Андрэ Нортон - Знак кота Страница 11

Тот вид водорослей, которым я думал исцелить мою ободранную песком кожу, — может быть, он сможет и из раны вытянуть заразу? По крайней мере, я напою животное водой и хоть немного облегчу его муки.

— О Великий… я принесу то, что снимает боль… — теперь я говорил с ним, как с раненым котти. Если раньше мы оба боялись друг друга, то теперь этот страх уменьшался.

Спускаться к пруду с водорослями было тяжело. К тому времени, как я достиг берега, мои руки горели, словно обожжённые. Тут я в первый раз вспомнил о крысах, отогнанных прочь приближающимся штормом. Прислушался, несколько раз втянул воздух. Ни следа, ни запаха крыс. Шагнув к озерцу, я по локоть погрузил руки в густые заросли водорослей. В таком слабом свете я не мог отличить один вид от другого по цвету, поэтому просто сгрёб в охапку всё, что попалось в руки, и с этой охапкой вскарабкался к пещере.

Раненый зверь, должно быть, унюхал, что я несу, он только один раз рыкнул, а потом успокоился. Я осторожно выжал влагу из нескольких пригоршней на камень, откуда он мог её слизать, а потом занялся его раной.

К моему облегчению, в свете медальона, который снова услужливо засиял, я разглядел всего одну рану. Мягкими движениями, снова тихо напевая, стараясь показать, что не причиню зла, я растёр ещё одну пригоршню в кашицу и со всей осторожностью, чтобы не причинить боли неловким прикосновением, стал смазывать рану.

Лапа дёрнулась, показались жутко острые когти. Зверь поднял голову, оторвавшись от камня, откуда он слизывал остатки водорослей, и снова уставился на меня круглыми немигающими глазами. Я не позволил себе испугаться и проворно, как мог, довёл дело до конца. Затем, скрестив ноги, уселся неподалёку и с жадностью набросился на оставшиеся водоросли. Они горчили, но я был уверен, что это тот самый сорт, что рос у нас дома, а влага, которую они несли телу, исцеляла не хуже, чем приложенные к коже листья. К счастью, крысы ещё не отравили и не изгадили этот подарок судьбы.

Остатки водорослей доел песчаный кот. Здоровой лапой он потянул к себе обглоданную кость, и я понял, что одной травки ему мало, но сушеного мяса у меня не было, а отправляться на охоту за крысами я был ещё не готов. Хотя не сомневался — когда-то придётся заняться и этим.

Я выполз наружу из пещеры, в которой прятался мой сосед по острову. Всё тело болело от усталости. Натиск шторма и лазание по скалам совершенно вымотали меня. С того места, где я лежал, уже виднелась полоска рассвета. А ведь и плащ, и припасы до сих пор лежали там, где я услышал немой зов о помощи.

Я не мог оставить просто так это животное, которое настолько доверилось мне. Насколько я понимал в лечении, его рана исцелится ещё не скоро, если исцелится вообще. Но бросить его здесь, без пищи, как лёгкую добычу для крыс, которые мигом учуют запах живого (а всё живое годится для них в добычу), как только вылезут из своих нор… Нет.

— О Великий, — моя рука непроизвольно коснулась медальона, — я должен уйти, но я вернусь. Я клянусь… — пальцы нащупали золотую маску, — я клянусь тебе этим могучим талисманом.

Я был вполне уверен в своих словах. Я ещё не знал, откуда взялась эта вещь, но в том, что это — не работа Равинги, я был уверен. И Кура говорила, что никогда ещё не видела такого мастерства, а моя сестра всегда с жадностью изучала любой новый узор или украшение. К тому же вещь эта была очень древней.

Кое-как я поднялся на ноги. Да, чтобы таким темпом добраться до расщелины, которая спасла мне жизнь, потребуется немалое время, а мне нужно было успеть до того, как солнце припечёт в полную силу. Но стоило мне шагнуть вперёд, тяжело опираясь на посох, как позади раздалось жалобное ворчание, и я оглянулся. Золотые глаза снова пристально глядели на меня. Они светились не так сильно, как в темноте, и всё же завораживали.

— Я вернусь, о Великий, — ещё раз успокоил я кота.

Казалось, он понял, что я хотел сказать. Опустил большую голову, поудобнее уложив её на здоровую лапу, моргнул и закрыл глаза.

А я поплёлся обратно к своему убежищу, по пути старательно принюхиваясь, не слышно ли запаха крыс. Скалы вокруг под лучами солнца наливались цветами — жёлтым, красно-коричневым, кое-где камни казались слоёными, красно-жёлтыми.

Красоту нашей земли чужестранцы называют суровой. Но мы с рождения чувствуем себя частью всего этого. Даже наша кожа соответствует цвету этих красных и коричневых скал, да и одежда ярких, блестящих цветов. Иногда мы чувствуем себя высеченными из того же камня, на котором мы живём. По нашим обычаям, когда мы остаёмся наедине с нашей землёй, мы должны открыть навстречу ей свои сердце и разум, навстречу земле, небу, всему вокруг.

Итак, я с трудом тащился обратно, то и дело оглядываясь, полной грудью вдыхая чистый, очистившийся от песка воздух. Никаких следов того, что кто-то из моего народа побывал здесь до меня… По крайней мере, не видно было ни одного придорожного кота-хранителя.

Когда я, наконец, добрался до расщелины, было уже довольно жарко. Моё онемевшее тело пыталось протестовать, но я, быстро, как мог, всё же свернул свои скромные пожитки в тюк, перехватив его верёвкой. Потом подошёл к краю котловины, посмотрел на лежащее внизу озеро и подумал, что лучше, пожалуй, будет идти не поверху, не по обожжённым солнцем скалам, а по берегу озера, ближе к влаге.

Спуск был тяжким испытанием, но всё же я справился и почти сразу же наткнулся на тушу одной из крыс, убитых мной. Возможно, приближение бури не дало ей пропасть в желудках своих собратьев. Если не считать нескольких ран, она отлично сохранилась. Вспомнив, как кот тянулся за дочиста обглоданной костью, я задержался, чтобы, разделав тушу, забрать с собой задние окорока.

Приторочив к тюку за спиной мясо, на краю озера я снова чуть-чуть задержался, пожевал водорослей посъедобнее. Помечтал, как наберу ещё этого сорта и насушу лепёшек, чтобы, когда двинусь в путь, иметь свежие припасы. Когда снова двинусь в путь…

Я заколебался. Благоразумие подсказывало, что выступить в путь необходимо как можно скорее. И всё-таки что-то, может быть, упрямство, которое мешало мне стать таким, как хотел отец, подсказывало, что у меня теперь здесь есть незаконченное дело, хочу я того или нет.

Люди говорят, что страшнее песчаного кота врага нет. Они нападают на наши стада, многие уверяют, что и на людей тоже. Любой охотник может гордиться тем, что обладает зубами, когтями и шкурой кота. Между нами всегда была непримиримая вражда, и всё-таки я чувствовал, что не могу бросить этого кота на верную смерть.

Опустив руку в воду, перебирая листья водорослей, я попытался разобраться в собственных мыслях, что-то понять. При дневном свете медальон уже не сиял так, как ночью, теперь он казался просто изящным украшением, может быть, немного странным… И я почему-то начал припоминать то странное видение, тот сон, пришедший ко мне во время бури, — Равинга и кукла, сделанная по моему подобию. Я вспомнил, что сделала во сне девушка, и моя мокрая рука невольно потянулась к лицу.