Надежда Первухина - Иероглиф «Любовь» Страница 11

— Милая госпожа, что с вами?! — в испуге воскликнула Юй.

— А, это ты, младшая сестрица, — слабо улыбнулась девушке Нэнхун. — Я, верно, заболела и скоро умру. Голова у меня кружится, тело ослабело, не хочется ни есть, ни пить, хочется лишь плакать. Мне кажется, со слезами из меня ушла вся моя душа...

— О госпожа, прошу вас, приободритесь! — зашептала Юй, обнимая ноги Нэнхун. — У меня прекрасные вести! А вот залог правдивости вестей. — И Юй протянула Нэнхун заколку-феникс. — Узнаете вы эту заколку?

— Да, это моя заколка, здесь гравировка моего имени... Но та была серебряная, а эта золотая. Как это произошло, Юй?

— Я вам все расскажу, — заверила служанка. — Но обещайте мне, что вы перестанете плакать, выпьете чаю и придете в себя!

— Хорошо.

Юй, не опуская ни малейшей подробности, рассказала наложнице Нэнхун о своих приключениях. Рассказ произвел на Нэнхун поистине целительное действие: глаза ее заблестели, на щеках расцвел румянец; она взяла щетку и стала причесывать свои длинные волосы-тучи.

— Значит, у меня есть надежда? — спросила Нэнхун.

— Истинно так, госпожа! — ответила Юй и принялась хлопотать, чтоб ее хозяйка окончательно пришла в хорошее расположение духа.

... А если хотите знать, что было дальше, мой достославный читатель, то прочтите следующую главу.

Глава третья

ПОЮЩИЙ ТАЗ

Ах, как приятен в полуночный часШум пира средь сияющих террас!Звон кубков, пенье, смех, веселый гул —Да кто в них с головою не тонул!На блюдах халцедоновых лежатАйва и персик, груши, виноград.От пирогов, жаркого и приправСмягчится даже самый жесткий нрав.Рекою льется сладкое вино —В мир грез уводит пьющего оно.С красоткой здесь жеманится один,Другой уже забылся сном хмельным..Здесь бог веселья главный господин,И каждый на пиру роднится с ним.И кажется, что полная луна,Что по небу скользит, сама пьяна.

Мой драгоценнейший читатель, чья любовь к чтению подобна трепетной лани, спешащей утолить свою жажду у горного потока Дэшань! Мы с вами оставим пока наложницу Нэнхун и ее расторопную служанку и обратим свое внимание на императора Жоа-дина.

В тот самый вечер, когда служанка Юй вернулась к госпоже с благими вестями, молодой государь вместе со своей драгоценной наложницей Шэси, многочисленной свитой, певицами и музыкантами предавался безудержному веселью на пиру в честь зацветающих пионов.

Ах, чего на этом пиру только не было!

На нефритовых подносах высились груды редкостных плодов. В бронзовых треножниках курились благовония, услаждали обоняние, возбуждали неимоверный аппетит. Драгоценное вино пенилось в кубках, каждый глоток стоил как целая загородная усадьба. На золотых блюдах подавали жареные потроха павлинов, носорожью печень, медвежье сердце. Горы разваренного риса, приправленного алым кисло-сладким соусом, так и просились в рот. Изысканные кушанья из шансинского леща, пузанка и карпа, устрицы и угри с сыром угодить могли самому капризному чревоугоднику. Стояли целые короба со сладостями: пирожки, слоеные блины, сладкие пампушки и варенье привлекали дворцовых девиц, как нектар — бабочек...

Император пил вино и заигрывал с Шэси, сидящей по правую руку от него на почетном месте. Придворные льстецы восхваляли богоподобного императора и небесную красоту его наложницы. Верховный евнух Лукавый Кот пригласил на пир актеров, фокусников, чревовещателей и мастеров запускать потешные огни. По наущению евнуха актеры разыграли пьесу о том, как наложница Шэси преподносит императору дорогие дары и за это ее прославляют небожители.

Император с удовольствием смотрел эту пьесу, а потом сказал Шэси:

— Моя драгоценная, ты и впрямь одарила меня счастьем! Я каждый день любуюсь вышитым тобой панно, а игрушечный сад велел поместить в императорскую сокровищницу.

— Вы слишком меня превозносите, мой государь. — Шэси умело потупила очи, скрыв надменный взгляд.

— Я хочу попросить тебя кое о чем, — сказал император.

— Все, что угодно будет государю, — сказала Шэси.

— Я хочу, чтобы ты вышила точно такое же панно в подарок моему побратиму, владыке земель Жумань, императору Хошиди. Через три луны день его рождения.

У Шэси затрепетало сердце, но она ничем не выдала своего волнения. Самым небрежным тоном смуглая красавица спросила:

— О мой владыка, но разве может моя скромная вышивка быть достаточным подарком для императора Хошиди?

— Не беспокойся, — ответил император и пригубил вина. — Своему побратиму я пошлю и золота, и тэнкинского шелка, и драгоценных камней, и породистых скакунов. Даже двух щенков священной императорской собаки подарю я ему.

— Тогда к чему же еще и вышивка? — не сдавалась Шэси, и мы понимаем причину ее упрямства.

— Я хочу, чтоб побратим узнал, сколь искусна моя главная наложница, — ответил император. — Но отчего ты упрямишься? Я вижу недовольство на твоем лице. Не странно ли это?

Шэси впервые за все время своего пребывания во дворце испугалась.

— Ничего подобного, государь! Разумеется, я исполню все, что повелите.

— Отлично! — сказал государь. — А я уж было подумал, что ты вздумала капризничать, мне же весьма неприятны капризули... Выпьем еще вина!

Государь взял чашу, отпил и стал поить Шэси вином из своих уст.

Пир закончился далеко за полночь. Опьяневшего государя слуги на носилках отнесли в его опочивальню, Шэси же, против обыкновения, не отправилась вместе с ним, а велела подать себе паланкин и прибыла в свои покои во дворце Восточного Ветра. И только там она дала выход накопившемуся в ней гневу вперемешку со страхом и яростью. Она без устали пинала, щипала и колотила служанок, пришедших переодеть ее ко сну, рвала им волосы и хлестала по щекам. Служанки же не смели ни вскрикнуть, ни заплакать.

— Мерзавки! Негодницы! — вопила Шэси. — Я растерзать вас готова!

Никто не понимал причин этой жестокости. Наконец, немного успокоившись, Шэси выгнала прочь всех служанок и, рыдая злыми слезами, бросилась на свою роскошную постель. Тут к ее горлу внезапно подкатила тошнота, Шэси свесилась с кровати и извергла из себя все съеденное и выпитое на пиру. При этом все ее тело будто кололи раскаленными иглами.

— Мне худо! — застонала Шэси. — Эй, кто-нибудь! Гуй, Чэнь, где вы? Идите сюда, мерзавки! Ах, меня, верно, отравили!

Вбежали служанки, одни принялись прибираться в комнате, другие хлопотали вокруг столь внезапно разболевшейся Шэси.

— Меня отравили, отравили! — кричала Шэси. — Ах, проклятые завистники! Всех казню!

Тут одна из служанок предложила послать за императорским лекарем, господином Босюэ. Уж он-то наверняка определит причину недомогания госпожи Шэси.