Майкл Муркок - Серебряная рука Страница 11

Корум с трудом отогнал от себя эти мысли, стараясь не думать о рыжеволосой дочери короля. Сегодня день битвы, и потому думать следует прежде всего о ратных делах, когда враги отнимут у неге жизнь, они лишат его и мыслей-. Он улыбнулся, вспомнив слова короля Маннаха. «Фой Мьёр идут за Смертью, — говорил Маннах.» Они прислуживают Смерти. — А разве нельзя сказать того же о Коруме? Если бы это было не так, разве стал бы он главным врагом Фой Мьёр?

Выйдя из спальни и миновав множество маленьких круглых комнаток, Корум Оказался в зале, где пировал прошлым вечером. Зала была пуста. Вся посуда со столов уже была убрана; слабый свет, сочившийся из узких окон, едва освещал мрачные стены. Здесь царили холод и строгость. В таком месте, — подумалось Коруму, — можно разве что готовить себя к битве, — встать на колени и изгнать из головы и сердца все лившее. Он сжал серебряную руку, пошевелил ее пальцами. Рука была изготовлена мастерски, — был повторен не только внешний вид, но, даже, линии ладони той, настоящей его руки. Серебряная кисть крепилась к запястью специальными зажимами. Отверстие в лучевой кости Корум просверлил собственноручно, здоровой правой рукой. Протез был столь совершенен, что его нетрудно было принять за некое волшебное творение. Выражение досады вдруг появилось на лице Корума. Эта рука — единственное, что он сделал за эти семьдесят лет. Единственный итог десятилетий, прошедших со времени падения Повелителей Мечей.

Отвращение к самому себе вдруг охватило его. Корум принялся расхаживать по зале, дыша словно пес, идущий по следу зверя.

А, может, он и сам жаждет боя? Да, да, — скорее всего именно так, — он жаждет боя, дабы избавиться от чего-то в себе. Но от чего же? От знания своей судьбы? От той участи, что пророчили ему Эльрик и Эрикезе?

— О, мои великие предки, пусть же грянет бой, я да будет бой этот страшен! — вскричал Принц. Он с силою извлек из ножен клинок и взмахнул им над головой, испытывая сталь на прочность. Щелчок, с которым клинок вернулся в ножны, отозвался в зале эхом.

— И да будет эта битва удачной для Кэр-Малода, о, Воитель! — это был сладкозвучный голос Медбх, дочери короля. Подбоченившись, она стояла в дверях. На тяжелом ремне, стягивавшем ее талию, висели одетые в ножны кинжал и палаш. Волосы ее были собраны в узел, кожаная накидка заменяла кольчугу. В руке девушка держала легкий шлем, формою походивший на шлемы вадагов, но сделанный, из меди. Корум, обычно не склонный к возвышенным речам, отвернулся к стене, не в силах скрыть своего смущения. Боевой дух вмиг оставил его.

— Госпожа, боюсь, что перед вами сейчас стоит явно не великий герой, холодно сказал он.

— На печального бога, о. Властитель Кургана, ты тоже мало походишь. Многие из нас сомневались в том, стоит ли вызывать тебя. Многие думали так: если ты и существуешь, то ты, скорее всего, похож на Фой Мьёр, — такой же жуткий и страшный, — потому, вызвав тебя, мы навлекли бы на наш народ новую беду. Но этим опасениям не суждено было сбыться, вместо бога к нам пришел человек. Человек куда сложнее бога. И потому нам куда сложнее будет прийти к цели, которую мы ставили перед собой, творя заклинанье. Ты стал гневаться потому, что твой страх…

— Возможно, это и не страх, госпожа.

— Но, возможно, и страх. Ты решил поддержать нас. Мы не вправе были требовать этого. Нам казалось, что мы будем властны над тобой, но ошиблись. Сомнения и страхи терзают тебя, но несмотря ни на что, ты полон решимости помочь нам. И эта помощь для нас куда важнее помощи какого-то бездушного сверхъестественного существа, подобного Фой Мьёр. Фой Мьёр знакомы сказания о Коруме; они боятся тебя, — помни об этом.

Корум оставался недвижным. Эта женщина очень добра. Он нравится ей. Она столь же умна, сколь и красива. Нет, он не мог повернуться к ней, ибо любовь тут же пронзила бы его сердце.

Борясь с волненьем. Принц ответил ей:

— Благодарю тебя за твою доброту. Я сделаю для твоего народа все, что в моих силах, но не ждите от меня чего-то необычайного.

Он не мог повернуться к ней, ибо не доверял самому себе. Ему так не хватало Ралины, и, быть может, именно поэтому он видел ее в Медбх. И если это так, то какое право он имеет любить Медбх, — ведь он любит не ее, но отражение в ней Ралины, причем, отражение неверное.

Серебряные пальцы коснулись повязки, расшитой рукою Ралины. Холодные бесчувственные пальцы. Голос Принца обратился едва ли не в крик.

— Что ты скажешь о Фой Мьёр? Они уже пришли?

— Пока нет. Но туман становится все гуще. Значит они где-то рядом;

— За ними следует туман?

— Они следуют за туманом. За ними же идут снег и лед. Часто об их приходе оповещает людей Восточный Ветер, что приносит с собою градины размером с яйцо чайки. Земля гибнет и деревья ломаются, когда идут Фой Мьёр.

От слов девушки повеяло холодом.

Напряжение достигло предела.

И тут Медбх сказала:

— Ты не обязан любить меня, о, владыка.

Корум повернулся к ней.

Но девушки уже не было.

Вновь посмотрел он на свою металлическую руку, другою же, живой, он смахнул слезу.

Вдруг где-то вдалеке заиграла мабденская арфа, мелодия была прекрасна и печальна. Даже музыка, звучавшая в замке Эрорн, не могла сравниться с этой ни красотой своей, ни глубиною.

— Король Маннах, твой придворный арфист — гений.

Корум и король стояли на стене, окружавшей Кэр-Малод.

— Ты, значит, тоже слышал арфу? — нахмурился король.

Бронзовые латы защищали его грудь, седеющую голову покрывал бронзовый шлем. Его лицо было мрачно, в глазах же читалось удивление:

— Многие решили, что это ты играешь на арфе, о, Владыка Кургана. Корум поднял свою серебряную руку.

— Струны не выдержат моих железных пальцев. — Он посмотрел на небо. — Это играл мабден.

— Не думаю, — ответил Маннах. — По крайней мере, это человек не из моей свиты. Барды Кэр-Малода готовятся к бою. Они играли бы боевые песни, совсем не то, что мы слышали сегодня утром.

— Этот мотив тебе неизвестен?

— Однажды я его уже слышал. Это было на кургане в ту самую ночь, когда мы решили позвать тебя на помощь. Именно музыка убедила нас в том, что древняя легенда может оказаться былью. Если бы арфа не заиграла, мы прекратили бы заклинанье.

Корум нахмурился.

— Чудеса мне никогда не нравились.

— Тогда тебе не должна нравиться и жизнь, о, Повелитель.

Корум улыбнулся.

— Я понимаю тебя, король Маннах. И все же к призрачным арфам я отношусь с подозрением.

Говорить больше было не о чем. Король Маннах указал рукой в направлении дубравы. Тяжелый, густой туман доходил уже до вершин деревьев. На глазах он густел и, опускаясь, совершенно скрывал из виду могучие дубы. Лес пропадал; лишь несколько покрытых инеем деревьев еще можно было разглядеть в молоке тумана. Солнце стояло высоко, но его свет был неярок, так как по небу поползли тонкие, призрачные облачка.