Антон Орлов - Городская фэнтези 2010 Страница 11

— Еще чуть-чуть, и подерутся, — хихикает Ола, прикрыв рот ладошкой, чтобы услышал только я.

Джазмин и лесной колдун останавливаются около нас, караванное начальство уходит дальше, в облаках пара, как закипевший чайник. Небо постепенно меркнет, словно его заливает текущая поверху темная вода. Елажник превращается в почти призрачный, протяжно шепчущий массив, от сугробов тянет таким нездешним холодом, что начинаешь зябнуть при одной мысли, не дожидаясь ощущений.

— Капитан разрешил нам занять конференц-фургон, — сообщает Джазмин. — Идемте туда, ужин скоро принесут. Нам предстоит не слишком приятное, но важное дело — суд магов. Как раз набрался кворум.

Валеас ухмыляется совершенно по-бандитски. Могу поспорить, решил, что это его хотят засудить. Есть ведь за что — за голые трупы на поляне, за выкрутасы насчет заложника.

— А кто обвиняемый? — с нехорошим воодушевлением интересуется Инга.

— Матиас. Он сам об этом попросил, есть причина.

У меня с некоторым запозданием похолодело в животе. Столько всего произошло, что я и думать об этом забыл… А Джазмин не забыла.

Большую часть конференц-фургона занимает салон с мягкими кожаными диванчиками вдоль стен и овальным полированным столом, кое-где покорябанным, намертво привинченным к полу. Столешница темно-темно-коричневая, сиденья благородного коньячного оттенка, обивка на стенах малиновая с тисненной золотом ромбической сеткой. Золотистые линии местами стерлись, и почему-то меня это болезненно царапает. Занавески задернуты, три плафона на потолке еле теплятся: режим экономии. Ну и пусть. Уж лучше краснеть в полумраке, чем при ярком свете.

Несмотря на свое оцепенело-обреченное настроение, неслабо удивляюсь: я-то думал, что наши лесные коллеги стригутся накоротко, по примеру караванщиков, а Валеас отрастил патлы до пояса. Светлые, прямые, стянуты в хвост на затылке — в детстве я представлял себе с такими прическами мудрых и благостных чародеев, которые творят сплошное добро. Ага, встретил в натуре с точностью до наоборот… У Олы коса покороче, до нижнего края лопаток, вдохнуть бы аромат этих пепельно-соломенных волос, зарыться в них лицом… И тогда Валеас придушит меня окончательно, до летального исхода.

Стюард притащил гречку с тушенкой и чай на пять персон, но мне кусок в горло не лезет. Пока все едят, пошел в уборную — чулан с металлическим унитазом, туманно-тусклым зеркалом и умывальником, похожим на прилепленное к стенке гнездо шмыргалей. Вонь из выдвижного контейнера под полом смешивается с вездесущим запахом бензина. Обмылок в мыльнице замерз, и вода в баке ледяная: растаявший снег. Хорошо, что пока еще есть возможность его растапливать… Эта мысль возникает по инерции. Все же теперь в порядке, с лесными так или иначе договорятся — да хоть сам капитан в заложниках останется, передав свои полномочия первому помощнику, — и поедем дальше, тогда и аккумуляторы зарядятся. Но это всем остальным будет счастье, а у меня ничего не в порядке, меня ждет суд. Я успел малодушно пожалеть о том, что сознался насчет резонанса, однако прятаться в сортире — дополнительное позорище, поэтому как ни в чем не бывало возвращаюсь в салон.

После ужина, когда эмалированные миски и стаканы в гремучих узорчатых подстаканниках сдвинули на дальний конец стола (мою порцию кто-то умял, и я даже догадываюсь кто), Дждзмин произнесла традиционную официальную формулу:

— Суд магов — дело магов и только магов. Воздвигаю сферу.

Устала она все-таки до жути. Ее «непроницаемая для любых проникновений» защитная сфера получилась зыбкой, как Шелковая занавесь на ветру.

Вслед за ней те же самые слова сказал Валеас. Это — его защита? Ну, тогда офигеть… Мы теперь словно в скале замурованы, и захоти он нас убить — даже Старый Сапог вряд ли сюда прорвется, никто ничего не узнает и не поможет.

Защита Олимпии — пушистая и колючая, вроде шатра из хвойных веток. У Инги типичный для начинающих «кирпичный домик», как две капли воды похожий на мой, но я в этом не участвую, я — подсудимый.

После того как приняли меры, чтобы никто не совал нос в наши междусобойные дела, — церемония представления кворума судей, по старшинству, тоже согласно замшелому протоколу.

— Ясмина Гарбуш, ученица Сивела Тентеби, закончила обучение двести шестнадцать лет назад.

— Валеас Мерсмон, ученик Текусы Ванхи, закончил обучение год назад.

— Олимпия Павлихина, ученица Изабеллы Мерсмон, обучение прервалось полтора года назад. Ученица Текусы Ванхи и Валеаса Мерсмона.

— Инга Штарбе, ученица Джазмин Гарбуш.

Пока они друг за другом говорят, чувствую себя странно и неуютно: зритель-то у них один-единственный — я.

— Вопросы есть? — обращается к младшим коллегам Джазмин.

— Да! — Инга чуть было не поднимает руку, словно в школе за партой. — Олимпия, почему у тебя сейчас сразу двое наставников?

Ага, мне тоже интересно. Было бы интересно, не находись я в таком положении.

— Госпожа Текуса Ванха уже не в том возрасте, чтобы путешествовать зимой по Лесу, поэтому она передоверила мое обучение в полевых условиях своему прежнему ученику. — Ола отвечает тем шелковым голосом, каким глянцевые девочки в магазинах зазывают попробовать крохотный бутербродец с новым сортом колбасы или малюсенькую розочку из шоколадного крема.

— И вопрос к Валеасу. — Инге все неймется, а мне уже совсем худо, судили бы поскорее. — Зачем понадобилось убивать тех солдат, да еще так жестоко, если ты мог просто уйти от них и прикрыть мороком свою заимку, раз уж не захотел им помочь?

В другой ситуации он бы отмахнулся или вовсе не удостоил ее вниманием, но сейчас, по правилам суда магов, обязан ответить на вопрос «уважаемой коллеги».

Джазмин порывистым движением сует руку в карман накинутой на плечи шубы, за портсигаром в виде двустворчатой раковины, но спохватывается — курить в салоне фургона воспрещается — и сцепляет в замок худые пальцы, беспокойно щурясь. Как будто она знает, в чем дело, и не хочет, чтобы об этом говорили вслух, но в то же время вмешиваться не собирается: будь что будет.

— Если я встречаю в Лесу бешеное животное, я его убиваю, — спокойно сообщает Валеас, откинувшись на мягкую спинку диванчика.

— Это были такие же люди, как ты, пусть и не способные к магии! — Инга почти шипит.

— Не такие же. Не возражаю, я злодей с отвратными манерами, мне об этом уже говорили, но раскатывать гусеницами вездехода в кровавую кашу малолетних детей — это даже для меня был бы перебор.

Господи, я не сразу понял, что он сказал. То есть слова по отдельности понял, а общий смысл — нет. Когда наконец дошло, ухватился за край стола, словно за перила перед бездонным провалом. Что он несет, не может такого быть! Не может ведь, правда же?