Денис Чекалов - Призраки кургана Страница 11

Держаться было непросто. Сразу же захотелось призвать Снежану к порядку, напомнив, что она не в борделе для амазонок, да и вообще, рядом могут оказаться знакомые.

Однако делать этого я не стал. Если хочешь общаться с людьми, и получать плюшки хоть немного чаще, чем тумаки, — прежде всего надо научиться, когда вмешаться, а когда промолчать в тряпочку.

К слову, Снежана как раз-таки этого не умеет.

Остановить неловкий разговор невозможно. Это все равно, что пытаться затормозить деревянный паровоз гномов, встав для этого перед ним на рельсы. Результат для вас будет примерно одинаков.

Амазонка вцепилась мне в руку. То ли призывала к молчанию, то ли хотела дать гоблину понять, что я с ней в каждой безумной выходке.

— Если пустишь нас туда, — сказала она лукаво. — Не пожалеешь.

В этих словах вновь не было ничего постыдного. Однако тон, каким они были произнесены, мог довести до инфаркта сапфирового дракона. Умение обещать, ничего не обещая — одно из главных в ремесле обманщика.

Гоблин как раз вытирал лапы о фартук. Его пальцы сжались и хрустнули так, что едва не сломались в каждой фаланге сразу.

Я задавил бьющиеся из горла возражения, чтобы не доставлять трактирщику еще большего веселья.

Впрочем, положа руку на сердце, должен признать, что мое возмущение было рождено вовсе не соображениями нравственности, но мелочным чувством собственника, — которое слишком часто рядится в сверкающие ризы морали.

Гоблин прокашлялся, и я спросил себя — стоило ли пить его чай, если повар так охотно делится с ним своими эмоциями. Затем трактирщик огляделся — он проверял, не услышал ли слова девушки кто-то из гостей, и не потянется ли за нами длинный хвост, объединивший желающих присоединиться к потехе.

Однако все гости сидели на шкурах, погрузившись в себя и свои пиалы. Даже гнолл, пришедший последним и сидевший к нам ближе остальных, ничего не заметил. Это было для него к лучшему, так как спасло от сомнений относительно того, что именно плавает в его чашке — подснежные грибы или нечно иное, не столь съедобное.

— Ладно, — сообщил трактирщик.

Будучи мудрым гоблином, он не стал делать вид, будто ему нужно время на раздумье. Быстрым движением хозяин передал большую ложку слуге — печальному карлику с головой лося и развесистыми рогами, которые с трудом умещались на хилых плечах халфлинга.

Затем трактирщик вытер руки о фартук, ими же вычистил нос, — что слегка умалило его предыдущий подвиг, — и затопал вперед, знаком предложив нам следовать за ним.

Как будто и не было жестокой схватки, криков ужаса и боли, искристой пыли, поднятой ногами людей и почти мертвых созданий.

Пролетел порыв ветра.

Ледяная пустыня холодными пальцами небрежно смела признаки разыгравшейся трагедии, бросив на ее место горсть снега, выровнявшего вздыбленную поверхность, и зажила своей прежней, отстраненной от людей жизнью.

Но это спокойствие длилось недолго. Над белым покрывалом показались странные на вид отростки, с одной стороны розовеющие на солнце, с другой — покрытые мелкими завитками бурой шерсти.

Они замерли на некоторое время, как будто прислушиваясь и присматриваясь, не грозит ли опасность, а потом вновь закопошились, разгребая снег.

Будь здесь случайный наблюдатель, только сейчас ему бы стало ясно, что это шевелятся пальцы руки, похожей на человеческую, которая пытается отыскать выход на поверхность. Очевидно внизу, под снегом, ее обладатель, не имея ориентиров, не сразу сумел понять, в каком направлении следует пробиваться.

Идеально гладкую белую поверхность нарушили бугры и ямы, снег постепенно осыпался, открывая неловко поворачивающегося человека, на лице которого не таяли ледяные звездочки, облепившие брови, ресницы, застывшие на сомкнутых губах и впалых щеках.

Он дергался и вновь замирал без сил, приподнимался на руках и коленях, тут же падая вниз лицом, полз, перекатываясь с боку на бок, мучительно пытаясь подняться во весь рост. Наконец, это ему удалось, и единственный человек, оставшийся в живых от армии курганника, встал на ноги, шатаясь из стороны в сторону.

В рабстве чужая воля почти полностью управляла его телом. Теперь потребуется некоторое время, чтобы восстановить прежние силы.

Залепленные снегом глаза с трудом открылись, обводя взглядом равнину и опрокинутое небо над нею, рот перекосился и из него послышались странные скрежещущие звуки, торжествующие и угрожающие — он выжил, несмотря ни на что!

Долгие годы он был рабом зверя, не в силах противиться его воле, однако разум оставался ясным, в то время как сознание других давно помутилось, закрывшись облаками безумия.

Магические способности, дарованные Горкану небом, позволили ему сохранить свою личность в ожидании того дня, когда достойный противник погубит курганника.

Сам он не мог противостоять своему пленителю, который владел древней китайской магией, восходившей ко временам династии Хань. Секрет этого волшебства, был известен, пожалуй, только ледяному зверю.

Правда, сейчас спасшийся думал, что его могли знать и те двое, что сокрушили тварь. Горкан был уверен, что рано или поздно такие люди придут в пустыню, а вот его бывший хозяин, несмотря на все тайное могущество, не распознал их даже тогда, когда пришельцы стояли перед ним и следовало бежать прочь от гибели.

Ожидая освобождения, пленник укреплял свое тело и дух, хоть это было нелегко, почти невозможно под давящей волей хозяина. Теперь, когда все другие слуги курганника рассыпались в прах, он единственный остался жить и может вновь идти к своей цели.

Распахнув двустворчатые резные двери, служившие входом в юрту, гоблин высунул свой маленький, приплюснутый нос наружу. Открыв рот, он поймал на язык несколько снежинок и улыбнулся — здесь это считается хорошей приметой.

Плотнее завернувшись в шубу, он заковылял по сугробам к соседней юрте. Всего их было три — две парадные, для гостей, именуемые «конак-уй», в одной из которых мы только пили чай, и крохотная, где жил сам хозяин.

— Что ты вытворяешь, Снежа? — вполголоса спросил я. — Мало какие мысли у гоблина появятся.

Девушка округлила глаза — при этом она выглядит так забавно, что на нее просто невозможно сердиться.

— Но мы же хотели остаться наедине? — спросила она. — Для заклинания. А гоблина я и правда отблагодарю — дам монетку.

Я понимал, что должен приструнить озорницу. Подобные выходки ни к чему хорошему не приводят. Это доказал еще Гунпур Тре’укс в своем давно ставшем классическом труде «О розыгрышах и кровопускании».