Александр Лукьянов - Раб сердец Страница 11

Бран вымыл уставшие за день ноги, задул светильник и в разношенных шлёпанцах на ощупь добрался до постели. Не налететь бы на табурет… А, вот он, у стены, смутно виден в темноте. Одежда была сложена на табурет, шлепанцы задвинуты под кровать. Вообще-то, сейчас полнолуние, в комнате могло бы быть всё видно, да какой разумный человек будет спать с не закрытым окном? Бран улёгся, с наслаждением подтянул ватное стёганое одеяло к подбородку. Да, окно заперто. А как иначе? Жизнь заставляет! Вот уже двадцать пять лет в Поползаевске вечерами не светятся окна домов. Их старательно затворяют на ночь ставнями изнутри. Боятся, что влетит камень, брошенный на луч света окончательно спятившим пьяницей. А бывали случаи, когда хозяин и стрелу грабителя получал между лопаток.

Бран повернулся на старом жёстком матраце на другой бок. Вообще, после разгрома Чёрного Союза и провозглашения Свободного Большерунийского Народоправия облик города крайне изменился. Дома перестали ремонтировать снаружи, с них на гниющие вымостки и в дорожную грязь осыпалась штукатурка. Зато повсеместно отчаявшиеся жильцы устанавливали на окна решётки и ставни, тщетно пытаясь таким образом уберечь нехитрый скарб от расплодившихся воров. Двери, прежде запираемые на проволочные крючки и защелки, обивали железом, вставляли в них хитроумные замки и укрепляли засовами. Впрочем, помогало далеко не всегда — городские разбойники в ответ усердно совершенствовали умения и навыки.

Бран вздохнул: да, четверть века прошла… Снесены целые слободы Поползаевска — Гончарная, Столярная… На месте больших мастерских теперь разбиты сады, окруженные зубчатыми кирпичными стенами. В садах красуются тщательно охраняемые роскошные особняки лешелюбов. А там, где стояли Кузнечный, Сапожный, Ткацкий Концы ныне тянутся длинные ряды мелких лавчонок, в которых торгуют привозными харадримскими товарами: низкие цены — бросовое качество.

Бран потыкал кулаком подушку. Вымерли, уехали, спились старые мастера — золотые руки. Некогда крупный рабочий город превратился в гнездо торгашей, воров, шлюх, чиновников, стражи… Повсюду, куда ни глянь, на облезлых стенах — яркие многоцветные бумажные простыни с портретами Зуда Крысеня и Хоря Головастика: «Мы — несгибаемые защитники свободы и народовластия!» Везде шелестят бело-фиолетово-оранжевые ленты, флажки и флаги. На их изготовление и развешивание затрачивают деньги, на которые можно для половины поползаевских бездомных бродяг выстроить жильё.

Бран скривился в темноте. Завтра предстояло очередное действо, на котором поползаевцам было предписано выражать своё полное удовлетворение жизнью. Обязали ликовать мелкую чиновничью шушеру, учителей заставили вывести празднично наряженную детвору.

— «Только бы дождя не было!» — от души загадал Бран и уснул.

Дождя по счастью не случилось, стояла прохладная и солнечная погода. Ликование началось в намеченное время. Мальчишек и девчонок из обучалища № 6 поставили в первые ряды.

— Отчего цветов мало? — металась взмыленная управительница. — Где флажки и ленточки? Ведь предупреждала вчера: —«обеспечить!» И что? И где?

— Ну, наверное, расходы на любовь к родному городу и свободной отчизне родителями учеников не предусматривались. — позёвывая, безмятежно ответил Бран.

— Опять умничаете? Выпячиваете отношение к властям? Неприятности накликаете? На свою неосторожную голову — пожалуйста! Но обучалищу-то зачем дурную славу создавать? Впрочем, о чём я? С вами разговаривать, словно горох в стену кидать. Хорошо, что есть кому исправлять безобразия! Вчера я закупила три корзины цветов, пусть девочки разберут для возложения к памятнику. Расходы уже вычтены из вашего жалования, почтенный детовод.

Бран благодарно поклонился управительнице в пояс. Ребята с любопытством наблюдали.

— Не отвлекайтесь. — строго заметил детовод. — Поверните носы в другую сторону.

Мордатые, упитанные стражники в серой форме с дубинками у поясов цепью отделяли собранную для ликования толпу от большого бесформенного предмета, накрытого трёхцветным полотнищем. За оцеплением вчера соорудили украшенный еловыми гирляндами помост.

— Венки словно на похоронах. — радостно сказал Бран стоявшей рядом Вече. Мста услышала, оглянулась и хихикнула.

На помост восходили старшие чиновники Поползаевска. Под руки ввели старейшего из народоправцев волости и города. Лень Поползай до уничтожения Чёрной власти был вполне благополучным начальником уездной канавокопательной службы. В воцарившейся неразберихе он сумел мгновенно сообразить что к чему, и с какой стороны слизывать масло с хлеба. Лень объявил, что всегда скрыто ненавидел Чёрного Властелина и является убеждённым лешелюбом от макушки до пят. После чего был назначен волостным головой (поползаевцы упорно называли его не иначе как волостной задницей). За четверть века Лень сумел переименовать Чистоград в Поползаевск, довести волость до совершеннейшего разорения и одичания, сколотить сорок семь миллионов золотых личного достояния и к восьмидесяти шести годам впасть в полное слабоумие.

Леня Поползая подвели к начищенному до бликов жестяному рупору. Волостной голова открыл рот и оцепенел.

— Орёл! — тихо, но восхищенно промолвил Бран. — Мудр и храбр! Умён и бодр! И все женщины ему мысленно отдались!

Веча, прыснув, ткнула Брана в бок локтем. Юркий человечек подсунул Поползаю под оладьевидные ладони листы, исписанные крупно и разборчиво.

— Ага… — сказал Лень в рупор. — Вот это, да? Так… «Дорогие со-о-те-че-ствен-ни-ки! Сегодня — знаменательный день. В озарённом свободой и осенённом народправием Поползаевске открывается памятник первому руководителю независимого Большерунья, обожаемому и любимому Пьюну Громоздиле! Увы, его уже нет на земле(„Вот горюшко-то!“ — плаксиво вздохнул Бран), но он в наших исполненных при-зна-тель-но-стью сердцах („В съеденных пьянством печенях!“). Позвольте же явить вашим… а… где это, потерял… ага, вот …вашим взорам ве-ли-чес-твен-ный лик („Свиное рыло!“) самого выдающегося из большерунцев!»

— Рукоплескания! — зашипела, лучезарно улыбаясь, управительница и забила в ладоши. Дети недоуменно оглянулись, захлопали. Все собравшиеся последовали их примеру. По площади раскатился шум, напоминавший массовую раздачу пощечин. Трубачи взвыли «Песнь величия и славы», бело-фиолетово-оранжевая ткань сползла складками, открыв гранитную статую: толстяк с маленькими глазками на злобной, одутловатой физиономии.

— Сейчас стошнит. — пожаловалась Веча на ухо Брану. Тот согласно кивнул.