Slav - Центр круга Страница 11

— А тебя дед не схватится? – нарушил тишину Том.

— Я записку оставил, – отговорился Антонин.

Том насторожился.

— И что? Он даже искать не станет?

— Нет, я так написал, что не станет. У него и без того сейчас…

Голос дрогнул, Антонин вынужденно замолчал, Том прислушался к его дыханию, рваному и взволнованному. Том выжидал, и некоторое время лежали молча, заговорил о другом:

— Как ты меня нашел?

Антонин посопел.

— А ты не рассердишься?

— Постараюсь, – ответил Том, заранее начиная сердиться.

— Августус тогда у Слиппери узнал и город, и название приюта. Я компас на древко приторочил, сам на метлу – и в путь. Ума для этого много не надо.

Том, превозмогая раздражение, спросил как можно ровнее:

— И что еще Августус про меня знает?

— А это ты у него, брат, спроси. Я больше должного не выспрашиваю, мне до этого дела нет… Рассердился, да?

Том тряхнул челкой.

— Нет, отчего же? Просто с первой встречи не выношу в Августусе эту манеру важничать, знать все про всех. Задается он чересчур много, а на деле толку никакого.

Антонин фыркнул понимающе:

— Это у него наследственное. Знал бы ты миссис Руквуд…

— А что такое с миссис Руквуд? – заинтересовался Том. Наконец‑то появилась возможность узнать о жизни самого Августуса.

— Нет того, чего эта дама не знает о любой из семей волшебников. Знаешь, ежегодно пересматриваются такие справочники–энциклопедии о знатных семьях волшебников. Так вот голову даю на отсечение, что миссис Руквуд знает во сто раз больше, нежели написано в последнем из этих справочников.

— Что ж она по домам ходит, расспрашивает? – усмехнулся Том.

— Зачем же по домам? На пятичасовой чай в поместье Руквудов собираются всяческие кумушки с детьми. Пока дети резвятся, матери перемывают кости всему честному народу.

— Августус с О’Бэксли там познакомился?

— Смеешься? Таких как О’Бэксли и близко к поместью Руквудов не подпускают.

— Почему? Они же тоже волшебники.

— Тоже не тоже, я о таком не задумываюсь, а вот Августус тебе все объяснит, если спросишь. Он много чего из материных сплетен наслушался.

— А ты? Ты тоже был на этих «чаепитиях»?

Антонин недобро осклабился воспоминаниям.

— Ага. Давно это было и всего один раз. С тех пор дед меня у Руквудов никогда не оставлял, да и они приглашениями не баловали.

Антонин поведал, что там же познакомился с Инглом, Лацивией, Грандчестером и многими другими. Рассказал несколько коротких историй о тех днях, особенно напирал, что был еще «маленьким» и «глупым», а Том слушал и думал, что не очень‑то его друг и повзрослел.

— Компас отдал в починку? – сменил тему Том.

— Ага. Когда пойдем в Косой переулок покупать учебники на второй курс, надо будет забрать.

Том резко перевернулся на бок, подпер голову кулаком.

— Не понял. Ты что же домой совсем не собираешься?

— Нет, – выдал Антонин твердо, улыбка бесследно исчезла. – Отсюда сразу в Косой переулок, а там – в Хогвартс. Других остановок в моем маршруте не будет.

Том задумчиво смотрел на его профиль, тщился понять, что у нахального гостя на уме. Перевел взгляд на метлу Антонина, тощую школьную сумку с небогатыми пожитками.

— А где другие вещи? Мантии, перья, свитки, чернильница…

— В «Гринготтсе». Дед прошлым летом расщедрился, и теперь у меня личный сейф. Ключ всего один – у меня, да и денег хватит надолго…

— Надолго? – переспросил Том, даже сел, не на шутку забеспокоившись. – Что значит «надолго»? Никаких «надолго», Антонин! Я не смогу прятать тебя каждое лето в приюте, я даже это лето не могу обещать тебе целиком.

Антонин рывком приподнялся на локтях, щеки залила внезапная бледность, заглянул Тому прямо в глаза.

— Я не могу сейчас домой, Том!

Том смешался: Антонин редко бывал так серьезен, на сердце стало тревожно. Антонин в сердцах взъерошил волосы, шарил глазами по лицу Тома, ища поддержки.

— Ни у Августуса, ни у Элджи нельзя укрыться: и там, и там в два счета найдут. А домой не могу… не могу, понимаешь?

— Не понимаю, – продолжал Том настаивать. – Раньше мог, теперь – нет. Почему?

Антонин упрямо нагнул голову, взгляд стал колким из‑под нахмуренных бровей, скрипнул зубами:

— Они вернулись…

Том чуть отпрянул, догадавшись, шепнул одними губами:

— Родители?

— «Они», – поправил Антонин со злобой, рухнул обратно на пол.

Том тоже лег, но осторожно, как бы подкрадываясь, заложил руки под голову.

— Видел их?

Антонин кивнул, но тут же понял, что Том этого не видел, произнес:

— В окно.

— И как?

— Никак! Люди и всё.

Молчание затянулось. С крыши доносилось курлыканье, шелест крыльев, топотание, скрежет когтей по металлу. Том украдкой скосил глаза, уже стал подумывать, что друга сморило, как Антонин заговорил вновь. Голос звучал непривычно тихо и хрипло, слышались слабые нотки обиды и горечи, а слова предназначались каким‑то воображаемым собеседникам, отчего Тому стало неловко за свое присутствие.

— Семь… семь лет. Колесили по всему миру целых семь лет, теперь заявляетесь на неполные два месяца и считаете это в порядке вещей… Думаете, выйду на порог, встречать стану. Не дождетесь! Пусть дед с вами возится, он по вам скучал.

— А ты? – не удержал вопроса Том.

Антонин вздрогнул от звука его голоса, словно забыл, что в голубятне кроме него еще и Том.

— Нет. Уже давно – нет. Зачем они мне? У меня отличный дед, хорошие друзья… кроме Руквуда, разумеется.

Антонин хмыкнул, но кривая улыбка быстро исчезла: и сам понял, что шутка вышла неловкой, прокашлялся. Опять замолчали. Взгляд Тома потерянно скользил по россыпям звезд на иссиня–черном бархате, прошептал с неожиданной тоской:

— У тебя хоть есть от кого прятаться…

Антонин резко сел, во все глаза уставился на Тома.

— Ты что это серьезно?

Том не решился ответить «да», просто молча посмотрел на Антонина, затем медленно перевел взгляд на небо. Однако Антонин не собирался отступать:

— Ты серьезно? Том! Да как ты можешь так говорить? Ты же самый счастливый из нас четверых. Ты свободен!

— Свободен, – ухмыльнулся Том. – Где ты увидел свободу? В одинаковой форме сирот? В запрете выходить за пределы приюта? В обязательствах дежурить по столовой, убирать комнату, помогать в хозяйстве пенсионерам Офэнчестера? Где свобода?

— Я не о такой свободе говорил, – ответил Антонин без тени замешательства. – Твое положение временно, лишь до совершеннолетия. А потом иди хоть на все четыре стороны.

— Но и у тебя тоже…

— А вот и не тоже, – замотал головой Антонин. – У тебя нет взрослых, что вечно бы тебя опекали.

— Ты забываешь о Крестной.

— Ничего не забываю. Неужели твоя Крестная станет указывать тебе, чем заниматься после окончания Хогвартса? Разве станут окружающие тогда жаловаться ей на твои проступки?