Александр Тюрин - Вася-василиск, или Яйцо Цинь Шихуанди Страница 11

Почти всё, что увиделось сегодня, это — глюки. Наркод тем и славен, что создает виртуальную реальность, которую воспринимаешь некритически, в достоверности которой не сомневаешься. В то же время он, особенно «Ностальжи» и «Веселый кошмар», извлекает из подсознания всё то, что ты туда загнал. Что касается Антона — ну, парень явно рехнулся и дал деру незнамо куда. Что и следовало ожидать от долбанного буддиста-пофигиста. К тому же, он намедни какие-то мухоморы жевал.

Пару раз боди-комп пытался помочь советом и спрашивал, не поиграть ли сейчас в крестики-нолики или морской бой, не спеть ли караоке. Но Василий Савельевич посылал назойливый софт подальше. А к концу дня одинокий странник все-таки ступил на болотистый берег озера Горькое. Из его амуниции мало что сохранилось, только вещмешок с универсальной щеткой и миской, в которую нечего было класть. Электромочалка и то сломалась, отчего теперь только лупила током и бессмысленно скакала по спине. А еще сохранился пакетик наркода. Его Василий Савельевич без особого сожаления бросил в воду. Но потом, без особых колебаний, выловил снова и ограничился тем, что отсыпал в озеро половину ядовито-желтых пилюль.

С трудом двигая уставшие ноги, он собрал немного валежника и развел костер, тот украсился разноцветными огоньками и пустил токсичный дым — техноплесень в своем репертуаре. Странник улегся на бочок, поджарил на костерке одну половинку своего тела, повернулся и припек другую. И по счастью успел отодвинуться, прежде чем отрубился от изнеможения и дымного отравления. Снов не было, ни приятных, как наркодовский трип, ни поганых, как во время отходняка.

Когда он прекратил спать, то почувствовал, что лучше полежать еще немного без какого-либо движения. Ведь достаточно шевельнутся и сразу всё заболит, хором, и руки, и шея, и поясница, и желудок, и его брат — кишечник. Отходняк — дело серьезное, особенного у потертых мужиков…

Василий Савельевич переправился через озеро не на плоту, а на полусгнившей коряге. На большее у него не хватило бы последних сил. Во время «паромной» переправы ноги пассажира оставались в воде. Это было удобно, потому что пассажир по совместительству являлся и двигателем. Можно было грести в самом нужном направлении. С другой стороны, ослабленный организм не справился с переохлаждением и быстро пал в объятия простуды. Так что в Камышинском Василий Савельевич появился с температурой, весь в соплях — нос работал, как неисправный кран.

Дядя Егор встретил старого знакомого еще на тропе, ведущей к поселку, и сразу признал, несмотря на то, что они лет шесть не виделись. Был экс-мичман, как и положено, в тельняшке. Но ехал не на авто, а на телеге с лошадкой, так что доставил на хату с ветерком и уложил поближе к растопленной печке, из-за которой высовывали свои рыжеватые мордочки нелегалы-грызуны.

Печальная весть добила гостя — от «жигулей» лишь ржавый остов на огороде остался. Побегу гостеприимный хозяин никак поспособствовать не мог, зато стал потчевать всякими отварами да наварами, из которых особенно запомнилась спиртовая настойка из экскрементов молодого лося, приготовлению которой Дядю Егора научила одна шаманка еще во время срочной службы на Амуре. Из-за такого лечения-кормления Василий Савельевич вообще света белого не видел. У него всё плыло перед глазами и казалось, что температура тела подскочила минимум до ста градусов. Больной даже почувствовал, что испаряется. Однако моральных мучений никаких: полностью выложился на дистанции, показал себя настоящим спортсменом и джентльменом. К утру температура исчезла, почти совсем: и лишняя, и необходимая. Василий не только охладел, но вдобавок высох; само собой, от соплей и следа не осталось, также как от слюней и других внутренних жидкостей. Даже кожа потемнела и заморщинилась.

— Это поправимо. Много — не мало, — мудро изрек Дядя Егор и притащил ведро кваса, который был тут же выпит. Из-за этого бывший больной раздулся и покрылся отеками.

— Понятно, старлей, что оказался ты здесь не от хорошей жизни, поэтому привередничать не будешь, — приговорил Дядя Егор. — Но хорошая жизнь обнаруживается в нашем селении безо всякого микроскопа. Тракторов тут со времен Гайдара не наблюдается, так что воздух чист и свеж и никто на ногу не наедет. Выпить — всегда пожалуйста. Выйти с голым задом в огород — выходи, и никто выговора не сделает, кроме собственной совести. Бабы — вот тебе нате, от шестидесяти до девяноста лет, любых размеров и любой краски для волос, и даже жениться не обязательно, если конечно совсем бесстыжий. Если хочешь спеть что-нибудь нашенское — «врагу не сдается наш гордый Варяг» или «выпьем за тех, кто командовал ротами», так пой в полный голос, не опасаясь что соседи настучат в полицию. И я тебе подмогу — это вам не Питер, где за такие песни сажают. Эх, есть нам что вспомнить, командир. В общем, не придется тебе здесь кручиниться, Василий Савельич.

На берегу

Три года кручиниться в натуре не пришлось. Поселок Камышинский оказался редкой областью процветания в «ингерманландской демократической демилитаризованной зоне»; сюда никто не лез, считая его черной дырой, ни банкир, ни правозащитник, ни бизнесмен, это позволило уцелеть трем десяткам аборигенов, коим вполне хватало и подножного корма, и традиционной медицины в виде йода и мёда, и обносок, оставшихся от тех древних изобильных времен, когда еще работали фабрики «Большевичка» и «Скороход». Рыбалка, поиск грибочков, охота на призрак зайца — вот и вся трудовая деятельность, по сути не труд, а активный отдых. Вечером — отдых пассивный, «бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они», естественно не натощак — воспоминания под уху и грибочки, песни под яблочное вино. Музыкальное сопровождение — Дядя Егор с гармонью, подтанцовка — две соседние старушки-близняшки, знающие любой пляс, вплоть до брейка (или как они его называли, «взбрыка»). Ну и и самогон на сон грядущий, чтобы не переживать, как там семья. Боди-компу за неуплату счетов давно перекрыли выход в инет, но у одного местного жителя был стыренный на трассе мобильник с топливным элементом, то бишь работающий на самогоне, можно было попользоваться. Жена редко отвечала на письма Василия, да еще так кратко, односложно, будто это и не Маша вовсе, а какая-то мадам Берг. Имелась еще одна странность, тоже малоприятная.

Во сне Василий Савельевич постоянно ощущал тесноту. Будто нет у него ни рук, ни ног, зато… хвост с шипом, большой голодный рот, и адская пустота в животе. А вокруг еще сотни таких голодных ртов и хвостов с ядовитыми шипами. И надо постоянно сновать, ползать, дергаться, увиливать от шипов и сосущих-грызущих ртов. А самому разить-колоть и кусать, впиваться, грызть, сосать, размачивать едкой слюной, потому что голодно и тоскливо. В самом последнем сне стало еще холодно и страшно — он словно прорвал какую-то преграду и из теплой, теперь уже уютной полости вылетел в океан. Он был крохотной тварью, зубастой пиявкой, которую носят бурные потоки и разят мощные заряды, которую всасывают огромные водовороты и подбрасывают высоченные фонтаны…