Алексей Гасников - Октябрь [СИ] Страница 11

И внезапное омоложение известной певицы вполне могло сойти на эту роль.

Впрочем, взявшись за это дело, Сот получил даже больше, чем мог рассчитывать.

Лишь стоило мадам Данк выйти на сцену, как все убедились в свершившемся чуде. Молодость ее была настолько же откровенной, насколько и невероятной. И это действительно поражало. Зал вздохнул единым звуком, и тут же зашумел, на месте рождая новые версии и сплетни.

Завершение первого отделения было встречено бурными овациями, и на антракт публика отправилась в крайне возбужденном состоянии.

Для Сота же оставаться дальше не имело смысла. Он и так видел уже все что хотел. И уже собирался уходить, когда поднялся переполох.

Соту понадобилось всего несколько минут, чтобы сообразить, что источник волнения находится за сценой. Сквозь беспокойное человеческое море, в которое тут же превратился зрительный зал, он двинулся в его направлении.

К тому времени, как Сот добрался до гримерной мадам Данк, которая собственно и оказалась эпицентром поднявшегося переполоха, перед ее дверями собралось уже порядочное количество людей. Работники сцены, музыканты, зрители. Сот смотрел из-за спин. Разметавшись, Иза Данк неподвижно лежала на кушетке напротив гримерного столика. Ее глаза были закрыты, а кожа приобрела мертвенно бледный оттенок. У рта засохла какая-то розовая пена. Но поразительно было другое — за прошедшие несколько минут певица постарела, кажется, на десяток лет. Немного времени спустя, активно требуя его пропустить, сквозь толпу, закупорившую вход, пробился невысокий верткий человечек. Он объявил себя доктором, и сделав над телом несколько проб, сообщил, что мадам Данк мертва.

Тут же появилась полиция, и всех попросили разойтись. Быстро набросав кое-какие заметки, Сот тоже поспешил уйти.

— И что ты намерен предпринять дальше? — спросил Папа Хум, когда Сот окончил свой рассказ.

— Небольшое расследование. В этом деле определенно имеет место какая-то тайна.

— Расследование? — повторил бывалый редактор, будто бы пробуя слово на вкус. — Что ж, это может оказаться интересным. Люди любят всевозможные тайны. А знаешь почему? Это дает им ощущение причастности к чему-то большему, чем их ничтожный повседневный мирок. Позволяет хотя бы ненадолго выйти за границы собственной жизни.

— Должно быть, — согласился Сот, не особо вникая в смысл сказанного.

Папа Хум задумался.

— Что ж, раз так… Полагаю, тебе понадобятся деньги, — сказал он и вновь обратился к содержимому своего бездонного стола. — Вот. На первое время.

Увидев деньги, Сот только теперь вспомнил об оставшемся снаружи Йозеке Вайсе, рукописи которого он все это время нервно теребил в руках.

— Да, вот еще что, — сказал Сот. — Там за дверью меня ждет этот молодой писатель, Вайс… Он сказал, что был у тебя сегодня, и ты ему отказал.

Папа посмотрел на него с некоторой укоризной.

— Черт побери, Сот, но я же уже объяснил парню, что тема его писанины никому не интересна… Пусть напишет что-нибудь о жизни. Про шлюх, про "замороченных"… Но, скажи мне честно, кому кроме него на хрен дались эти чертовы улицы?

— Я понимаю, но все-таки. Он совсем плох. Болен и, кажется, толком не ел уже несколько дней. Ему просто нужны деньги. Да и что тебе стоит втиснуть в вечерний номер пару очерков? В конце концов, "Глашатай" не какая-нибудь уличная газетенка, и несколько серьезных материалов лишь прибавят ему весу.

Папа Хум нахмурился.

— Весу… Только давай ты не будешь учить меня редакторской политике, — раздраженно буркнул он. Но, уже мгновение спустя, сменил гнев на милость. — Впрочем…Давай уж — что ты там принес.

Сот протянул ему рукописи. Папа же, вновь заглянув в стол, выудил оттуда еще несколько банкнот.

— Будем считать, что на этом с благотворительностью в текущем месяце покончено, — сказал он, обменивая деньги на бумаги. — Доволен?

Ничего не произнеся в ответ, Сот лишь улыбнулся.

— Кстати, ты уже подумал с чего начнешь свое расследование? — напоследок поинтересовался старый редактор.

— Да. Я начну оттуда, где большинство историй заканчиваются.

Серые стены, узкие проемы окон — сам вид здания производил мрачное впечатление, вполне соответствующее его назначению. Городской морг. По роду занятий Соту и прежде приходилось наведываться сюда, но всякий раз после посещения этих холодных каменных коридоров, где мертвые находили свой предпоследний приют, внутри него еще долго оставалось какое-то неприятное чувство.

Хозяином и управляющим этого Тихого Дома был доктор Селиус Брах. Рассудительный, не склонный к мистицизму и пустым фантазиям, он как нельзя лучше подходил на эту роль.

Доктор принял Сота в своем кабинете. Основную часть его убранства, за исключением неизбежных письменного стола и кресел, составляли всевозможные анатомические карты и модели. Скелеты, отдельные кости, разнообразные препараты. В стеклянных шкафах по обе стороны от стола стояли заполненные желтым химическим раствором контейнеры с уродливыми человеческими органами и младенцами. Коллекция была настолько внушительной, что всякий раз производила на Сота пугающий эффект своим разнообразием.

— Рад вас видеть, мистер Эрн, — приветствовал его доктор. — Все еще гоняетесь за горячими новостями?

— Это мой хлеб, — согласился Сот.

— И что же вас привело ко мне на этот раз?

— Я хотел бы поговорить с вами о смерти Изы Данк?

— Ах, значит, вот что. Мне следовало бы догадаться, — без улыбки заметил Брах. — Ну а более конкретно?

— Отчего она умерла?

— Что ж, возможно я удивлю вас своим ответом, но мадам Данк умерла от сердечного приступа.

— От сердечного приступа?

— Это кажется вам невозможным.

— Отчего же. Вполне. Но… Сколько ей было лет?

— Тридцать девять, — ответил доктор Брах. — Однако факт остается фактом.

Вынув блокнот и карандаш, Сот принялся делать пометки.

— Ну а при вскрытии, — спросил он, — при вскрытии вы не обнаружили ничего необычного?

— Необычного, — удивился Брах. — Боюсь, что не понимаю вас, господин Эрн.

— Я был в тот день в театре, — сказал Сот. — Я видел, что с ней произошло…

— И что же, по-вашему, произошло с мадам Данк?

На минуту Сот замолчал, погрузившись в собственные мысли. Ему вспомнилось то стремительное физическое увядание певицы, свидетелем которого он стал накануне.

— Она… как будто бы внезапно постарела, — сказал он.

— Внезапно постарела? — с сомнением переспросил доктор Брах. — Простите, но такое просто невозможно. Человек не может постареть в один момент.