я узнал, что бедуины называли своих эскулапов «табибами», а «эскулапом» у них звалась маленькая безобидная змейка с желтыми пятнышками на голове.

Первые сеги Акива жадно расспрашивала про нашу жизнь. Она знала о Колонне даже меньше, чем я о бедуинах. Сильнее всего Акиву поразило, что мы держим женщин отдельно, на особых кораблях, а почти всем мужчинам отрезают «зеббы».

— Почему? Почему-почему? — допытывалась она. Я и сам плохо знал, но как сумел — объяснил. Акива потом целый сег ходила притихшая.

— Значит, у вас к женщинам могут входить только лучшие мужчины, — сказала она наконец. Я кивнул.

— Они называются анхсиями, и их очень мало. Стать анхсием — большая честь.

— А кто же твой отец? — внезапно спросила Акива.

Я пожал плечами.

— Не знаю. У нас нет кланов, как у вас. Наверно, на ментепе вместе со мной учились несколько моих братьев, но я их не знаю.

— Какой ужас! — девочка отшатнулась.

— Почему? — я удивился. — Все правильно. Мы ведь не животные, чтобы постоянно спариваться. В каждом деле нужен порядок. Лучшие мужчины входят к женщинам, женщины рожают, из потомства отбирают лучших, а остальным способность деторождения только мешает работать…

Акива как-то странно на меня посмотрела.

— А ваши воины? Их тоже отбирают заранее?

— Легионеры? — переспросил я. — Конечно! Легиону нужны самые сильные мальчики. Солдат воспитывают на особых триремах, учат стрелять и сражаться, а лишнее… — я замялся, — …им отрезают позже, чем другим, чтобы росли агрессивными.

Акива помолчала, глядя на свои босые ноги.

— Ты был прав, вы не дзагхлы, — сказала она наконец. — Вы муравьи.

Я содрогнулся, припомнив муравьиную колонну под колесами галеры. И внезапно, не знаю почему, рассказал Акиве о своей идее. Она не стала смеяться.

— Может быть, — девочка пожала плечами. — Мир большой, в нем хватит места для всех.

— Не хватит, — возразил я мрачно, и пересказал теорию Хатэма. Вот теперь Акива засмеялась, и смеялась долго, весело.

— Глупый-глупый муравей, без мозгов и без ушей! — сказала она потом. — Нет никакого шара!